Кони скакали вровень, будто скрепленные невидимой нитью, ни на шаг не обгоняя друг друга. Они держали путь к неведомой точке, известной лишь им. Миновав ложбину, скакуны галопом взобрались на холм и резко, словно по команде, замерли. Застыли и всадники, осматривая простиравшуюся пред ними равнину, покрытую сплошным ковром маков.

— Словно спекшаяся кровь! — разжал губы Аландр.

— Красиво! — согласилась Талла. — Зрелище, способное заворожить.

Могучий Воин покосился на свою спутницу.

— Порой меня поражает то, как легко ты относишься к смерти.

— А ты? — усмехнулась она.

— Не думаю, что смерть требует серьезного отношения. Человек стал относиться к ней серьезно, когда слишком возомнил о себе.

— Он был не вправе этого делать? — с холодным любопытством поинтересовался Аландр.

— Нет, человек — не вправе. Вправе — Человек.

— Ты играешь словами!

— Неправда, я играю значениями!

Аландр первым не выдержал словесной перепалки, ибо был силен скорей на дела, чем на слово, и рассмеялся.

— Сдаюсь! Твоя взяла!

Но Талла не приняла этой шутливой капитуляции.

— Ты научишься побеждать только тогда, когда найдешь в себе силы не уступать. Никому! Ни зверю, ни мужу, ни слабой женщине. Даже ребенку! Только не уступающей достоин быть победителем! — со значением произнесла она.

— Не уступающий во всем?

— Да.

Аландр задумался и умолк. Молчала и Талла. Кони стояли на месте, застыв прекрасными статуями. Время словно застыло, одурманенное маковым ароматом, поднимающимся от земли до самого неба.

— Ты думаешь о том же, о чем и я?

— Да, — подтвердила Талла. Губы ее были твердо сжаты, непокорная прядка волос, выбившаяся из-под диадемы, шаловливо обвила изящное ушко. Печать совершенства была в этой прядке — крохотной частице совершеннейшей из женщин.

— Он предаст! — высказан, наконец, Аландр терзавшую его мысль.

— Он уже предал, — не согласилась Талла.

— Он затеял пир в честь победы и зовет меня.

— Одного?

— Да. Подозреваю, он не желает видеть меня в сопровождении трехсот. Он дважды видел их в деле и знает их силу.

Чуть вырвавшаяся вперед Талла обернулась к возлюбленному.

— Ты примешь приглашение?

— А как ты считаешь?

— Ты поедешь… — Талла улыбнулась. — А не боишься?

— А как ты считаешь? — повторил Аландр.

— Но это опасно. Даже для тебя!

Аландр пожал плечами. Ему расхотелось говорить на эту тему.

— Как прекрасно! — прошептал Воин. — Как же все-таки прекрасна цветущая степь!

— Ты прав. И эта степь должна была принадлежать одному.

Аландр накрыл своей громадной, перевитой узлами мышц рукой на лежащую на поводьях маленькую ладошку Таллы.

— Вот потому я и поеду.

Девушка ничего не сказала, лишь кивнув: так и должно было быть.

Шаньюй Модэ жаждал видеть союзника на весеннем съезде глав родов. На съезд собирались представители всех племен, на нем производились назначения и пожалования и определялись планы в отношении соседей, каких намеревался придерживаться народ хуннов на текущий год. Съезд должен был подтвердить права Модэ на власть. Могучий Воин должен был стать важным аргументом в пользу Модэ. А затем… Модэ еще не решил до конца, как поступит со своим союзником, но лучший выход из ситуации избавиться от него. Он был слишком опасен для шаньюя. Опасен потому, что многие хунны боготворили Аландра, а другие, тоже многие, ненавидели его, как ненавидели и Модэ. Голова Могучего Воина должна была стать искуплением за смерть Туманя. Такая голова достойна гигантского кубка вина![56]

Итак, Модэ уже почти все решил. Единственное, чего он опасался — Аландр не примет его приглашения. Тогда положение в Степи становилось и впрямь запутанным. Воевать с ди Модэ не хотел, так как эта война могла спровоцировать столкновения с другими племенами. Не воевать — в таком случае над головой шаньюя продолжал бы висеть огромный меч Могучего Воина. А, согласитесь, не очень-то приятно жить с мечом, подвешенным над головой. Так что очень многое было неясно, и оставалось лишь ждать. Лишь ждать…

Аландр явился на съезд хуннов, и это было самой радостной вестью для Модэ. Аландр прибыл один, не взяв сопровождающих — и это было второй приятной новостью. Тяжелый доспех Могучего Воина был приторочен к седлу, там же, где висели его длинный, наводящий ужас меч и лук. При желании шаньюй мог сразу избавиться от союзника, повелев страже истыкать того стрелами. Но Модэ еще колебался. Желая утаить свои замыслы, он дал роскошный пир в честь гостя, на который были созваны все князья и старейшины. Несколько десятков сян-ванов, лули-ванов, данху, гудухоу и простых тысячников из родов Лань, Сюйбу и Хуянь пили сладкое китайское вино и кричали здравицы в честь шаньюя и Могучего Воина. А гость, усаженный по почетную, слева от владыки Модэ руку, отвечал хуннам улыбкой, словно ничего не подозревал. Он был наивен, столь наивен, что Модэ было почти жалко убивать его. Неплохо б иметь такого помощника, от одного имени которого обращаются вспять целые армии. Опасно иметь такого помощника!

К полуночи шаньюй все решил. Тая блеск в глазах, он доверительно прошептал на ухо гостю:

— Завтра, дорогой друг, я устрою охоту в твою честь!

— Охоту так охоту! — беззаботно ответил Аландр.

Он был очень наивен, этот желтоглазый гигант. Наивен, словно ребенок.

Шаньюя почти веселила подобная беззаботность.

К ночи Модэ приставил к шатру, где расположился Аландр, стражу. Он не желал, чтобы гость сбежал, как не желал, чтобы кто-то из сторонников старого Туманя умертвил Аландра без ведома его, Модэ. Но гость не сбежал, а недруги не осмелились нарушить его покой.

Солнце уже пробудилось ото сна, когда хунны начали Большую охоту. В забаве участвовали многие тысячи. Растянувшись в две дуги, подобные половинкам гигантского лука, они шли по степи, постепенно смыкая крылья. Все живое, попадавшее в громадный силок из дико визжащих всадников, спасалось бегством туда, где скакали шаньюй и его свита. Вожди ж доверху набили свои колчаны, предвкушая кровавую потеху.

Всадники шли неторопливой рысью, изредка постреливая свистящими стрелами в суматошно прыгавших антилоп. Пора было ускорять бег коней. Но шаньюй не спешил: он желал убедиться, что в степи и впрямь нет воинов-ди, а тем паче — тех странных витязей с длинными мечами и тугими луками.

Животных становилось все больше. Ужасаясь нежданной напасти, они сбивались в кучи и слепо мчались к центру дуги, где надеялись на спасение. Людей, что способны стать незваными гостями, не было видно. Пора! — решил Модэ, скакавший подле Аландра. Улыбаясь другу, он придержал коня, обернулся к скачущим чуть позади воинам и многозначительно смежил веки. Те без промедления вскинули луки и…

На землю пала тьма. Она пришла сразу, черной пеленой окутав степь, небо и сам воздух. Испуганно заржали кони, закричали люди, вскрикнул подстреленный шальной стрелой воин. Кто-то подумал о наступлении хаоса, кто-то о Солнце, проглоченном брюхатой Луной. Лишь у Модэ мелькнула мысль, что тьма может быть связана с его гостем. Может быть…

И тьма исчезла. Щурясь от невыносимо яркого солнца, хунны выбирали поводья, успокаивая лошадей. Вдруг кто-то из них испуганно вскрикнул. Прямо перед хуннской ордой стояли, вытянувшись ровной линией, триста воинов с Аландром перед собой. Лица воинов были суровы, доспехи слепили на солнце, каждый держал в руках лук с оттянутой для выстрела тетивой.

Модэ хотел закричать, призывая воинов к бою, что-то хотел крикнуть и поднявший вверх руку Аландр, но ни один из вождей не успел исполнить своего намерения. Какой-то хунн послан стрелу, попавшую в коня одного из гетайров. И кричать уже было излишне. Залп чернооперенных стрел буквально рассек натрое хуннскую орду. Витязи Аландра били слева и справа от места, где стоял Модэ. Второй их залп пришелся на крылья. Третьего не последовало. Убрав луки, гетайры взялись за мечи и бросились на растерявшихся врагов.