— Какая ты у меня умная! Хронического? Тогда он не может винить в этом гостей. Мы ведь только что приехали. Это кто-то из своих его травит.

— Думаю, что он и не винит. Ему на нас наплевать, как и на всю остальную грешную землю. Он хочет побольше зрелищ в оставшиеся несколько дней.

— Если он будет так себя вести, он не доживет эти несколько дней.

— Думаю, его и это не очень волнует. Днем раньше, днем позже… — пожала плечами Шарлотта.

— Ты слышала, как Бурмайер оговорился про 'барона Нидер…'? — Макс перевел разговор на более важную тему.

— Слышала. Не вздумай вызвать Бе-Бе на этом основании.

— Это понятно, его уже вызвал Бурмайер.

— Не поэтому. Молодым и сильным вообще не к лицу вызывать пожилых и уважаемых, тем более, из-за неподтвержденных сплетен. Разве Бурмайер раскрыл тебе обстоятельства смерти отца таким образом, что ты можешь предъявить Бе-Бе обвинение, справедливость которого можно бы было проверить?

— Я могу у него спросить.

— Милый, ты слишком хорошего мнения о людях.

— Я могу спросить и по-плохому, — нахмурился Макс.

— Разве ты ему друг? Он наплетет с три короба, чтобы стравить тебя с Бе-Бе ради своей выгоды.

— И что делать? Нельзя же сделать вид, что ничего не было?

— Оставь это мне. Я найду, кому поговорить с Бурмайером.

В соборе места подписаны не были, поэтому гости распределились, как придется, только для семейства Фальконе-Сфорца была оставлена именная скамья. Вечерню отслужил лично епископ, накинув облачение поверх светской одежды (и пояса с мечом). В дополнение к обычной службе он прочитал проповедь о любви к ближнему, которую завершил известной цитатой из Евангелия.

— Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; и кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два.

Публика проповедь не оценила, поскольку посчитала епископа лицемером. Если он считает себя рыцарем, почему же он до сих пор никого не вызвал и не принял ни одного вызова? Рыцари из соседних земель знали епископа Ферронского слишком хорошо, чтобы делать ему глупые замечания. Французские рыцари не без оснований считали, что вокруг враги и вражеская земля, потому держались плотной группой и хранили молчание. Малочисленные представители отдаленных земель предпочитали не лезть на рожон. Но две группы, вовлеченные в конфликт с самого начала, вели себя все более вызывающе. 'Раубриттеры' и 'куртуазные' при попустительстве своих лидеров начали задирать друг друга еще во дворе замка, по пути к храму обнаглели еще больше, а проповедь о любви к ближнему посчитали нелепой насмешкой.

— Трындеть о любви к ближнему, много ума не надо. Его-то самого никто не оскорбил, — в наигранном 'сниженном' стиле ляпнул один из 'раубриттеров'.

— Его преосвященству следует определиться, он рыцарь в митре или монах с мечом, — почти одновременно отметил кто-то из 'куртуазных'.

Епископ щелкнул пальцами. Подбежали служки и приняли облачение и митру. Легкими шагами епископ подошел к группе 'раубриттеров'. Первый молодой рыцарь, несдержанный на язык, гордо шагнул ему навстречу.

— Вот видишь, милая, я все правильно сделал, — сказал Макс жене, когда епископ влепил обидчику полноценную пощечину 'а-ля граф де Круа'.

До автора второго замечания епископ дотянуться не смог, поэтому бросил ему вызов на словах и направился обратно к алтарю. Первый вызванный рыцарь неожиданно вскочил и бросился на епископа с кинжалом, но Феникс ловко подставил ему ногу и тот упал ничком прямо под ноги обернувшемуся епископу.

— Зачем уж так-то? — удивленно спросил епископ распростертого перед ним мужчину, — Христос простил, и я прощаю.

Собор наполнился смехом. Пусть смешно было не всем, зато акустика храма способствовала усилению звуков. Епископ застыл в недоумении, но через мгновение присоединился к общему хору. Рыцаря, который попытался подняться, Грегуар Бурмайер огрел кулаком по затылку и передал своим оруженосцам.

Винс не особенно надеялся, что двум переодетым солдатам удастся убить одного рыцаря тупыми мечами. Попытка покушения на штурме была просто проверкой, импровизацией. Если есть свобода действий, нелепо пытаться убить человека именно тогда, когда он одет в доспехи и готов защищаться. Хотя, с другой стороны, человек уязвим, когда он готов отразить нападение только в рамках правил. Атаковать охраняемый шатер в охраняемом лагере — самоубийство, покушение из засады устроить негде, ибо между городом и лагерем прямая дорога, идущая через поле, а чтобы подловить клиента в самом городе, надо знать, когда, куда и каким маршрутом он поедет.

Если подумать, то нет ничего проще, чем следить за клиентом до тех пор, пока он не окажется в толпе, а потом подойти поближе и ткнуть его кинжалом в спину. Надежнее всего — отравленным кинжалом. За несчастный случай сойдет. Слишком много врагов у этого де Круа и слишком много в городе преступников. Стража здесь работает плохо, а графу, похоже, на жизни гостей наплевать.

Последний вывод Винс сделал во время пира, сидя на галерее в компании музыкантов. В зал бы его не пустили, потому что у входа стоял герольд. Через буфетную тоже лезть не стоило, потому что дворянин там был бы слишком заметен. Из зала на галерею входа не было, и музыканты поднимались по черной лестнице, вход на которую не охранялся, ибо украсть оттуда было нечего. С собой Винс взял мальчишку-посыльного, а остальной банде приказал ждать во дворе и на конюшне, рассредоточившись среди челяди.

Когда подали десерт, Винс уже знал, что надо делать. После пира все пойдут на вечерню. Или в тесную замковую часовню, или в более просторный храм в стенах монастыря. Второе более вероятно. Будет толпа. Настроения у господ рыцарей недобрые. Будут ссоры. Самое время для удара кинжалом. Заодно можно будут вызвать панику и сразу же похитить сеньору де Круа.

Посыльный отнес во двор записку с приказами и вернулся с сообщением, что слуги устанавливают факелы на мосту между замком и монастырем и внутри монастырских стен до входа в собор святого Павла. Винс тут же отправил его обратно с новыми инструкциями.

Шестерым бандитам Винс дал задание. Сначала заколоть клиента, потом похитить его жену. Не наоборот. Но если обстоятельства позволят схватить жену, не оглядываясь на мужа, то не упускать возможность. Первоначально предполагалось сделать все в соборе и вытащить похищенную на южную сторону, поэтому в тени монастырской стены был припаркован любезно предоставленный Кабаном паланкин с носильщиками.

Удивительно, как немного нужно для создания паники. После проповеди Винс ожидал, что рыцари схватятся за мечи и устроят побоище, но пришлось приложить руку самому. По сигналу один из бандитов поджег сложенные на лесах доски. Не успел заняться костер, как еще трое, распределившиеся среди публики, закричали 'Пожар! Пожар!'. Сразу же завизжали дамы. Не все, но многие. Рыцари хладнокровно взяли дам под локотки и попытались провести к выходу, да там и застряли.

Каждый рыцарь был уверен, что его дама не должна уступать прочим, тем более, если эти 'прочие' следуют в сопровождении менее уважаемых рыцарей. Особенно, если эти сопровождающие только что совершили скверный поступок, за что получили вызов. Или наоборот, придрались к какой-нибудь ерунде и бросили вызов.

У дверей, выходивших в монастырский двор, завязались потасовки. Епископ с высоты подиума увидел, что происходит, и зычным голосом скомандовал:

— В Божьем храме кровь не проливать! Прокляну!

В монастырский двор выходила узкая двустворчатая дверь, в которую полторы сотни человек заходили долго, а выходить им было бы еще дольше. Будь в соборе простой народ, в давке погибло бы немало мужиков и баб, но рыцари даже в таких обстоятельствах не теряли достоинства и держали дистанцию. Леса из сухого дерева занялись хорошо и горели вовсю, вознося под высокий потолок густые клубы дыма