Граф сделал большой глоток вина, обвел взглядом гостей и остановился на зяте.

— Вот был бы малыш Никки посмелее, похитил бы мою Виолетточку и обвенчался с ней где-нибудь в деревне. И молодым была бы романтика, и мне была бы большая экономия.

Зять графа на первый взгляд выглядел студентом-юристом. Большинство гостей турнира считали, что он носит маскарадный костюм студента, подобно тому, как один испанец оделся на открытии сарацином, какой-то немец мясником, а один из хозяев турнира епископом. Меньшая часть гостей знала, что Никколо действительно был студентом, а епископ действительно был епископом.

Никколо был в семье белой вороной. Он никогда не проявлял желания командовать армиями и вообще участвовать в войнах. Даже турнир он посетил без особого желания, только потому, что положение обязывало.

Никколо промолчал. Но за него заступились.

— Не надо тут про Никколо! — крикнул с места какой-то молодой рыцарь.

Все повернулись к нему, и он рассказал интересную историю.

— В прошлом году отец собрался свести счеты с одним старым врагом нашей семьи. Он взял с собой двух друзей и меня. Я пригласил Никколо. Мы впятером напали на них во время их семейного праздника. Вырезали полтора десятка человек, не считая слуг. Отец был очень доволен. Когда вернулись, мы все не могли уснуть, пока не напились в доску. Кроме Никколо. Он как лег, так и заснул. Весь следующий день мы с отцом простояли в церкви. А Никколо пошел в университет. Представляете? Так вот просто выспался, проснулся и пошел учиться, как ни в чем не бывало!

Никколо смутился и опустил глаза. Сеньор Джанфранко удовлетворенно улыбнулся. Приятно узнать, что зять не слабак.

— За тебя, родственник! — поднял тост Джанфранко.

Никколо встал и куртуазно раскланялся.

— Смотри-ка, — продолжил граф, — с виду и мухи не обидит, а оказывается, он парень не промах. Ты, Никки, не скромничай, у нас это не принято.

Джанфранко сделал большой глоток и закашлялся. К нему тут же подбежали непонятно откуда взявшиеся трое врачей. Музыка умолкла. Один из докторов поднес графу маленький стаканчик с лекарством. Джанфранко скривился, но выпил, не вступая в спор. Премьер-бютилье заменил кубок, из которого пил граф, и предложил на выбор три марки вина. Посовещавшись, доктора выбрали марку для графа, премьер-бютилье наполнил новый кубок. Все это время гости сидели молча, настороженно глядя на хозяина.

— Все! Все! Хватит на меня пялиться! — сказал Джанфранко, поворачиваясь к столу, — Чуть стоит кашлянуть, так все реагируют, как будто небо на землю упало.

— Музыку! И вторую перемену! — скомандовал он обер-церемониймейстеру.

Вторая перемена, как и первая, включала блюда из птицы и мяса, а также два-три сладких блюда. Пока 'оруженосцы ножа' убирали со столов остатки первой перемены, на стол хозяину вынесли «sotelte» — резную башню из твердого сахара. Перед второй переменой было уместно представить какое-нибудь особенно изысканное блюдо или сезонные лакомства. Поскольку Джанфранко не был ни гурманом, ни эстетом, и редко давал масштабные пиры, замковый повар не имел опыта в приготовлении кулинарных шедевров. Кухмейстер только обрадовался, когда узнал, что это задание будет поручено монастырскому повару.

Бык прибыл на пир с не меньшим эскортом, чем многие гости, пусть и не через парадный вход. Его сопровождали шестнадцать человек, которые несли разобранную карусель, корзины с собранными парами 'танцоров' и короба с пирогами. Композиция должна была оставаться в секрете до последнего момента, поэтому Бык приказал сложить все в углу буфетной, а сам, не торопясь с окончательной сборкой, постоянно пребывал рядом, помогая окружающим, но, в первую очередь, следя, чтобы никто не приближался к его секретам.

Буфетную отделяли от пиршественного зала несколько дверей в стене под музыкальной галереей. Другие двери вели из буфетной в кухню и на лестницу, откуда можно было попасть в кладовую и в погреб. У всех стен стояли вынесенные из вспомогательных помещений столы, на которые постоянно приносились уставшей прислугой и уносились празднично разодетыми официантами разные предметы сервировки. Здесь же хранилась посуда, скатерти и салфетки, а также чаши для мытья рук перед едой.

Бык начал собирать свою конструкцию сразу после объявления о первой перемене. Официанты вынесли блюда и вышли сами, в буфетной на некоторое время стало заметно просторнее. Помощники плотника собрали основу карусели. На ящик установили основной круг, по бокам ящика прицепили длинные шесты, как для паланкина. Бык вынул из корзин меньшие круги, на которых уже были укреплены вертикально вертелы с тушками 'танцоров'. Проверил, хорошо ли смазаны салом оси вращения кругов, хорошо ли крутятся опорные колесики. Аккуратно установил все семь танцующих пар. Повернул карусель на пару оборотов и убедился, что механическая часть работает как надо. Открыл короб с пирогами и разложил их на маленьких кругах. Оставшееся до второй перемены время посвятил проверке готовности 'эскорта'.

Обер-церемонимейстер заглянул в буфетную и ахнул. Мода на композиции из движущихся фигур до Ферроны еще не дошла, хотя при дворах королей и герцогов подобными техническими новинками сложно было кого-то удивить. То, что к блюду прилагаются еще и певчие, заставило его поднять брови до середины лба, где они и зависли до самого торжественного вноса в пиршественный зал.

Карусель, скрытая покрывалом, сразу привлекла к себе всеобщее внимание. Четверо носильщиков ловко вынули шесты из креплений по бокам ящика, подцепили специальные петли на покрывале и плавно подняли покров вертикально вверх, не цепляя фигуры. По сигналу обер-церемонимейстера музыканты на галерее сделали паузу, а певчие, вошедшие вслед за каруселью, построились у дальнего конца столов, чтобы не заслонять вид, и запели что-то многоголосное на латыни во славу Господа. Бык плавно привел карусель в движение.

Одновременно процессия внесла и разложила по столам заготовленные блюда из второй перемены.

Епископ победоносно взглянул на брата. Альфиери кивнул, признавая, что сюрприз удался. На самом деле, Альфиери был не меньше епископа заинтересован, чтобы вторая перемена не ударила в грязь лицом. Это его задачей было организовать пир на открытие, и это он взял деньги на пир из бюджета турнира. Благодаря брату, он получил главное блюдо, сделанное мастером бесплатно из продуктов, оплаченных церковной казной.

— Какая красота! — восхитился Джанфранко, — это что там на поросенке надето?

— Кожа, Ваша светлость! — отрапортовал Бык.

— И порезана под костюм ландскнехта? Чудесно, просто чудесно. Кого я сегодня награждал? — спросил он герольдмейстера, — Такого же маленького, в похожей одежке, только лицо было поумнее?

— Лучшего оруженосца на штурме, Ваша светлость, — ответил Рудольф Амати.

— Ну-ка, где он у нас? — Джанфранко обернулся к гостям.

Феникс встал. Стоя он был немного выше, чем сидя. Отличившись на штурме, он заработал право присутствовать на этом пиру. Правда, одет он был уже не как поросенок-ландскнехт. Часть призовых денег пришлось потратить на приличную одежду, а из готового платья у портных на ярмарке были только образцы местного покроя.

— Чей это оруженосец? — спросил Фальконе.

— Мой, — ответил Грегуар Бурмайер.

— Чудесно, просто чудесно. Вы вложили в его снаряжение сущие гроши, а теперь пожинаете его славу.

Макс оглянулся на жену. Сказать, что рыцарь пожинает славу оруженосца, было не очень вежливо. Неужели здесь какие-то другие правила светского общения, не такие, как объясняла Шарлотта?

— Что до грошей, то здесь есть большие любители оных, — ответил Бурмайер, — Сегодня пятеро менее удачливых оруженосцев вызвали Мокрую Курицу на пять боев с большими ставками.

— Мокрую Курицу? — переспросил Фальконе. За столами раздались смешки.

— Герб у него такой, — ответил Бурмайер. Смешки прекратились, кроме как от стола 'куртуазных'. Герб — вещь серьезная, и какая бы нелепица там ни была изображена, всегда оказывается, что ее пожаловали славному рыцарю — предку носителя герба за большие заслуги.