— С каких чертей? — удивился Франц, — Тут же турнир, никто не будет воевать.

— Скоро будем. Потому и предлагаю. Нас тут только швейцарцев двести человек, не считая рыцарей со свитой. Завтра вечером мы должны перебить твоих ребят.

Франц поморщился, но спорить не стал. Двести швейцарцев уже больше, чем пятьдесят, а еще всякие рыцари…

— Сейчас ты скажешь, что твой граф де Круа — лучший в мире наниматель, а ты, как порядочный наемник, должен выполнить обязательства по контракту. Я тебе сразу отвечу, что он в свое время поступил точно так же, как ты сейчас, и по такой же причине. Чтобы швейцарцы не воевали со швейцарцами.

Франц открыл рот, чтобы возразить, но красномордый махнул рукой и продолжил.

— В любом случае, твой де Круа не жилец. На прошлой войне он нажил себе слишком много врагов, и самые сильные из них здесь. Кем бы ты ни был у него и сколько бы не получал, его наследник не даст тебе ничего.

Франц опустил глаза. Крыть было нечем. Вербовщик ухмыльнулся и выложил еще один козырь.

— Давай, земляк, решай быстрее. А то пойду твоих парней перекупать. Они, я надеюсь, не дураки. И я заметил, что тебя они не больно-то жалуют.

Франц не питал иллюзий относительно преданности деревенских парней, управлять которыми получалось в основном при помощи грубой силы. Да и присягу они не давали ни ему лично, ни Его Светлости. Бык и Патер тогда за всех подписали контракт, а потом, когда Его Светлость для себя войну закончил, никакого нового контракта не было даже написано. Осталось сто человек, которым платили оговоренное жалование. С одной стороны, Франц надеялся, что ему удалось бы убедить солдат не предавать Его светлость. С другой стороны, он заранее не верил, что у него получится перекрыть аргументы Ротемауля, и был готов перейти вместе со всеми на службу к новому нанимателю, оговорив себе прежнюю должность и содержание.

Между открытием и штурмом оставалось достаточно времени, чтобы рыцари могли чем-нибудь заняться. Например, слегка перекусить и посмотреть кукольный спектакль.

Каспар при помощи паломников успел подготовить новую пьесу и переодеть актеров. Михель, Вюрфель и Крестьянка остались без изменений, только Вюрфелю сделали епископский плащ. Хаммерляйн надел черную судейскую мантию. Самая красивая кукла — Рыцарь надел сутану и стал Праведным монахом. Кто-то из молодежи сделал Рыцарю прическу 'под Бартоломео', отчего для местных он стал еще больше похож на Праведного монаха. Прочие куклы оделись под монахов. Выучить текст Каспар не успел, поэтому под ширмой закрепили пачку листов, только что переписанных аккуратным почерком.

— Здравствуй, Вюрфель!

— Здравствуй, Михель!

— А меня недавно выбрали бургомистром.

— Тебя? Да тебя же каждый дурак обсчитает!

— Вот за это дураки меня и выбрали. Потому что все прочие кандидаты обсчитывали бы их. А ты как поживаешь?

— Я постригся в монахи и тут же купил должность аббата. Не хуже тебя устроился.

— Вюрфель, неужели ты будешь проводить дни в молитвах? На тебя это не похоже.

— Зачем мне молится самому? Я же аббат. Молятся за меня монахи, постится за меня келарь, в паломничество за меня отправлены десять послушников. На каждый грех, настоящий или будущий, у меня по две индульгенции. Так что я могу пить вино, закусывать мясом, заниматься торговлей, давать деньги в рост, брать деньги в рост, продавать церковные должности, и, если вдруг, не дай Бог, захочу, даже участвовать в турнирах.

Последний пункт вызвал хохот и аплодисменты.

— Зачем тебе тогда быть аббатом, Вюрфель? Не лучше ли быть честным торговцем?

— Не лучше, Михель. У меня есть поля и луга, оливковые рощи, мельницы, склады и корабли. Это больше, чем у любого купца или банкира в городе. И я никому не должен и ни перед кем не отвечаю. Тебе такое и не снилось.

— Зато у меня есть жена и дети!

— У меня тоже есть жена и дети!

— Я своим оставлю наследство, а ты своим не оставишь!

По пути в аббатство Вюрфель встретил рыцаря, мастерового, нищего и свинью.

Все персонажи по очереди спели Вюрфелю песенку про то, что каждый раб божий что-нибудь да оставит своим детям, и только монах не оставит ничего.

Рыцарь собирался оставить потомкам замок, коня, доспехи и, самое дорогое, — доброе имя.

Мастеровой назвал инструмент и мастерскую, а также членство в гильдии.

Наследство нищего составили кружка и теплое место на паперти.

Самое большое наследство оставляла свинья. Мясо, сало, шкуру и всякий ливер, перечисленные скороговоркой.

— И только монах ничего-ничего! Уи-и-и! — закончила хавронья.

По сценарию напротив солистов должен был стоять Праведный Монах и между куплетами вставлять рефрен, что монаху очередное наследство из куплета в принципе не нужно, потому что с ним с рай не пустят. Но Каспар увлекся и забыл эту часть, так что песенка получилась не совсем нравоучительная.

Вюрфель, вдохновившись песенкой, вернулся в аббатство, взял мешок денег и купил себе виноградник.

Сразу после этого над ширмой появились монахи и спели песенку про визитаторов. Песенка гласила, что визитаторы появляются внезапно, ставят все с ног на голову, проверяют все бумаги (монах рассыпал пачку листков), роются в личных вещах (другой монах вытряхнул из сундука кучу кукольных костюмов, в том числе женских) и чуть ли не лошадям под хвосты заглядывают. А несчастным монахам приходится все время проверки жить строго по уставу (в гроб были уложены лютня и стаканчик с костями) и поститься (туда же отправилась солистка-свинья из прошлой песенки). Появился Праведный монах и спел, что ему разницы никакой нет и перед визитаторами он чист. Остальные ответили ему, что тогда пусть он перед ними и отчитывается, а они спрячутся.

Испуганный Вюрфель решил распродать все имущество епископства до того, как его снимут. Михеля пришлось уговаривать.

— Михель, купи у меня аббатство!

— Да у меня же денег столько нет.

— А я с тебя дорого не возьму.

— У меня и столько не будет.

— А я тебе сам денег одолжу.

— Какой тебе тогда интерес?

— А ты мне потом в счет долга все это добро отдашь.

— Какой тогда мне интерес?

— А я с тобой поделюсь.

— Какой же аббатству интерес?

— А я к тому времени уже аббатом не буду.

— Нас же Бог накажет.

— А мы индульгенцию купим.

Тут же появились монахи и спели песенку о пользе покупки индульгенций для спасения души. Стоявшее среди публики хмурое духовное лицо с большим коробом просияло улыбкой, раскрыло свой короб и крикнуло, что индульгенции можно купить здесь. Каспар сделал паузу, и народ потянулся за покупками.

Далее Михель и Вюрфель провели опись 'непрофильных активов', всякими забавными хитростями снижая их балансовую стоимость. Причем список этих активов сильно напоминал список собственности ферронского епископства, а методы снижения стоимости были взяты из рассказа келаря. Никто из авторского коллектива не был силен в бухгалтерии настолько, чтобы самому придумать что-то похожее.

— Яблочный сад!

— Весь поломал какой-то гад!

— Пастбище луговое!

— Поросло дурной травою!

— Скотина племенная!

— Да вся больная!

— Склад полотна!

— Прогнило дочерна!

— Пристань на реке!

— Остатки уместятся в сундуке!

— Мельница ветряная!

— Придумай что-нибудь, я не знаю!

Для визитаторов кукол не хватило, а песенку про них уже спели. Поэтому о проверке Каспар сказал словами, а потом началось действие второе и над ширмой появились Михель и Вюрфель, последний уже без епископского плаща.

Вюрфель попросил Михеля отдать фиктивно проданное имущество. Михель повертелся и пообещал отдать на следующий день.

Вюрфель ушел. Появилась Крестьянка, жена Михеля, и спела песенку, что все новоприобретенное имущество дорого ее сердцу и прочим частям тела, и ничего отдавать не надо. На каждое замечание Михеля она отвечала ударом сковородкой по его лбу.