Винс поджал губы. Да, герольды знают все, но к ним Кабану не попасть. К ним вообще никому меньше графа не попасть, и графу-то не каждому.

— Ну хорошо, но у него же здесь полно врагов. А у нее полно подруг. Ты за сплетнями-то можешь проследить?

— Обижаешь. Мне мои девки все докладывают. Его сначала вообще не ждали. Каждый второй немец хвалился, как бы он его красиво вызвал, победил и ногу на грудь поставил. Потом пошел слух, что наш вроде приедет — хвастаться перестали, зато начали трепаться, какой он бесчестный, что таких вообще на турнир пускать нельзя.

— А он что, бесчестный? — удивился Винс. По вводной от де Креси ничего такого не было.

— По мне так он еще слишком честный, гы. И добрый до изумления. У него столько живых врагов, а он и в ус не дует. Местные того же мнения. Подробности потом тебе мадам расскажет, меня такая ерунда не сильно волнует.

— Может быть, он сегодня утром приехал?

— Завтра к утру узнаем. Народ к девкам пойдет к вечеру, девки утром мне доложат, что за ночь слышали.

— Как только узнают, пусть все бросят и доложат, — потребовал Винс.

— Ночью?

— Ночью.

— Ты правда думаешь, что я кому-то, — Кабан остановился и посмотрел на Винса как на дурака, не понимающего очевидных вещей, — Скажу? Где? Я? Сплю?

Винс отвернулся. Ему стало как-то не по себе оттого, что такое вот быдло смотрит на него с чувством собственного превосходства. Но 'клиента' надо было найти как можно раньше.

— У него родственники есть? Друзья? Надо их под присмотром держать.

— Друзей у него вроде нет. Я бы знал. А из родственников только брат. Пойдем, покажу.

На перекрестке собеседники остановились, чтобы пропустить карету с дамами. Винс, как и любой на его месте, бросил взгляд на пышную грудь и, неожиданно для себя, опознал супругу Маркуса из Кельна. В сердце кольнуло. Худшие воспоминания в жизни Винса были связаны с этим Маркусом, который на самом деле совсем не из Кельна.

Несколько лет назад Винс был в Ферроне. Город был осажден и вот-вот должен был сдаться. По случаю сдачи город бы минимум на день отдали бы на разграбление солдатам. Винс планировал переодеть своих людей ландскнехтами и устроить налет на расположенные в соседних домах контору менялы и мастерскую ювелира до того, как туда доберутся настоящие ландскнехты. Так получилось, что он знал, где находятся тайники по обеим адресам, но в мирное время никак не мог туда проникнуть без драки и стрельбы.

В тот день его люди быстро подавили вялое сопротивление и взяли большой куш. Винс считал себя 'благородным разбойником', каковое взаимоисключающее определение предполагает двойное неуважение к труду, поэтому обе семьи были вырезаны, как думал Винс, полностью. Собрав все ценное, грабители на выходе сразу же попались в лапы настоящим ландскнехтам. На удивление трезвым и занятым вовсе не грабежом. Пару дней банда провела в городской тюрьме, а потом всех заключенных, которых набралось несколько десятков, вывезли на какую-то ферму и построили внутри квадратной изгороди в оцеплении стражников и под охраной фенляйна аркебузиров. Все ждали, что появится судья и приговорит к изгнанию из города. Кто-то радовался, что дешево отделался за изнасилование и убийство. Кто-то жалел об оставшемся в городе имуществе.

Вместо судьи и приговора появился Человек-с-половиной-лица и махнул рукой. Аркебузиры по шеренгам давали залп и опускались на колено. Сосед слева получил пулю в голову, и на лицо Винса брызнула кровь с мозгами. Винс получил две пули — одну по касательной в голову и вторую — в грудь. Убежать не успел никто. Потом по телам пошли алебардьеры, добивая тех, кто еще шевелился. Винс выглядел как покойник, на него наступили, но добивать не стали.

Потом появились крестьяне и до утра растаскивали тела по могилам, заодно снимая с покойников еще годную одежду и обувь. У Винса тупым ножом срезали безымянный палец на левой руке, чтобы снять тугой перстень. Ленивые крестьяне устроили перерыв на сон до того, как закопали все могилы. Винс нашел в себе силы уползти. День он пролежал в кустах без сознания, отходя от ранения в голову. Ночью добрался до принадлежавшего Кабану кабака в предместье. Кабан помог, хотя и стребовал потом 'за услуги лекаря и все такое' сорок золотых флоринов. Шрам зажил быстро, но головная боль не отпускала Винса несколько лет, а искалеченная рука постоянно взывала к мести.

Винс тогда поклялся отомстить, но к его выздоровлению ландскнехты уже ушли из Ферроны. Он поехал в Кельн, чтобы найти там и вырезать в полном составе семью Маркуса. В Кельне Винс никакой семьи не нашел, зато попал в ловушку, расставленную на таких, как он. 'Знаешь, ты такой не первый', — ухмыльнулся белобрысый северянин в задней комнате портовой харчевни. Если бы они напали молча, Винс был бы убит, но он успел выхватить кинжал, заколоть одного, сбить с ног второго и выпрыгнуть в окно. На память ему осталась инфицированная рана в спине от метко брошенного вслед грязного мясницкого тесака. С этой раной Винс три месяца провалялся в монастырской лечебнице и умер бы, не попадись ему смышленый студент-медик.

Вернувшись в Неаполь, Винс отправил четырех очень недешевых профессионалов за головой Маркуса. Но их следы затерялись в верховьях Рейна, где шла какая-то войнушка местного значения. После этого Винс отложил дальнейшие поиски до личной встречи и копил злость, которой было уже самое время вылиться через край.

— А что, Маркус из Кельна тоже здесь? — как бы невзначай спросил Винс.

— Где? — Кабан подпрыгнул на месте и оглянулся на триста шестьдесят градусов.

— Это я тебя спрашиваю, где. Я только что видел его жену.

— Нет здесь его, я бы знал. Он слишком заметный. Его ни с кем не спутать.

— У тебя остались люди, которые его помнят?

— Не-ет, — грустно протянул Кабан.

В свое время Маркус из Кельна нанес серьезный удар по бизнесу Кабана, перестреляв большую часть его банды и изгнав из Ферроны непристойных женщин. Сам Кабан тогда тоже попал в железные руки правосудия, но Марта не посчитала сутенерство и прочие вызовы городской морали и нравственности за преступление и потребовала отпустить 'мужика, похожего на добрую свинку'. Маркус здраво рассудил, что нелогично наказывать кого-то за ту же работу, которой в полку ландскнехтов занимается специальный человек на жаловании, и Кабан тут же получил из тюрьмы пинка под зад и утвержденный прейскурант цен на услуги его девок.

— Его жену тоже ни с кем не спутать, — строго сказал Винс, — а я ее видел. Если они приехали сегодня утром, ты об этом узнаешь только завтра, если, конечно, сегодня с ним на улице не столкнешься.

Кабан вздрогнул и перекрестился. На Бога он не уповал, но рефлексы у него были типичные для средневековья.

— Винс, а Винс, ты ведь его убьешь? — неожиданно жалобно спросил он.

— Бесплатно убью и собственноручно закопаю, — неожиданно злобно ответил до того спокойный Винс. Кабан отметил, что руки у Винса дрожали.

Приезд Фридриха фон Нидерклаузиц люди Кабана отметили дня три назад. На отведенном ему участке место было распланировано так, что не стоило ожидать установки там еще одного рыцарского шатра. У входа (проема в изгороди) на подставке стоял один гербовый щит. Над шатром висел один флаг. Пара соседних участков была занята, на одном чьи-то слуги довольно бестолково пытались поставить большой шатер.

— Это кто? — спросил Винс.

Кабан подошел к изгороди и заговорил с кем-то на ломаном французском и на ломаном немецком.

— Какой-то 'повелитель улиток', если я правильно понял. Из такой глуши, что я с трудом понимаю, на каком языке говорят его люди. И шатер у него старый, вон, даже у этого Фридриха новее. Вроде бы холостой.

— Почему холостой?

— Карету видишь? И я не вижу. Был бы женатый, жена бы приехала в карете. Кстати о женах. Пойдем, поищем ту бабу, которую ты принял за жену Маркуса. Куда, говоришь, она поехала?