— Здравствуй, братишка! — закричал Фридрих, выскакивая из шатра.

Хотя Макс вымахал на ладонь выше, да и вообще покрупнее, брат почему-то выглядел старше и солиднее. Скорее всего, из-за выражения лица, на котором улыбка периодически появлялась, а не присутствовала постоянно в разных видах, как у Макса. И из-за привычки не делать мелких движений. Чем более высокое положение человек занимает в обществе, тем больше он похож на льва, управляющего прайдом поворотом уха и мановением кончика хвоста, в то время, как слабые мира сего часто напоминают суетных белок и хорьков. Фридрих по этой шкале уже дорос примерно до леопарда, а Макс пока еще был похож на самодовольного кота.

Только в кругу семьи маска хищника спадает, и большой начальник может показать свое настоящее лицо. Братья, не видевшиеся год, обнялись и вместе проследовали в шатер. Фридрих, пропустив Макса вперед, махнул рукой кому-то из прислуги и погрозил кулаком. Жест был интерпретирован как 'Подать нам все самое лучшее. И немедленно'.

— Да, поднялся ты, поднялся, — Фридрих внимательно разглядывал брата, — едва выехал из дому и сразу женился на богатой вдове. А матушка уже было договорилась тебя женить на Хильде, третьей дочери старого Гюнтера. Что же ты на свадьбу нас никого не пригласил? Сестры были очень недовольны.

— Ну извини, брат, так получилось, — вздохнул Макс, — пришлось поторопиться, пока невеста не передумала.

— Тогда понятно. У нее, наверное, женихов был полный дом, родня свои планы строила… Ее, наверное, за кого другого хотели против воли выдать?

— В монастырь ее хотели отправить. И опекуна назначить.

— Серьезно. Тут и не за такого выйдешь. Ты-то у нас красавец, конечно, не поспоришь. А она как? Хоть бы портрет прислал.

— Портрет? Как-то я не сообразил. Заходи лучше в гости, вживую посмотришь.

— Спасибо. На днях зайдем. Сегодня-то нас к бранденбуржцам пригласили.

Лакей принес пузатую бутылку вина и блюдо с аккуратно порезанными ломтиками копченого мяса. Фридрих налил себе и Максу, братья выпили по первой, закусили и вернулись к беседе.

— На чем я закончил?

— На бранденбуржцах.

— Да, — Фридрих помрачнел, — знаешь, братец, влип ты в историю по самые уши и вряд ли выберешься. Как у тебя вообще хватило ума приехать на этот турнир? Здесь кроме меня тебе никто не рад и все тебя активно не любят, за исключением испанцев, которые тебя не знают. А половина намерена тебя прикончить. Под всеобщие аплодисменты, между прочим.

— Что-то не так? — наивно спросил Макс.

— Ты еще спрашиваешь? Наша партия, то есть, та, на стороне которой ты начал войну и против которой ты войну закончил, тебя просто ненавидит. Твои швейцарцы на нашей стороне могли бы еще тогда создать нам решающее преимущество.

— 'Нашей'? Что-то я там тебя не припомню.

— Не придирайся, — Фридрих налил еще по одной, — Я имел в виду 'сторона, где воевал отец'. После смерти отца меня не попросили участвовать, а я и не рвался. Просто у нашей семьи традиционно хорошие отношения с некоторыми семьями той стороны, а до их врагов нам и дела никогда не было.

— Вот как? — возмутился Макс, — У нас с ними хорошие, а у них с нами? Сначала они послали меня на верную смерть…

— Ха! Ты пришел на войну и не готов к смерти?

— … потом отравили отца, а потом еще удивляются, почему я не с ними?

— Макс, ты понимаешь, что такое вассальная присяга? К тому же, у меня нет сведений, что у отца был конфликт именно с нашим сюзереном.

— Я понимаю, что такое отсутствие вассальной присяги. Отец мертв, наследник ты, а не я. И потом, я граф де Круа, то есть ничей не вассал. Во всяком случае, вассальную присягу с меня никто не спрашивал.

— Видишь ли, Макс… — Фридрих подумал, стоит ли это говорить, и решил, что стоит, — говорят, что формально ты пока еще не совсем граф, а всего-навсего любовник графини, у которой весьма сомнительные права на наследство.

Снова заглянул лакей, на этот раз он предложил шахматную доску и яблоки в меду. Макс выбрал играть за белых

— Во-первых, не любовник, а законный муж, — после небольшой паузы ответил Макс, — Во-вторых, я это наследство в полном составе уже прибрал к рукам и имею с него свой законный доход. В-третьих, мои швейцарцы были наняты на средства Шарлотты, а не командования.

— Можешь быть, ты и прав, — не стал спорить Фридрих, — но ты ничего со своей измены не выиграл. Те, кто был тогда по другую сторону фронта, тебя не любят еще больше.

— Вот негодяи!

Ситуация на доске потребовала внимания. Через несколько ходов, когда с доски убрались три пешки и конь, Фридрих вернулся к беседе.

— Ты, наверное, удивишься, но они говорят, что ты сам негодяй. Ты же увел своих швейцарцев за неделю до решающей битвы. А за ними ушли и все остальные швейцарцы.

— Я увел? А на какие шиши я должен был их содержать? Меня два месяца кормили обещаниями, а им приходилось сидеть на бобах и верить мне под честное слово. Я понял, что денег не дождусь, отпустил швейцарцев по домам и сам уехал.

— Формально ты прав. Как бюргер. Есть деньги — есть работа, нет денег — нет работы. Но как рыцарь ты сделал ошибку. Поживи хотя бы с мое, поймешь, что надо жить не только сегодняшней выгодой. Надо заботиться о репутации. Бывает, что достойные рыцари полгода-год сидят без гроша, но сохраняют верность своим сюзеренам.

— Скажи это швейцарцам. Они не жаждут походить на 'достойных рыцарей'.

Пешки Макса, подобно швейцарцам, прижали короля Фридриха к краю доски, но ладья и конь Фридриха, подобно рыцарям, в два хода разметали защиту короля Макса.

— Мат. Еще партию?

— Давай. Теперь ты белыми.

Фридрих расставил фигуры и продолжил.

— Так вот, это я вкратце перечислил тех, кто тебя всего-навсего не любит. Для полноты картины добавлю еще тех, у кого есть старые счеты к покойному графу де Круа, который перед смертью забыл про некоторые свои долги.

— Некоторые?

— Учитывая, что, как все говорят, он скоропостижно скончался из-за того, что забыл всего-навсего про супружеский долг, будь уверен, что к остальным долгам кредиторы относятся не менее серьезно. Возможно, как раз поэтому, другие претенденты на наследство пока тебя не трогают — ждут, пока ты оплатишь эти счета, или, что более вероятно, сядешь в тюрьму, когда откажешься платить.

Макс вздохнул и промочил горло большим глотком бургундского.

— Ладно, про дядюшек и тетушек со стороны покойного и Шарлотты я сам знаю. Меня здесь кто-то еще не любит?

— Господи, братец, ты меня иногда удивляешь. На турнир приедет много друзей Антуана Бурмайера. Говорят, что кто-то из них готов заплатить за твою голову.

— Там был честный бой!

— Когда погиб глава семьи. А вот смерть Антуана все считают убийством. Ты будто бы заманил его в ловушку и подло убил кинжалом из-за угла, вместо того, чтобы куртуазно взять в плен.

— Герцог де Водемон мог бы подтвердить…

— Он, как тебе отлично известно, мертв. Кстати, на турнире будут и его родственники.

— Он даже посвятил меня в рыцари за тот бой.

— Что тоже никто не может подтвердить. Сейчас кое-кто жалеет, что тогда признал этот факт с твоих слов.

— Черт! Сволочи все!

Макс встал и несколько раз нервно прошел до входа в шатер и обратно. Потом вернулся к доске и устроил атаку на левый фланг белых. Фридрих взял пешками обоих черных коней и слонов, после чего его пешки столпились в углу вокруг короля, оценил позицию как выигрышную в три хода и продолжил перечень предполагаемых врагов.

— Ты еще забыл Доменико ди Кассано.

— Это еще кто такой?

— Этого ты бы должен помнить. Говорят, что в прошлом году ты выиграл доспех на поединке с ним.

— Неужели ходят слухи и о нечестности этого поединка? Это же было год назад и у всех на виду! И он всего-навсего проиграл один из запасных доспехов. Кого это сейчас волнует?

— Никого. Но он был лучшим другом Антуана Бурмайера.

— А я слышал, что они встретились в бою, и Антуан его убил.