Как продолжалось и осуществлялось в этот период литературное развитие Диккенса, об этом, к сожалению, мы не знаем; и узнаем лишь со слов того же свидетеля, что Диккенс по крайней мере часть досугов по-прежнему посвящал театру. В этом он нашел себе сотоварища в лице другого клерка той же конторы (мистера Поттера; IX Джингль), с которым он не только посещал театры, — в особенности легкого, комического и мелодраматического жанра, а также так называемое Варьете, с его злободневными обзорами, — но, кажется, даже принимал участие в исполнении некоторых ролей.

Трудно представить, чтобы Диккенс, познакомившись с процедурой суда и вынеся так поразившие его впечатления, пожелал продолжать подготовку к юридической карьере, даже если у него было такое намерение до поступления в адвокатскую контору. Он покинул ее в самом конце 1828 г. и тотчас все время и всю энергию отдал подготовке к новой, свободной профессии. Он решил сделаться газетным репортером, поставив себе целью самую трудную и ответственную работу: парламентские отчеты. Может быть, его соблазнил пример отца, еще раньше нашедшего в этой профессии добавочный (к пенсии) источник дохода, а уверенность в своих силах, вероятно, внушала ему надежду на дальнейшие, более широкие перспективы. Подготовка Диккенса состояла, с одной стороны, в терпеливом и упорном преодолении трудностей стенографии и, с другой, в пополнении образования.

Вторую задачу он понимал, несомненно, значительно шире, чем того требовало простое усвоение парламентских прений. И если первую задачу он выполнял со всей присущей ему добросовестностью, то вторую — еще и с увлечением. Во всяком случае, Диккенс становится усерднейшим посетителем читального зала библиотеки Британского музея. Впоследствии он сам признавал этот период своей юности «безусловно плодотворнейшим» для себя.

Прокладывая себе дорогу к ложе парламентских журналистов, Диккенс начал газетную работу в качестве судебного репортера. Упомянутый атторней Блэкмор, бывший патрон Диккенса, вспоминает, что встречал его, после того как Диккенс покинул его контору, в Канцлерском суде (ч. 38), где молодой репортер собирал нужные ему справки. В то же время он работал в качестве стенографа при одном из учреждений Докторс-Коммонс (ч. 43). Оба эти института были потом ярко запечатлены в романах Диккенса («Холодный дом», «Дэвид Копперфилд»).

Работая в Докторс-Коммонс, Диккенс не переставал увлекаться театром и почти каждый вечер посещал театральные представления. Он даже разучивал некоторые роли и однажды написал письмо директору одного из театров с предложением своих услуг.

Неизвестно, чем кончились бы его переговоры, если бы к этому времени он не достиг прежде поставленной цели и не начал помещать в газете парламентские отчеты. Он получил верный и достаточный заработок, ибо его отчеты, точные и литературно составленные, сразу создали ему имя среди собратьев по перу и в редакциях крупных изданий. Диккенс занимался репортерской работой с 1831 до 1836 г., переходя из газеты в газету.

В Англии этот период времени был исключительно богат политическими событиями (ч. 16—25), и Диккенс получил возможность не только всесторонне познакомиться с парламентским отражением и преломлением их, но и более непосредственно присмотреться к жизни политических партий и настроениям разных классов населения. Впечатление, которое составил себе Диккенс о парламентской работе и деятельности политических партий, меньше всего можно назвать положительным: они стали потом, начиная с «Пиквикского клуба» (и даже «Очерков Боза»), таким же объектом диккенсовской сатиры, как и суд. Биограф Диккенса констатирует, что его наблюдения в качестве парламентского репортера не привели его «к высокому мнению о палате общин и ее героях и что он до конца жизни не упускал случая засвидетельствовать свое презрение к тому пиквикистскому смыслу [IX Пиквик], который так часто занимает место здравого смысла в нашем законодательном учреждении».

Тогда же Диккенс знакомится с жизнью, нравами и типами английской провинции, главным образом провинциальных городов, путей сообщения между ними и придорожных учреждений — всем тем, что, начиная с «Пиквикского клуба», также нашло всестороннее отображение в его творчестве. Это были последние годы старых пассажирских карет (ч. 58) и старомодных гостиниц — пунктов их назначения и отправления, — кажется, ни в чем Диккенс не обнаруживает такой неутомимости и разнообразия, как в описании этих карет, их кучеров, дорожных приключений и сценок. Газеты требовали от молодого репортера отчетов о провинциальных выборных и политических собраниях, и это-то и вывело его за пределы Лондона — на большие провинциальные дороги. Много лет спустя Диккенс с очевидным подъемом вспоминает эти годы: «Не найдется ни одного газетного сотрудника, у которого за такой же промежуток времени накопился бы столь обширный опыт езды в курьерских и почтовых каретах (ч. 58), как у меня. И что за джентльмены были те, у кого приходилось так работать в старой “Морнинг кроникл”! Большое дело или малое — для них разницы не было. Я мог предъявить им счет за полдюжины крушений на протяжении полудюжины перегонов. Я мог предъявить им счет за пальто, закапанное воском раздуваемой ветром свечи, когда я писал в предрассветные часы в карете, запряженной парою мчавшихся во весь опор лошадей. Я мог предъявить им счет, без всяких с их стороны возражений, хоть за пятьдесят поломок в одно путешествие, ибо таковы были обычные результаты скорости, с которой мы двигались. Я предъявлял счета за поломанные шляпы, за поломанный багаж, за поломанные кареты, за поломанную упряжь — за все, кроме сломанной головы, — это была бы единственная вещь, которую они оплатили бы с ворчанием». Описание Диккенсом путешествий в каретах и дорожных приключений могло бы быть темой специального исследования.

В разгар беспокойной репортерской работы Диккенс предпринимает первый решительный шаг к тому, чтобы облечь свои наблюдения, впечатления и фантазии в более строгую литературную форму. В декабрьском номере одного из лондонских ежемесячников появился первый литературный очерк двадцатилетнего Диккенса — под заглавием «Обед на Поплар-Уок» (в «Очерки Боза» входит под измененным заглавием «Мистер Минс и его двоюродный брат»). Редактор оценил дарование автора, и Диккенс был приглашен для постоянного сотрудничества, которое продолжалось до февраля 1835 г.; за это время Диккенс напечатал еще девять очерков, никакого гонорара за них не получая. Очерки имели несомненный успех, и как только Диккенс прекратил свое сотрудничество в этом журнале, он был приглашен продолжать их в вечернем приложении к газете «Морнинг кроникл» (в которой работал в качестве парламентского репортера) за прибавку к репортерскому жалованию, — за семь гиней в неделю вместо пяти. Так родился сборник очерков и рассказов, рисующих обыденную жизнь людей, под общим заглавием «Очерки Боза», вышедший в 1836 г. двумя самостоятельными томиками. Диккенс сгруппировал их в четыре раздела: I — «Наш приход», II — «Картинки с натуры», III — «Лондонские типы», IV— «Рассказы». Когда Диккенс начал свои «Очерки», по-видимому никакого объединяющего плана у него не было, — не было, может быть, даже намерения продолжать их в том же тоне и духе. Даже псевдоним «Боз», входящий теперь в самое заглавие «Очерков», был впервые подписан под рассказом, помещенным в августовской книге ежемесячника. Почему Диккенс — Боз? Чарльз Диккенс прозвал своего младшего брата Огастеса Мозесом в честь героя романа Голдсмита «Векфилдский священник», Мозеса Примроза; в шутку произносимое в нос, это имя звучало похоже на Бозес, или сокращенно — Боз.

Критика отмечает зависимость Диккенса от его любимых писателей XVIII века Смоллетта, Филдинга, Стерна в том, что касается литературных приемов, манеры, стиля, и его зависимость, с другой стороны, от менее блестящих современников в том, что касается персонажей: представителей мелкой городской буржуазии, — той самой, которая как раз в эту эпоху громко заявляла права на признание своей политической зрелости и самостоятельности (ч. 16 сл.). С таким же правом и успехом критика настаивает на оригинальности писательской индивидуальности молодого Диккенса. Никто не отрицает одного: Боз — зародыш всего последующего Диккенса. В «Очерках», и по материалу, и по темам, — современная Диккенсу Англия, как он ее наблюдал со стороны внешней, на улицах, дорогах, в официальных учреждениях, в гостиницах и домашней обстановке, и как он ее воображал, вправляя работу фантазии в рамки своих учителей XVIII века, со стороны ее бытового уклада, со всем его внутренним содержанием — сентиментальным, комическим, гротескным — и во всем его внутреннем разнообразии. Только самых основ и реальных движущих причин, исторических и социальных, вызвавших на историческую арену этот внешне смешной, эмоционально-чувствительный и в то же время наивно-претенциозный слой буржуазии, а равно и поддерживавших его сил, не может — или не хочет — различить глаз репортера. Таким Диккенс останется: социологию для него замещает отвлеченная мораль — нескромный принцип того самого слоя, которого Диккенс — убежденный апологет, неутомимый обличитель и почетный сочлен.