б) Констебли выступают в «Пиквикском клубе» в качестве бездействующих стражей порядка на итенсуиллских выборах (гл. 12, XIII), но здесь они выступают коллективно, и их физиономия бесцветна. Зато яркое и выразительное воплощение старого, дореформенного констебля мы встречаем в лице Дэниела Граммера, охранявшего мир ипсуичских граждан не менее пятидесяти лет (гл. 21, XXIV). На примере поведения Граммера, его помощника Дабли и их коллег — специальных констеблей Диккенс дает достаточно полное описание методов и приемов их действий (гл.21, XXIV; 22, XXV). Специальные констебли — институт, ведущий свое начало со второй, послереволюционной половины XVII века (с царствования Карла II). Специальные констебли набирались из граждан, известных «добрым поведением» и давших присягу оказывать помощь регулярным констеблям в случае крайней необходимости. Во время исполнения ими полицейских обязанностей они пользовались такой же властью и теми же привилегиями, что и регулярные констебли. Специальные констебли набирались, когда к мировому судье (ч. 36) поступало клятвенно подтвержденное заявление о замышляемом бесчинстве, мятеже или уголовном преступлении; только муниципальная реформа 1835 г. ввела некоторый порядок в составление списков специальных констеблей.

в) Дореформенный стражник «Чарли» появляется в «Пиквике» только один раз — в Бате, и притом в роли бездействующего свидетеля ночного приключения с портшезом, когда мистер Даулер тщетно взывает к его помощи, требуя задержания мистера Уинкля (гл. 32, XXXVI). Мистер Уэллер-старший предлагает Сэму привести стражника, приступая к расправе со Стиггинсом на заседании комитета Эбенизерского общества (гл. 29, XXXIII).

г) В настоящее время в Англии различают полицию, одетую в форменное платье и одетую в штатское платье, то есть полицию тайную, сыскную. До организации полиции по системе Пиля Боу-Стрит прибегал главным образом к помощи добровольных осведомителей, называвшихся информаторами. Английский закон издавна поощрял добровольное доносительство, вводя в самое определение того или иного преступления указание на то, какое вознаграждение полагается донесшему (штраф провинившегося или известная доля его). Нечего и говорить, что такое поощрение легко превращало добровольчество в профессию. В «Оливере Твисте» Диккенс показывает, как создается карьера информатора: мошенник «Ноэ Клейпол, получив прощение от Коронного суда благодаря своим показаниям о преступлении Феджина [руководителя шайки, в которую втерся Ноэ] и рассудив, что его профессия вовсе не столь безопасна, как было бы ему желательно, сначала не знал, где искать средств к существованию, не обременяя себя чрезмерной работой. После недолгих размышлений он взял на себя обязанности осведомителя, в каковом звании имеет приличный заработок. Метод его заключается в том, что раз в неделю, во время церковного богослужения, он выходит на прогулку вместе с Шарлотт, оба прилично одетые. Леди падает в обморок у двери какого-нибудь сердобольного трактирщика, а джентльмен, получив на три пенса бренди для приведения ее в чувство, доносит об этом на следующий же день и кладет себе в карман половину штрафа. Иногда в обморок падает сам Клейпол, но результат получается тот же»[37] (гл. 53). Одно из «общих мест» гласит, что профессия накладывает на человека свой отпечаток, — из этого исходит Дуглас Джерролд, когда дает свою характеристику информатора: «Лицо осведомителя соединяет в себе опасную проницательность преследователя с живостью мошенника, — нам пришлось встретить осведомителя, похожего на бритого хорька, и, кажется, мы понимаем, в чем тут секрет. Говорят, что грудные дети, глаза которых постоянно обращены к лицу матери, приобретают известное сходство с нею. Осведомитель, чьи взоры всегда блуждают по закоулкам закона, приобретает такое выражение жульничества, низости, пронырства, алчности, которое выдает его излюбленные занятия. ‹...› Осведомитель — порождение закона, он заводится в законах, как моль в сухарях. Выходит прекрасный закон, вся страна с радостью ждет появления прекрасного цветка, который должен наполнить мир благоуханием правосудия. К сожаленью, несмотря на совокупные усилия шестисот пятидесяти восьми садовников одной палаты и двух или трех сотен другой, гусеница проникает в почку; осведомитель — червь, подтачивающий распускающийся цветок».

Легко представить себе негодование мистера Пиквика, когда кэбмен заподозрил в нем осведомителя (гл. 2, в нашем переводе не совсем адекватно: «шпион»); понятно и беспокойство, которое должно было охватить пиквикистов, когда в толпе раздался возглас: «осведомители» («шпионы»), ибо предложение пирожника отправить их под насос не было случайным: таким неласковым способом лондонская толпа нередко расправлялась с разоблаченными осведомителями. По английской юридической терминологии сообщение «леди средних лет» судье города Ипсуича о предстоящей дуэли также есть, как и сказано у Диккенса, «информация» (гл. 21, XXIV).

Когда Диккенс отказывался писать о спортивных приключениях Нимродова клуба (ч. 12) под предлогом, что он мало знаком с жизнью английской провинции, он был прав, ибо и после перемены темы он встретился с затруднениями, которые проистекали из его незнания и которые он преодолевал очень односторонне. Хорошо знакомый с болотом государственности, на котором в стихийном плодородии произрастают сутяжничество, вымогательство, издевательство над личностью, он в его пределах завязывает и развязывает свое повествование, но и вне главной темы он не отпускает своих героев далеко за эти пределы. Отправив их путешествовать с целью самой миролюбивой и благонадежной, он не столько знакомит путешественников с нравами страны, сколько с границами их собственных публичных и личных прав. Они бродят так близко около этих границ, что либо незаметно для себя переступают их и только благодаря случайности избегают законных последствий, либо наталкиваются на таких блюстителей этих границ, которые в одном приближении к ним видят уже намерение совершить преступление и спешат со своего сторожевого поста предупредить нарушение королевского мира и спокойствия. Такова суть и таковы последствия почти всех злоключений пиквикистов.

Английское буржуазное право до сих пор говорит об «абсолютных правах» каждого англичанина, каковые права называются также его «свободами». Основанием, на котором покоится прежде всего защита и сохранение этих прав, считается Великая хартия (Magna Charta), которую бароны военной силой заставили подписать короля Иоанна Безземельного в 1215 г. Несмотря на в высшей степени несистематический характер этого документа, он тем не менее всесторонне предусматривал охрану и защиту баронских прав и привилегий.

В период борьбы с королем бароны, заинтересованные в поддержке городов, с которыми до того вступали подчас в очень резкие конфликты, выработали ряд пунктов, предусматривавших защиту интересов городских классов. Но формулировки, предложенные королю во время подписания им этого акта, были столь расплывчаты, что позволяли властям предержащим толковать их по своему усмотрению. Когда значительно позже, в XVII веке, в период революции, и в XVIII веке, в период интенсивного роста английской буржуазии и обострения политической борьбы, буржуазия была реально достаточно сильна, она умела истолковать неопределенные статьи в свою пользу. А когда ее сила получила легальное оформление, так что на нее распространились права и привилегии, которые раньше были достоянием аристократических классов, Великая хартия приобрела в ее глазах значение освященного веками документа, охранявшего ее «абсолютные права». Коренным основанием последних в английском праве считаются статьи 39 и 40 Великой хартии, которые гласят: «39. Ни один свободный человек не будет схвачен, или заключен в тюрьму, или лишен владения, или поставлен вне закона, или отправлен в изгнание, или как-нибудь подвергнут убытку, и на него мы не пойдем, и на него мы не пошлем иначе как по законному приговору равных ему или по закону страны. — 40. Никому не будем продавать право и справедливость, никому не будем отказывать в них или откладывать их».