Однако заснуть не мог. Он мысленно листал книги Робера-Удена, сперва «Confidences d'un Prestidigitateur», потом «Les Tricheries des Grecs Déviolées», «Les Secrets de la Prestidigitation et de la Magic» и, наконец, «Magie et Phisique Amusante»[21] – трюка Аннабель ни в одной из них не было. Он резко открыл глаза, сел, подтянул одеяло под шею и при свете лампы вновь проглядел заметки.

Ему приснилась совершенно оригинальная иллюзия. Оборудование будет некрасивым и дорогим, сам фокус потребует нескольких ассистентов, а показать его сможет лишь человек, не ведающий ни жалости, ни стыда. Картеру стало почти стыдно за свой сон. Почти. Четкими печатными буквами он записал название нового устройства: «ШАНТАЖ».

В пять утра Картер вбежал в здание телеграфа и разбудил телеграфиста, чтобы отправить телеграмму братьям Мартинка. Срочный заказ. Еше три оптических зеркала. Дополнительные лебедка и шкив. Черный бархат, ярды и ярды. Вспышка. Стол со встроенным стальным люком. Платформа на петлях. И дополнительное устройство для левитации «ашра», черт с ними, с расходами.

Четыре часа спустя пришла ответная телеграмма. Фрэнсис Мартинка сообщал, что заказ обойдется в пятьсот долларов и на его исполнение потребуется полгода. Картер ответил, что всё нужно через две недели. Он продиктовал телеграфисту: «ВЫСТУПАЮ КИТ-ОРФЕЙ ТРИДЦАТЬ ПЕРВОЙ НЕДЕЛЕ».

Он думал, что всё улажено, но от Мартинки пришла новая телеграмма: «ВАШ НОМЕР ГЛАВНЫЙ?»

Картер понял, что должен как-то произвести впечатление на Фрэнсиса Мартинку. Он залез в деньги, которые мать прислала на непредвиденные расходы, и заказал телефонный разговор на двадцать два доллара. Пятнадцать минут телефонистка дозванивалась, потом пришлось кричать, чтобы заглушить скрежет, хрип и фантомные голоса других абонентов.

– Мой представитель по первому требованию вручит вам аванс наличными, расчет сразу по получении.

(Вообще-то правильнее было сказать «представитель моего отца»; Картеру еще предстояло выслушать внушение за то, что он потратил такую сумму, но сейчас его было не остановить.)

– Мсье, несколько недель назад вы заказали у нас довольно скромное оборудование, а теперь… речь о пятистах долларах.

– Оборудование нужно мне к последнему выступлению двадцать седьмой недели.

Пауза.

– Сан-францисский «Орфей»? Олби?

– Олби будет на выступлении.

Фрэнсис Мартинка весело объявил:

– И мое оборудование тоже.

Весной 1906 года Картер был в Тетчер-скул, поэтому пропустил землетрясение и пожар. Однако он читал в газетах, да и родители писали о том, как идет восстановление. Отцы города пригласили Э.Ф. Олби, главу театральной сети «Кит», вернуть Сан-Франциско былую славу, заново отстроив «Орфей», великолепный театр на углу Мишн-стрит и Пятой авеню. В вестибюле был установлен стеклянный купол от Тиффани стоимостью миллион долларов – на нем павлины в цилиндрах прогуливались по Елисейским полям, любезничая с павлинихами в бальных платьях. Стены украшали фрески и мозаики в стиле Помпеи, только лучше (в Помпеях их не отделывали русским золотом), буфетные стойки были выполнены из итальянского мрамора, инкрустированного испанским серебром, все кресла – обтянуты бархатом. Когда строительство завершилось, Олби вышел на сцену и сказал (идеальная акустика разнесла его голос во все концы зала):

– Здесь мы смогли бы услышать шепот самого Бога.

Единственное, что несколько подпортило впечатление – настенные росписи, созданные на пожертвования сорока самых богатых и уважаемых семейств города. Каждая семья заказала отдельную мифологическую сцену по собственному выбору. Однако поскольку Сан-Франциско расцвел на золотом песке и пороках, возникло затруднение с живописцами. Миссис Марк Хопкинс, например, отвергла всех местных художников и, объявив, что будет иметь дело лишь со «старыми мастерами», выписала из Европы пройдоху-венецианца, называвшего себя прямым потомком Рафаэля. Творение настолько било в глаза яркими красками, что другие семьи, восхитившись, наняли его приятелей – по совпадению потомков Тициана и Бронзино. Результаты несколько смутили дирекцию, да и грамотность подписей внушала определенные сомнения, но, чтобы не обижать доморощенных меценатов, никто не высказал своего мнения о мускулистых мужчинах в сандалиях, спасающих раздетых женщин от исполинских змей, и пресса восторженно писала о таких малоизвестных сюжетах, как «Гиракл и сабинянки» или «Бичевание Артимеда».

Итак, в первый вечер двадцать седьмой недели, когда варьете вернулось в Сан-Франциско, театр «Орфей» блистал роскошью и чистотой. В пять вечера Картер вошел в уборную. На гримировальном столе лежал конверт. Фамилия и адрес театра были выведены красивым женским почерком, внутри лежала маленькая фотокарточка, на ее обороте теми же черными чернилами значилось: «Удачи, мистер Картер» и подпись «Сара О'Лири».

Не было времени гадать, что это означает, потому что в следующую минуту его почти буквально смели отец, мать и Джеймс с университетским приятелем. Все исполнители, за исключением Мистериозо, чей номер значился главным, делили одну большую артистическую уборную, и сегодня она была наполнена их друзьями и близкими. Впрочем, взглянув на отца, Картер понял, что тягостного разговора не миновать.

– Чарльз, – сказал отец чуть ли не вместо «здравствуй», – насколько я понял, ты снял со счета безумную сумму.

– Согласен, деньги большие, но…

– Тысячу долларов?

– Да.

– Зачем?

Картер возвел глаза к потолку, потом взглянул на Джеймса, словно прося поддержки, но тот увлеченно болтал с приятелем. Картер постарался говорить как можно увереннее, словно отца рядом нет.

– Для нового финала.

Мистер Картер превосходил старшего сына и ростом, и шириной плеч. Как и Джеймс, он был кареглазый, плотного сложения, с курчавыми волосами. Иногда Чарльз Картер воображал себя подкидышем.

– Значит, – сказал отец, – ты потратил всё, что заработал в этом году.

– У меня есть деньги, отец.

– Не совсем так.

– Я взял взаймы из своего капитала.

Отец промолчал.

– Это вложение в мое будущее, – добавил Картер.

Отец упер язык в щеку – еще один дурной знак – и быстро взглянул на миссис Картер, перебиравшую открытки, которые Картер привез из турне.

– Поговорим после выступления.

– Разумеется, – кивнул Картер. – Но поскольку мне предстоит возобновлять контракт, а теперь у меня есть новая иллюзия, то, уверен, вложения окупятся.

– Хотелось бы.

– Понимаю, – снова кивок, – что ты не станешь вытаскивать меня из долговой ямы, и буду вести переговоры о контракте на следующий сезон с учетом этого обстоятельства.

Он кивал так сильно, что воротничок впился в шею.

– Что ты сказал? Следующий сезон?

– Я должен вернуть деньги.

Мистер Картер сузил глаза, как от неприятного запаха.

– Сразу после спектакля, Чарльз, – сказала мать, сверкая глазами, – ты должен прийти домой и ответить на вопросник, составленный нашим дамским кружком. Насчет Эдипова комплекса, – шепотом пояснила она.

– Звучит интересно, мам.

– Сегодня у тебя большое событие, сынок! – сказала она.

Покуда мать говорила, мистер Картер сумел, пусть и неохотно, избрать путь перемирия. Он даже выдавил улыбку.

– Итак, переговоры… – Его любопытство было задето. – Ты встречаешься с Олби?

– Нет, с Мердоком.

Мердок, помощник Олби, личность мрачная и угрюмая, держал на столе мед и ел его с крекерами во время переговоров. С Олби встречались только исполнители главного номера.

– А…

Он так и не понял, удалось ли ему хоть немного произвести впечатление на отца. Тут почти все разом закричали: «Пора!», и, распрощавшись с родными, Картер снова повернулся к зеркалу. Оттуда на него смотрел худой синеглазый юноша в вечернем костюме, с тщательно зачесанными черными волосами. Справа Ласло говорил по-чешски с кем-то, принесшим огромную сырокопченую колбасу, слева Чейз, насвистывая, поправлял букет, присланный девицами из дома номер 46 по Анна-лейн.