Однажды вечером (Картер учился в школе уже второй год) объявили лекцию по нравственному воспитанию, которую никто не хотел пропустить. Выступал Бура Смит, чье состояние, как говорили, превосходит самые смелые мечты мальчишек, уже почувствовавших собственный вкус к деньгам.
Смит поднялся на возвышение в школьной часовне – старый, простой и толстый, как добрый дедушка – и начал историю своей жизни. Фрэнсиса M. Смита подобрали возле канала Эри примерно в 1840 году (он не знал, сколько точно ему было лет и куда делись родители). С ранних лет он пошел по дурной дорожке – воровал в церквях, подделывал чеки, обчищал пьяных, крутился в воровских притонах. В конце концов мечта отыскать золото занесла его в Неваду владельцем осла и пятидесяти акров бросовой земли – Тилс-марш. Много дней он в одиночестве копал под палящим солнцем, когда внезапно увидел в небе единственную тучку и взмолился, чтобы она прошла над его головой. В ливне, длившемся лишь несколько секунд, Смит услышал глас Божий, повелевший: «Стань хорошим».
На этом месте в зале раздались приглушенные смешки: ну да, так они и поверили в «глас Божий»! Пусть рассказывает сказки кому другому! Однако дальше мальчишки притихли. Смит рассказал, что ливень смыл песок, и его глазам предстала белая залежь дезинфицирующего вещества, которым можно чистить стекло или металл. Смит был разочарован – он предпочел бы золото или серебро, – но все равно возблагодарил Бога.
Как выяснилось, Тилс-марш содержал девяносто восемь процентов мировых запасов буры. Смит нанял двадцать рабочих с ослами и через год стал миллионером, а через десять лет приобрел неисчислимое состояние, поскольку дал американским женщинам возможность поддерживать дома чистоту, какая не снилась их матерям.
Картер опоздал на лекцию, и Смит не произвел на него впечатления. Слова «самый богатый человек Америки» смутно напомнили ему про самого высокого человека в мире, а из золотоискателей он знал только Дженкса. Всю лекцию Картер тренировался делать заинтересованное лицо, а на самом деле думал о загадочных иллюстрациях в «Современной магии» профессора Хоффмана.[15]
Бура Смит сказал, что по-прежнему слушает глас Божий, повелевший ему стать хорошим, поэтому и переехал в Окленд. Здесь в своем обширном поместье он выстроил роскошный приют для заблудших женщин, считая, что, пожив в тепле и уюте, они сами станут хорошими и не бросят прижитых вне брака детей. Тут Бура сделал отступление и сказал, что существуют тысячи интересных способов вложить деньги, но в этой и в будущей жизни главное – добрые дела, и он выбрал для себя исправление падших женщин.
Он спросил, будут ли вопросы. Мальчики тут же принялись на разные лады выпытывать, сколько у него денег. Бура отвечал, что не знает. Богаче ли он Моргана? А Рокфеллера? А Херста? Смит каждый раз отвечал, что не знает. Наконец он сказал: «Спасибо». Раздались жидкие аплодисменты.
Мальчики разошлись. Большинство направилось прямиком в дортуар – выпить чаю и поспорить, какой капиталец сколотил Бура за свою жизнь. Картер остался в дворике у часовни, под перечным деревом. Подумав, он открыл колоду и скосился на карты, как на непослушных детей. Кажется, он все-таки понял ту хитрость, которую не разъяснил коварный профессор Хоффман. Вот только не увидят ли ее зрители? Эх, надо было взять зеркальце!.. Картер согнул большой палец и одновременно выдвинул карты безымянным.
Он почувствовал на себе чей-то взгляд. Бура Смит смотрел на него лучистыми карими глазами. Картер огляделся: больше во дворике никого не было.
– Я смотрю на тебя минуты две-три, – заметил Бура, поднимая кустистые брови. – Ты очень увлечен.
Картер спрятал карты. Сейчас, наедине, он не мог отмахнуться от Буры как от очередного золотоискателя. На него накатила робость.
– Извините. Я… я не играл, сэр.
– Пустяки, я делал вещи и похуже. – Бура вынул из кармана двадцать пять центов. – Покажи, что ты еще умеешь.
Картер оторопело смотрел на монету, никак не связывая ее с картами у себя в руках. Бура неправильно его понял и с глубоким вздохом: «Ох уж эти мне будущие банкиры» достал еще десятицентовик.
– Вот, – сказал он, – тридцать пять центов. Я хочу посмотреть представление за тридцать пять центов. Один.
– Ой! – Картер едва не вернул монеты. У него не было отработанной последовательности номеров, и он не знал, как ее составить. Однако близился конец месяца, деньги, присланные из дому, были на исходе, и тридцать пять центов оказались бы очень кстати.
Он раскрыл колоду веером, перетасовал, попросил у Буры платок, который тут же исчез из руки и обнаружился в кармане, обвязанным вокруг колоды карт. В последнее время он много слышал о трюках с монетами по Т. Нельсону Даунзу, поэтому сделал так, чтобы тридцать пять центов как будто удвоились, затем утроились, а в конце концов и выросли в четыре раза. В итоге он расхрабрился и даже извлек монеты из-под старенькой соломенной шляпы Буры Смита.
Картер легонько поклонился. Бура захлопал в ладоши и спросил, не собирается ли он отправиться с этим номером в турне. Картер не собирался, однако из вежливости кивнул.
– Ты встретишь множество интересных людей, – продолжал Бура, – и сможешь получать не меньше Барриморов[16] или божественной Сары Бернар. Многие фокусники на сцене в подметки тебе не годятся.
Картер был хорошо воспитан, поэтому поблагодарил, робко взял карточку Смита и пообещал писать, как будет развиваться его карьера. Он не собирался выступать на сцене, но семечко было брошено и в тот вечер расцвело пышным цветом. Он может получать деньги за выступления! Куда интереснее, чем писать цифры в гроссбухе! Если дела пойдут хорошо, можно и не идти в колледж.
Правда, мысль о зрителях пугала. Картер предпочитал одиночество, хотя воскресными вечерами, когда соученики уезжали верхом в город, частенько тосковал об обществе себе подобных. Выступление на сцене как раз то, что нужно. Мысль завораживала, как открытое окно.
Он написал письмо родителям, намекнул (для матери) на увлекательность затеи, а для отца – на ее финансовые перспективы и спросил, не знают ли они, как попасть в эстрадную труппу.
Родителей позабавила мысль, что Чарльз будет на каникулах выступать в качестве фокусника. Для них это было примерно то же, что отправиться в море юнгой, только менее опасно и не так далеко и надолго. Мистер Картер был вполне в состоянии помочь сыну: представитель Олби, владелец одного из лучших в Америке варьете «Кит-Орфей», недавно с его помощью получил ссуду для строительства «Сан-Франциско Порт» – небольшого театра для утонченной публики, куда намеревались приглашать только европейских исполнителей.
Таким образом, Чарльза согласились прослушать в объединенной билетной кассе сети «Кит-Орфей», где он, взопрев от волнения, в течение десяти минут демонстрировал номера с монетами и платками, сопровождая их репризами, почерпнутыми из «магических книг». В «Кит-Орфее» его трюки не произвели большого впечатления. Ему дали рекомендательное письмо в менее престижные труппы. Еще в трех местах Чарльзу отказали, в четвертом, самом низкопробном, дали работу.
Летом 1906 года, перед последним годом в Тетчер-скул, Картер отправился в турне с захудалой труппой «Лицей». Они гастролировали в южных штатах, причем в афишах Чарльзу убавили пять лет и объявили его «чудо-ребенком». Всю поездку Чарльза жрали блохи, другие актеры таскали его заработки, и он вернулся в Калифорнию, пропахший табачным дымом. Всё турне было одной сплошной сказкой.
На фотографии 1906 года в ежегоднике Тетчер-скул Картер запечатлен в твидовом костюме на том же берегу, где снимали всех выпускников. Внизу написано, что он намерен поступать в Йель, как и под всеми фотографиями его одноклассников. Однако, если вглядеться внимательнее, можно было выяснить истинные его намерения. Если некоторые выпускники зажимают в зубах трубку или смотрят на часы, то Чарльз Картер держит веером колоду карт – все сплошь тузы.
