В обычной или в научной прозе мы можем довольствоваться «непосредственной коммуникацией». Она имеет место, например, когда мы говорим, что «среднеевропейское время сейчас двенадцать часов тридцать минут» или «ураган перемещается на юго-восток». Но этот вид непосредственной коммуникации не является адекватным для выражения того, что имеет в виду Кьеркегор. Здесь необходимы другие, более поэтические формы выражения. Цель здесь не только в том, чтобы передать в сообщении утверждения о чем-то, а в том, чтобы пытаться передать авторскую установку в целом и «расположение духа», с позиций которых понимается состояние дел. Поэтому, когда дело касается человеческого существования, подлинной темой коммуникации является отношение к различным состояниям личности! Передача этого отношения таким способом, чтобы можно было понять, чем оно является, требует иных, особых форм выражения по сравнению с информированием об объективном состоянии дел в мире. Желающий передавать такие сообщения должен обладать литературным даром и рефлексивно относиться к себе и к другим. Поэтому Кьеркегор говорит о «двойной рефлексивной коммуникации».
Соответственно этому, реципиенту необходимы личные специфические усилия, чтобы усвоить то, что передается в акте такой коммуникации. Если реципиент понимает и усваивает сообщение таким образом, что изменяет свое отношение к миру, то это становится всесторонним формативным процессом частью реализуемого на протяжении всей жизни формативного задания жить как человек. Принципиально важно также и то, чтобы читатель (реципиент) был свободен в выборе своего личного отношения к тексту (сообщению). Речь идет о текстах, которые не могут принуждать читателя так, как это делают научные аргументы. Их автор не должен пытаться принудить читателя с помощью текста, потому что важно, чтобы сам читатель, взяв на себя персональную ответственность, мог выбрать свое собственное отношение к тексту.
Это требует в равной мере и страстной вовлеченности, и рефлексивного дистанцирования. Взятые вместе, они порождают мучительную напряженность. Кьеркегор ни в коем случае не является вульгарным экзистенциалистом, признающим только нерефлексированные и непосредственные переживания здесь и теперь. Не является он и приверженцем оторванной от мира теоретической рефлексии. Страсть, пронизанная иронией, и присутствие без приближения — эти слова, по-видимому, наиболее характеризуют его творчество. Но используя подобные слова, мы начинаем изменять Кьеркегору! Ведь мы представляем его мысли с помощью простых и непосредственных утверждений.
Итак, с помощью пропозициональных утверждений мы уже начали изучать и объяснять задачу Кьеркегора и избранные им формы выражения. Его целью является передача и уточнение экзистенциального самопостижения (self-insight), а средством для этого — использование риторики и иронии. Поэтому (в рамках саморефлексии и риторики) возникает вопрос относительно нашего понимания Кьеркегора. Так ли это или мы только так говорим? До сих пор Кьеркегор является частью философской традиции, занимающейся «скрытым знанием» (от Аристотеля до Хайдегге-ра) и пытающейся (в соответствии с Сократом и Витгенштейном) «показать» то, что не может быть предметом обсуждения с помощью суждений. Когда это сказано, мы должны попытаться использовать кьеркегоровскую «двойную рефлексию» и ироническое дистанцирование. Пожалуй, было бы лучше вообще только процитировать Кьеркегора с тем, чтобы он сам смог объяснить свои идеи присущим ему способом.
Три стадии жизненного пути
Но чтобы избежать проблем истолкования, если мы будем цитировать без комментариев Кьеркегора, очертим три различные интерпретации того, что он говорит о трех так называемых стадиях жизненного пути, а именно эстетической, этической и религиозной. Таким способом мы попытаемся раскрыть некоторые трудности, возникающие при чтении его сочинений.
Назидательная интерпретация
Кьеркегор настроен не только против современных ему спекулятивных философов, которые, по его мнению, забыли, что они сами существуют. Он критикует также определенный образ жизни, подчеркивая важность принятия индивидом экзистенциальной ответственности за свою собственную жизнь. Суть его назидательного послания нам заключается в следующем: с помощью своего сознательного выбора стань той «уникальной индивидуальностью» (hin enkelte), которой ты являешься по своей сути. Речь не идет о выборе между вещами в мире или же между внешними действиями. Имеется в виду выбор экзистенциальной установки. Речь идет об обладании возрастающим экзистенциальным сознанием и в смысле поддержания рефлексивного отношения к самому себе, и в смысле реализации его со страстной обращенностью внутрь себя.
Таким образом, три стадии не являются просто тремя этапами в развитии, которые мы все более или менее автоматически проходим, подобно этапам социально-психологического созревания. Три стадии представляют различные установки, или способы бытия. Эти три различные установки целиком и полностью нас формируют подобно горизонтам, которые накладывают отпечаток на все происходящее в нашей жизни. Наша жизненная установка является либо эстетической, либо этической, либо религиозной. Следовательно, мы не можем выбирать между ними подобно тому, как мы можем выбирать один из трех сортов сыра в супермаркете. Ведь не существует никакой нейтральной позиции вне этих трех установок. (По этой самой причине даже только что сказанное не может быть сказано! Именно по этой причине Кьеркегор, используя ироническое дистанцирование и демонстрируя примеры различных жизненных установок, применяет косвенную форму выражения и прибегает к перу Иоханнеса Климакуса и др.).
Эстетическая стадия характеризуется тем, что все переживается с отдаленной и потворствующей желаниям перспективы. На этой стадии индивид не относится к жизни с высоты этических требований, но остается пассивным наблюдателем, как это бывает при восприятии произведений искусства. Мы наблюдаем трагедию и комедию жизни, но реально в них не участвуем. Это позиция рефлексирующего и невовлеченного представителя богемы, который ищет красивого и возвышенного, но не хочет озаботиться ответственностью и обязанностями, характеризующими как жизнь буржуа, так и этическую стадию.
Итак, «эстет» находится и в привилегированном, и в подавленном положении. Привилегированном — потому, что он вне забот и обязанностей, подавленном — потому, что этот способ жизни становится пустым и отмеченным печатью отчаяния.
«Этик» решил сказать «да» своей жизни в том смысле, что лично принял решение сам нести за нее ответственность, несмотря на то, что многие факторы находятся вне сферы его контроля. Мы все рождены и живем в специфических обстоятельствах и в состоянии изменить и, возможно, улучшить лишь некоторые из них. Когда этик выбирает себя, он делает это не в том иллюзорном смысле, согласно которому все можно изменить своими собственными усилиями, как если бы он был Богом, а в том смысле, что он относится к жизни со страстью и экзистенциальной вовлеченностью, то есть его действия — это его собственные действия и его смерть — это его собственная смерть. Речь идет об этических принципах, основанных на определенном виде моральной воли (или Gesinnung). Но в противоположность кантовской этике, также исходящей из моральной воли, здесь говорится о собственной установке, а не о категорическом императиве или других используемых нами универсальных этических принципах. Здесь значима прежде всего обращенность внутрь себя (inwardness). И как можно было бы ожидать от этики, основанной на моральной воле и в этом смысле противоположной консеквенциональной этике [ср. утилитаризм], следствия наших действий не играют решающей роли. Именно этим этик отличается от хорошего гражданина. Внешне они могут выглядеть одинаково. Но только внешне, поскольку различаются внутри. Этика отличают этические жизненные установки и экзистенциальная страсть.
