Есть среди мещерских болот озеро Светень, если смотреть с высоты – не велико оно, а знаменито тем, что изредка видят в нем чудищ незнаемых, вроде древних драконов и ископаемых ящеров. И неудивительно: тишина и сырость здешних мест манят всякую земноводную живность. Мелкие рыбешки, вроде снетка или плотицы, вымахивают с крупного карася. В траве шуршат ужи с руку толщиной, и греются на корягах крупные, тяжелые гадюки, размером никак не меньше этих коряг, оттого нет-нет да и привидится кому-нибудь из местных жителей то летающий змей, то чудовище вроде Кросненского гада.

Не так давно, всего полвека назад, озерный заповедник попал в веденье Чертухинского райсовета. Чертухинск – название относительно новое, присвоенное городку в память председателя губкома Ивана Чертухайло, а прежнее – Скотопригонь евск как-то позабылось. А ведь всего сто лет назад этот деревянный посад, затерявшийся среди заливных лугов, каждую зиму отряжал на столичные рынки мясные караваны, а в Первую мировую снабжал русскую армию говядиной и отменными кожами, да и во Вторую отличился ударным трудом.

Отгремела Великая Отечественная война, и уже начала назревать новая – алкогольно-демографическая, не в пример прежней – тихая и бескровная. Что с того что тихая, если что ни год – то один, то другой большой город, вроде Орла, Курска или Челябинска, исчезает со всеми жителями, как русская Хиросима. И рекордсменом по скорости вымирания значился злополучный Чертухинск.

Но с некоторых пор зацепился за берега Светеня чей-то приметливый глаз, и тихо за одну зиму выросли на его берегу каменные хоромы – резиденция для очень высокого лица, такого высокого, что нет необходимости называть его имя, тем более что на его месте вполне мог оказаться и другой человек, стоило ветру большой политики подуть не с севера, а с юга. Поэтому на страницах этой книги мы будем называть его просто Избранник.

Итак, кто указал главному управленцу страны на Светень – так и осталось тайной, но первая же отменная рыбалка решила судьбу чертухинского захолустья.

На болотистом берегу насыпали добротную взлетно-посадочную площадку, и с тех пор каждую субботу чертухинские обыватели наблюдали, как за дальним лесом опускался большой надежный вертолетище, дальнейшее было скрыто от глаз и пересудов. Сразу после приземления дюжие охранники чуть ли не на руках выносили из салона важное лицо. И доподлинно человек этот состоял из одного лица, точнее парадного портрета, не лишенного приятности, но несколько застывшего. Слегка вьющиеся каштановые волосы, мягко-округлые черты лица и большие, по-женски выразительные глаза создавали неожиданный эффект детскости и даже беззащитности, как у плюшевого мишки, да он и был скорее талисманом и символом либеральных реформ, чем реально действующим политиком.

Некогда в древней Спарте было два царя: Царь для мира и Царь для войны, но в современной политике эта хрупкая грань исчезла, поэтому рядом с вполне мирным Избранником остался сидеть прежний Царь, человек отчасти военный, к тому же имевший опыт маленькой, хотя и не слишком победоносной войны. И со стороны групповой портрет российской власти походил на двуглавого орла, у которого, по меткому замечанию придворного смехотворца Веселкина, одна голова смотрит на восток, другая на запад, а своей не выросло.

При таком разделении труда Избранник находил время и для увлечений. Нет, он не коллекционировал музейные вещицы или угодья на Адриатическом побережье, не скупал футбольные табуны и не отстреливал обреченную дичь. Его единственной страстью была тихая и почти бескровная охота – рыбалка, но по странной случайности рыба на золотой подарочный крючок клевала только здесь, на берегу лесного океана, и не просто клевала: она шла на гибель целыми косяками, точно охваченная жертвенным патриотизмом.

В то замечательно ласковое летнее утро выразитель народных чаяний сидел в высокой траве с японской удочкой и задумчиво смотрел в янтарные глубины Светеня. По осклизлым стеблям неспешно ползали личинки водяного скорпиона, похожие на инопланетных монстров из голливудских ужастиков. Крупные ленивые караси неподвижно стояли в тени кувшинок, по илистому дну шныряла хищная рыбья молодь.

На шелке утренних вод не было ни морщинки, и поплавок с заснувшей черно-лаковой стрекозой торчал из воды как нарисованный. В камышах посвистывали пичуги, и даже многочисленная, но надежно закамуфлированная охрана не нарушала уединения «первого рыбака страны», последовательно сменившего на своем посту и «первого каратиста», и «первого теннисиста». Рыбалка – в среднерусских водах – занятие неспешное, располагающее к философским раздумьям.

Поглядывая на яркую бусину поплавка, Избранник с ностальгической грустью вспоминал, как совсем недавно плавал в загадочных водах большой политики рядом с крупными и мелкими рыбами, между голубыми и белыми китами, но на него, именно на него, указал незримый перст с длинным перламутровым ногтем. Но, даже попав на разделочный стол большой политики и пройдя все мыслимые и немыслимые проверочно-подготовительные процедуры, новый Избранник все еще не знал, в чем заключалась тайна, которую следовало тщательно хранить от конкурентов, а в случае обнаружения немедленно уничтожить. Эта тайна вместе с заветным чемоданчиком осталась у его предшественника, умеющего хранить государственные и корпоративные секреты. Иногда Избранник как бы смутно догадывался, в чем собственно дело и почему молчат военные. Но всякий раз, на подходе к этой воистину закрытой теме, что-то негромко щелкало в его мозгу, и начинала звучать всем знакомая из детства песенка: «Пусть всегда будет солнце…»

Внезапно в мерцающей глубине озера возникло какое-то движение. В облаках придонного ила кишели мальки и, расталкивая мелюзгу, мелькала крупная рыба. Вытянув шею, Избранник до рези в глазах всматривался в озерную глубину и наконец различил предмет ожесточенной борьбы. Это была обычная бутылка. Нет, не совсем обычная! Она обладала неотразимой притягательностью для рыбьего электората: лещи и сазаны толкали бутылку, пихали ее рыльцами и вели, как лучшие футбольные форварды ведут мяч.

Давно позабытый дух неожиданности и авантюры обдул лоб Избранника освежающим ветерком. С некоторых пор в его жизни не было ни счастливых случайностей, ни досадных промахов или иных зазоров, куда судьба могла бы подбросить неожиданную приманку или зловеще погрозить перстом, и Избранник решился… Оглянувшись на дремлющих охранников, он подогнал бутылку к берегу концом удилища. На ней все еще виднелись следы какого-то хитроумного изобретения – голубоватой глины, перемешанной с размокшими сухарями. Внутри бутылки белел сложенный в восемь раз листок из школьной линованной тетрадки. Избранник осторожно отбил камнем сургуч, решительно отвинтил пробку и развернул бумагу.

Письмо было предусмотрительно выведено печатными буквами, чтобы лишний раз не трудить очи государственной важности.

«Уважаемый господин Избранник!» Славно! Хотя лучше было бы написать что-нибудь потеплее, к примеру «народный заступник» или «надежа-государь…». Ну да ладно… А дальше-то что?

«Прошу вас прочесть это послание до конца, ибо оно не бред сумасшедшего или больного белой горячкой, это ПРАВДА, которую я видел своими глазами!»

Ого… Похоже, речь пойдет вовсе не о подаче газа в отдаленную деревушку. Избранник расправил смятый листок и впился глазами в пляшущие строки:

«Я, местный зоотехник Макар Пупорезов, проживающий: поселок Чертухинск, улица нашего знаменитого земляка Ивана Чертухайло, дом 13, обладаю фактами вмешательства в нашу жизнь разумных сил неизвестного происхождения…»

Избранник вздрогнул и запнулся. Привычный трик-трак в мозгу заставил его замереть, словно кто-то переключил тумблеры, и мысль соскользнула на привычные рельсы.

Пусть всегда будет солнце…

Невероятным усилием воли он заставил себя прочитать письмо до конца:

«…рядом с местной скотобойней не раз замечали странных существ, мало похожих на человека или какое-либо известное науке животное. Тем не менее эти чужаки абсолютно разумны, если так можно сказать о жестоких и бессовестных тварях. Местные жители знают о нашествии и называют их „ненаши“ или „иньшие“.