Аналогичное происходило и во всех других университетских городах России, но не в такой бурной форме, как в столице, хотя и там не обошлось без зверств: «В Киеве для блага народа толпа каких-то сорванцов и негодяев палками до смерти заколотила стоявшего на паперти полицейского офицера».[410]

Чрезвычайно выразительным образом завершились студенческие волнения в Москве 12 октября 1861 года. Там студенты демонстрировали на площади перед домом московского генерал-губернатора — на месте сегодняшнего памятника Юрию Долгорукову. Посторонняя публика, среди которой преобладали «охотнорядцы» — торговцы из находившихся поблизости всероссийски известных торговых рядов — сначала с интересом и изумлением наблюдала это невиданное и непонятное зрелище. Но тут кто-то из зрителей выкрикнул: ««Это они за крепостное право стоят!» — и от этого народ пришел в неистовство»[411] — студенты были жестоко избиты и рассеяны. Эпизод вошел в историю под именем «Дрезденского сражения» или «Битвы под Дрезденом» — по названию гостиницы «Дрезден» напротив генерал-губернаторского дома.

Одним из участников «битвы» был студент П.И. Войноральский[412] (1844–1898) — внебрачный сын помещика, богатейший землевладелец, товарищ Д.В. Каракозова по Пензенской гимназии, ставший затем главным организатором и спонсором «хождения в народ» в 1874 году.

В результате публичные революционные выступления в старой столице полностью исключились на долгие годы. Интеллигенция, а позднее советская пропаганда почитала этот эпизод курьезом и нелепостью — но так ли было на самом деле?

Александр II путешествовал в то время по Кавказу, покорение которого, казалось бы, успешно завершалось, а власти в столице, лишенные ответственного руководящего центра, оказались дезорганизованы.

Управлявшие Министерством внутренних дел и Военным министерством соответственно П.А. Валуев и Д.А. Милютин — крупнейшие государственные деятели последующего времени — были утверждены в министерских должностях только в ноябре того же года — по возвращении царя в столицу. До этого они постарались максимально оставаться в тени в столь сложной ситуации — и, как видим, не прогадали.

Некоторые более мелкие чины старались держаться так же, но зато другие решили, что их долг и карьерный шанс — в решительном закручивании гаек! Студентов избивали, арестовывали и несколько сотен из них было заключено в Кронштадтскую крепость (несколько десятков арестованных содержалось поначалу в Петропавловской крепости, но для прибывавшего пополнения места там уже не хватало — и этих тоже переместили в Кронштадт).

В итоге в декабре 1861 университет был закрыт — до начала следующего учебного года, студентов же царь распорядился выпустить — в дело вмешался уже новый генерал-губернатор А.А. Суворов. Большую часть провинциалов разослали по их родным углам — это тоже стало затем традиционным методом, которым правительство само невольно старалось распространять оппозиционные настроения по всей России.

Нетрудно понять озлобленность мальчишек, обманутых в своих лучших надеждах и принудительно ознакомленных с бытом и нравами самых жестоких учреждений, предназначенных к наказанию государственных преступников. По воспоминаниям сестры Ткачева последний, будучи выпущен из Кронштадта, прямо заявил, что «для обновления России необходимо уничтожить всех людей старше 25 лет». Через какое-то время он отказался от этого человекоубийственного плана. Но все-таки находил, что ради общего блага не только можно, но даже должно жертвовать отдельными личностями.[413] Для Ткачева это стало не минутным настроением, а программой всей его, хотя и не очень продолжительной жизни.

В 1868–1869 годах Ткачев — вместе с Сергеем Нечаевым, деятельность которого нам еще предстоит разбирать, — оказывается во главе очередных студенческих волнений в столице.

Поскольку Нечаев всегда был практиком, а Ткачев — теоретиком, то нетрудно понять, кто явился идеологом начавшейся тогда «нечаевщины», «подвиги» которой вдохновили Ф.М. Достоевского на сочинение «Бесов».

Ткачеву затем предстояло обогатить все радикальное революционное движение одной чрезвычайно ценной идеей. Идея эта состояла в том, что социалистическую революцию в России следует осуществлять как можно скорее — ранее серьезного развития капитализма в России, а позже это может оказаться совершенно безнадежным!

Строго говоря, первым автором этой идеи следует считать Николая Ишутина, который в тандеме с Дмитрием Каракозовым играл в московском студенческом кружке 1864–1866 годов такую же роль теоретика, как чуть позднее Ткачев в паре с Нечаевым.

Ядро кружка, возглавленного двоюродными братьями Ишутиным и Каракозовым, составили участники все тех же студенческих волнений 1861–1862 годов. Одним из первых практических шагов «ишутинцев» стала в конце 1864 года организация бегства из Московской пересыльной тюрьмы героя прошедшего Польского восстания и грядущей Парижской коммуны Ярослава Домбровского. Им же принадлежит, как известно, и «честь» первой в России в наступившую эпоху практической попытки цареубийства 4 апреля 1866 года.

Репрессии, развернувшиеся вслед за тем, подгребли под собой все прочие задумки этого революционного кружка и теоретические разработки его лидера. Каракозова повесили, а Ишутин подвергся изощренной пытке — ожиданию казни с петлей, уже накинутой на шею. Ему объявили о помиловании, но он так и не оправился от перенесенных потрясений. Несмотря на очевидные признаки помешательства, долгие годы его переводили из одной каторжной тюрьмы в другую, пока он не умер в 1879 году в Забайкалье.

В итоге идеи Ишутина, получившие первоначальное распространение лишь в узком кругу его соучастников, сохранились затем в кратчайшем изложении исключительно в материалах следствия по делу о покушении на цареубийство, и только после 1917 года стали достоянием историков.

Это была яркая проповедь против конституции и прочих свобод: «народу будет в сто раз хуже, чем теперь, ибо выдумают какую-либо конституцию на первый раз и вставят жизнь русскую в рамку западной жизни; эта конституция найдет сочувствие как в среднем, так и в высшем сословии, ибо она гарантирует личную свободу, даст дух и жизнь промышленности и коммерции, но не гарантирует от развития пауперизма и пролетариата, скорее способствует»[414] — буржуазные порядки, согласно Ишутину, угрожали гибелью жесткой схеме внедрения социализма в России.

Интересно, что эту схему Ишутин вовсе не противопоставлял классическому русскому абсолютизму, хотя и признавал сиюминутную необходимость революции; допускал он в будущем государстве и ограниченную роль народных депутатов. Несколько запутанное изложение основных идей, обусловленное спецификой следственных показаний, дает, однако, достаточно целостную картину идеального общественного устройства России с государем во главе: «Мы не желаем никакой другой формы правления потому, что другая форма даст права только высшим сословиям. /…/ Цель /…/ — посредством революции устроить общество на социальных началах /…/: земля есть принадлежность государства, всякий член государства имеет полное право на известную часть земли. /…/ Государь есть полный выразитель общественных нужд и потребностей страны. Частные лица не имеют права заводить ни фабрики, ни другие какие-либо заведения. Это право есть достояние государства. Все лица, не занимающиеся земледелием, получают содержание от государства. Право издавать законы принадлежит государству, впрочем, с рассмотрением депутатов, и ни в каком случае эти законы не должны противоречить основным принципам государства».[415]