История слишком примечательна, чтобы оставить ее без комментариев.

Во-первых, предположение о том, что донос на Михайлова сделал швейцар, выглядит нелепо: стал бы Кириллов во главе всей своей своры охотиться на какого-то благообразного молодого человека, приятели которого нахамили швейцару! Несомненно, Михайлова выдал Соловьев; выдал бы и других, но не имел сведений об их актуальных координатах. Недаром немедленно свернули работу и бежали от явного розыска В.Н. Фигнер и другие пропагандисты, действовавшие вместе с Соловьевым в Самарской губернии. Едва ли можно Соловьева за это осуждать — пришлось ему явно несладко.

Во-вторых, Соловьев стрелял в царя из какого-то почти игрушечного пугача, не способного пробить даже сапог. Похоже, что и другие пули также не миновали цели. Между тем, с одной стороны, Михайлов располагал отличным револьвером, доставшимся конторе Кириллова. С другой стороны, известно, что за несколько дней до покушения револьвер, имевшийся у Соловьева, был заменен — якобы на лучший.

Вот не первоначальный ли соловьевский револьвер остался у Михайлова и был им утрачен при бегстве от ареста? И не стилет ли Кравчинского оказался в том же багаже?

Даже если это не так, то, во всяком случае, для такого важного дела, как цареубийство, можно было бы подобрать подходящее оружие. Тем более, что после 1 июля предыдущего года должно было стать ясно, что от выбора оружия зависит очень многое!

Похоже, что Соловьева сознательно направляли на виселицу, вынудив заработать ее хлопаньем игрушки.

Но чего же добивались пославшие его террористы?

«Само III Отделение находилось в слабом и дезорганизованном состоянии, и трудно себе представить более дрянную политическую полицию, чем была тогда. Собственно для заговорщиков следовало бы беречь такую полицию, — при ней можно было бы, имея единый план переворота, натворить чудес. При тогдашнем правительстве, тогдашнем настроении общества и офицеров, да еще при такой полиции, — положительно возможно бы было организовать дворцовый переворот. Но, на счастье России, наши революционеры были все-таки мальчишки и невежды. Они болтали о революции в народе, боялись «буржуазии», боялись «конституции» и вовсе не желали сознательно низвергнуть правительство и тем менее захватить власть в свои руки. Они шли «в террор» просто по бунтовскому темпераменту, по досаде, из мщения за своих собратьев и, — в самом сознательном случае, — из надежды «дезорганизовать» правительство… Как будто можно было желать более дезорганизованного правительства, чем было тогда! /…/ возник «террор» совершенно бесцельный, ибо /…/ революционеры совершенно не ставили себе цели, а называли только причину того или иного убийства, и все больше мелкие, нелепые причины, вроде жестокости, притеснений и т. д.».[786]

Оставим на совести Тихомирова оценку тогдашней полиции. Отметим нотку сожаления о том, что можно было бы, имея единый план переворота, натворить чудес. В то же время к этим разухабистым строкам воспоминаний Льва Тихомирова не нужно относиться совсем всерьез. Они писались уже тогда, когда Тихомиров стал деятелем, которого уже цитированный С.Л. Чудновский характеризовал так: «Бывший народоволец и террорист (и не рядовой, а генералиссимус[787]), а ныне состоящий редактором «Московских ведомостей» и крупнейшим столпом наших реакционеров и обскурантов».[788]

Понятно, что бывшему «генералиссимусу» хотелось несколько принизить свою прошлую деятельность. Но именно Тихомиров организовал в мае 1879 совершенно секретную террористическую организацию под знаменательным названием «Свобода или смерть»,[789] объединив самых решительных сторонников террора, находившихся в столице.

В нее вошли пятнадцать человек: сам Тихомиров, Е.Д. Сергеева, ставшая его женой, Н.А. Морозов, А.А. Квятковский, А.И. Баранников, С.Г. Ширяев, Г.П. Исаев, Г.П. Гольденберг, А.В. Якимова, В.В. Зеге фон Лаутенберг, А.Б. Арончик, Н.Н. Богородский, С.А. Иванова, В.М. Якимов и Н.С. Зацепина — к значительной роли последних двоих мы еще вернемся; остальные — созвездие будущих террористов «Народной Воли».

Тихомиров начал привлекать и других полезных людей, в частности, А.В. Корбу (1849–1939) — разведенную даму, ушедшую, как упоминалось, медсестрой на войну, а теперь оставшуюся не у дел: «Это было в мае 1879 года. Я была уже знакома с Морозовым, С.А. Ивановой, Гесей Гельфман, с Квятковским и Тихомировым»[790] — вспоминала она. Ей тоже предстояло стать виднейшей деятельницей «Народной Воли» и, сверх того, подругой Александра Михайлова. Ее собственным и собранным ею свидетельствам о последнем мы и обязаны доброй половиной сведений о деятельности «Народной Воли» — они уникальны и незаменимы.

Отсутствие самого Александра Михайлова в списке не должно удивлять: вскоре после эпизода с неудачным арестом он действительно выехал из столицы: попытался разрешить проблему, остававшуюся до последних дней «Народной Воли» ахиллесовой пятой организации — проблему денег. Теперь Михайлов намеревался заполучить средства, обещанные арестованным Лизогубом.

Михайлов поехал в Киев, где тогда находился Зунделевич, также покинувший столицу накануне покушения Соловьева. Зунделевич, ведший до этого финансовые дела с Лизогубом, просветил Михайлова насчет связи с ним, сидящим в Одесской тюрьме, и Михайлов направился в Одессу — подробности последующего — чуть ниже.

Деятельность Тихомирова по организации «Свободы или смерти» в отсутствии Михайлова только подчеркивает особую роль Тихомирова в инициировании террора: «В 1879 г. Тихомиров предложил мне вступить в общество «Свобода или смерть». Я изъявил согласие, но практического значения это не имело»[791] — сообщает «пиротехник» А.А. Филиппов.

Это не имело значения только ввиду краткого срока существования этого тайного общества. На самом деле Тихомиров успел с самого начала позаботиться о производстве динамита: «В скором времени /…/ была нанята мною вместе с Степаном Ширяевым квартира, где мы учились домашним способом приготовлять нитроглицерин и из него динамит. С этого времени и до 1-го марта 1881 г. весь нитроглицерин и динамит приготовлялся при моем участии»[792] — вспоминает А.В. Якимова.

Когда к концу лета 1879 было принято решение о закладывании мин под железнодорожное полотно, террористы уже располагали необходимыми запасами динамита.

Трудно поверить в то, что Тихомиров, которому в это время было уже 27 лет и который, «увы! и тогда [т. е. еще в 1877 году], как в течение еще многих лет впоследствии, пользовался всеобщим уважением и самой лестной и широкой популярностью»,[793] затевал «террор» совершенно бесцельный!

Сам Тихомиров иногда противоречил своей собственной скромной оценке своих прежних желаний и возможностей: «мы были вполне уверены, /…/ что мы авангард неизбежного общего движения, революции, и что поэтому мы — сила, огромная сила, не по данному наличному составу, очевидно ничтожному, но по своему, так сказать, положению. Не сами по себе сильны, а как представители неизбежно грядущей революции»[794] — свидетельствовал в 1890 году Тихомиров, рассказывая о революционном движении семидесятых — и то, и другое задолго до рождения ленинского учения о партии!