Тут Фроленко поспешил срочно перехватить Перовскую — до того, как она узнала новый адрес съезда в Воронеже. Фроленко изложил ей свою новую жизненную программу: они получали реальную (как ему казалось тогда) возможность принять непосредственное участие в цареубийстве. Это списало бы с них все прегрешения перед преданными товарищами. Таков был предложенный им путь обретения и внутренней, и внешней свободы и возрождения политической чести.

Следует ли сомневаться в том, что такой план должен был вызвать у когда-то честной революционерки Перовской полный восторг? (Нам очень нравятся словосочетания типа честный революционер, честный полицейский, честный вор!) И съезд в Воронеже тоже никем не был выдан!

С этого момента ряды крайних экстремистов пополнились такими сверхъестественными энтузиастами, как Фроленко и Перовская. Они тоже должны были ощутить небывалый моральный подъем, осознав и ощутив собственную принадлежность к кругу цареубийц.

Ни ногой они больше не появились в Харькове, с головой погрузившись в дело подготовки покушений. Агентами полиции они больше не были!.. Исчезли — и были таковы!

Но счастье это оказалось для них весьма недолговечным: продавшим душу очень нелегко выкрасть ее обратно!..

Результаты Воронежского съезда никак не могли устроить Плеханова и Попова. Плеханов попробовал их переиграть, обратившись к другой группе собственных единомышленников: из-за границы были срочно вызваны эмигранты — П.Б. Аксельрод, Вера Засулич, Яков Стефанович, Лев Дейч. Теоретические дискуссии, развернувшиеся в Петербурге на квартире, в которой обосновались Перовская и Сергеева, были содержательны и крайне любопытны для слушателей. Едва ли до Плеханова и его единомышленников доходило, что Желябов, Тихомиров и прочие охотно готовы с ними поспорить, но принятые ими решения нисколько уже не зависят от итогов словопрений.

А тут и Попов, как уже сообщалось, снова выдвинул инициативу Чигиринского дела. Для террористов это было уже слишком: тратить столь нужные им деньги на организацию восстания крестьян нескольких волостей они были не согласны. Нужно было срочно делиться, пока оставалось что делить!

Так уже в начале августа 1879 состоялся окончательный распад на две фракции.

Стороны не смогли поделить прежнее название фирмы — «Земля и Воля» — и впредь его было решено не употреблять. Исключение из этого правила было сделано осенью того же года, когда чернопеределец Попов, убедившийся в бесполезности расчетов даже на чигиринских крестьян, быстро сползал на позиции «Народной Воли» и готовил народное восстание в Киеве вслед за ожидавшимся удачным цареубийством; прокламации, заготовленные для этого, были написаны киевскими чернопередельцами, отпечатаны в народовольческой типографии и подписаны «Землей и Волей»; понятно, что после неудачного взрыва 19 ноября они практически не понадобились.

Фракция Плеханова стала именоваться «Черным Переделом». После ареста их типографии в январе 1880 основные вожди во главе с Плехановым бежали за границу. «Черный Передел» на этом фактически прекратил существование, хотя некоторое время сохранялись отдельные группы пропагандистов в разных городах. Стефанович, вернувшийся позднее, к концу 1881 года, пытался формально снова слить «партии», но фактически просто присоединился к народовольцам, а вскоре был арестован.

Террористы же воскресили призрак Осинского — «Исполнительный комитет»; по предложению Зеге фон Лаутенберга к нему приделали красивое продолжение: «Народной Волей» стал называться и центральный орган этой организации.

Это была призрачная партия, но совсем не призрачная организация. До 1 марта 1881 года в «Исполнительный комитет» было принято путем сугубо индивидуальной вербовки 28 человек, которых перечисляет Вера Фигнер: Желябов, Перовская, Морозов, Фроленко, Колодкевич, Зунделевич, Квятковский, Мария Ошанина, Александр Михайлов, С. Иванова, Ширяев, Баранников, Исаев, В. Фигнер, Корба, Л. Тихомиров, Якимова, Ланганс, Теллалов, Суханов, Лебедева, Богданович, Ольга Любатович, Златопольский, Грачевский, Тригони, Наталия Оловянникова (младшая сестра Ошаниной), Тихомирова (урожденная Сергеева); после 1 марта 1881 года приняты: Халтурин, В. Жебунев, Мартынов, Лебедев, Романенко, Стефанович.[842]

Здесь явно пропущен фон Лаутенберг, с которым Фигнер мало пересекалась: он сгорел от тубекулеза, который мужественно переносил на ногах, в июле 1880 в Москве; ему было 23 года.[843] Пропущен и Сергей Дегаев — фактический последний лидер этой организации в 1882–1883 годы, вступивший в нее не позднее осени 1880 года — Вера Фигнер не нашла сил вписать имя своего предателя!

С учетом происходившей убыли (аресты, отъезды за границу и т. д.) единовременная численность не могла превышать двух десятков, рассеянных по разным городам; на текущих собраниях, естественно, бывало гораздо меньше.

Персональный состав «Исполкома» держался в строжайшей тайне и стал известен только после 1917 года — не членам «Исполкома» члены могли представляться только как «агенты Исполкома 3-й степени». Ближайшие помощники имели 2-ю степень — к ним относились такие видные фигуры, как Н.И. Кибальчич и С.Н. Халтурин (только после 1 марта повысивший степень), все прочие (используемые по принципу — подай, принеси) — только 1-ю. Общую численность Тихомиров оценивал так: «десяток человек «Исполнительного Комитета» умели держать около себя в разных кружках, в конце концов, около 500 человек, готовых исполнять распоряжения «Комитета».»[844]

Морозов отметил: «На мое замечание на [Липецком] съезде, почему агенты первой степени должны быть с самым малым доверием, тогда как с первого взгляда это кажется наоборот, Тихомиров мне ответил:

— Для того, чтоб никакой агент не мог знать, сколько степеней еще остается ему пройти для того, чтобы достигнуть самому Комитета».[845]

Опыт большевиков 1917 года показал, что для захвата власти в России требовалось в пятьдесят раз больше людей, и — соответствующие деньги. Ведь и для деятельности «Исполнительного комитета» нужно было не мало, притом, что никто их его членов не замечался в роскошном образе жизни за счет партийных средств — как Азеф или Савинков в следующем поколении террористов.

Тихомиров писал: «ежемесячный бюджет «исполнительного комитета» в течение нескольких лет колебался около 5.000 рублей ежемесячно. Конечно, не студенты давали «на дело» эти 60.000 рублей в год!»[846]

Поясняем, что ежемесячный бюджет тогдашнего бедного студента, позволявший существовать годами, составлял порядка 10–20 рублей в месяц — включая плату за жилье; это не густо — поэтому постоянным было стремление студентов подрабатывать уроками, жить «коммуной» и т. д. Зато несложно было и принанять их поднести тюк с прокламациями или даже взрывчаткой — не бесплатно, конечно!

Что бы бывшему «генералиссимусу» не поделиться сведениями: кто же давал деньги на его деятельность? Придется вычислять это без его помощи, приняв за основу его оценку: тридцать тысяч рублей на полгода — это естественный период деятельности для данной организации.

О разделе средств «Земли и Воли» пишет Фигнер: «Денежные средства решили разделить поровну, но они были лишь в перспективе: большое состояние прежнего чайковца, члена «Земли и Воли» Дм[итрия] Лизогуба, состояло в имениях /…/. Но Лизогуб уже несколько месяцев находился в тюрьме в Одессе. /…/ его казнили вместе с Чубаровым и Давиденко.