Я не дал ему распространяться дальше.
— Нас беспокоит не качество нашей стали.
— Рад это слышать, — сказал он.
Официант появился с блюдом сыров. Тиффилд с таким упоением поглядел на сыры, словно у него с утра не было маковой росинки во рту.
Он взял кусок горгонцолы; затем, когда официант хотел уже убрать блюда, показал на petit Suisse.[5]
— Да, — повторил он машинально, — я рад, что вас это не беспокоит.
— У нас была с вами договоренность относительно «КУ»…
— «КЛ», — пробормотал он с набитым ртом. — «КЛ-51».
— Вы писали нам месяц назад. И, помимо того, сам мистер Моттрем буквально на днях уверял, что вы заинтересованы, очень сильно заинтересованы в этом сорте.
— Ну разумеется, иначе и быть не могло. Это же по линии мистера Моттрема. — Он посыпал сахаром petit Suisse. — Мистер Моттрем очень заинтересован. Он же всем этим заправляет. А заправляет он этим потому, что знает главный принцип, которым я руководствуюсь: если я поручаю кому-нибудь какое-либо дело, то предоставляю ему полную свободу действий. У меня, так сказать, каждый отвечает сам за себя. И раз он так заинтересован, как вы сами считаете, значит, он непременно увидится с вами.
Теперь все пошли танцевать вальс — медленный вальс, старый вальс, какой танцевали в дни Кэрролла Гиббонса. Его портреты красовались некогда на сигаретных коробках и карточных колодах наравне с портретами Генри Холла, Амброза, Билли Коттона и Гарри Роя, который потом женился на принцессе. В те дни я знал всю подноготную обо всех «королях джаза». Это была музыка, долетавшая к нам из далекого мира роскоши и блеска, из мира, проникнуть в который у нас не было надежды.
«О, если б ты был здесь», — говорила эта музыка, утверждая, существование этого мира — мира веселья, богатства, мира «Кафе Ройяль», «Кафе де Пари» и отеля «Савой»… И вот теперь я обедал в ресторане «Савой». Кэрролла Гиббонса не было здесь, но если бы даже он и был, все равно мне не пришлось бы присоединиться к танцующим. Я продолжал гнуть свою линию с Тиффилдом. Больше не имело смысла ходить вокруг да около. Но у меня начинала болеть голова и появилась острая, пугающе острая боль под ложечкой. И мне уже стало как-то все равно, даст он мне заказ на «КЛ-51» или нет, и он, по-видимому, это понимал. Он побил меня. Я не мог, никак не мог найти к нему подхода. Я не испытывал к нему ненависти — он был слишком стар и слишком искренне радовался даровому обеду.
Потягивая коньяк, он сказал странно печальным тоном:
— Вам, вероятно, уже нужно уходить?
— Я не спешу, — сказал я.
— Я завтра пришлю за вами машину.
— Вряд ли это необходимо, сэр. — Я сделал ударение на «сэр». Мне надоело притворяться, что мы с ним добрые приятели.
— Почему вряд ли? Вы забыли, что договорились о встрече?
— Передайте ему мои извинения.
Тиффилд медленно покачал головой.
— Ну, это уж какая-то чертовщина. Ваш тесть прислал вас сюда из Йоркшира, чтобы заключить сделку от его имени. Вы уже почти обо всем договорились, все устраивается ко всеобщему удовольствию, и вдруг вы хотите бросить дело на полдороге. Почему?
— Потому что, раз мне предстоит выдержать бурю, то я предпочитаю разделаться с этим поскорее, — сказал я. — Вы не собираетесь дать мне заказ, и моя встреча с вашим главным инженером ничего не изменит.
Я подозвал официанта.
— Счет, пожалуйста.
— Вы делаете слишком поспешный вывод, — сказал Тиффилд. — у вас еще нет большого опыта в делах, верно, Джо? — Он впервые назвал меня по имени.
— Я занимаюсь ими десять лет, — сказал я.
— А я — пятьдесят. С нежного возраста, как говорится. Я начинал одновременно с вашим тестем. И в одном и том же городе.
— Я этого не знал.
— Это мало кому известно. Вначале мне не везло. Скажем прямо, я потерпел полное фиаско. Я считал, что мне конец. Да, это был крах. А я был молод и решил: всему конец. Мы оба ухаживали за одной и той же женщиной. Вы, вероятно, знаете, кто она?
Мое лицо оставалось бесстрастным — я приложил к этому усилие. Я не хотел мешать его излияниям, но боялся, что, если он зайдет слишком далеко, то может пожалеть об этом на другой день.
— Это старая история, — сказал я.
— Да, это старая история. — Он сложил салфетку и резко поднялся со стула. — Увидимся завтра, — бросил он.
Моя сигара, нетронутая, лежала возле моего бокала с коньяком. Я протянул ее Тиффилду.
— Зачем ей пропадать, я ведь их не курю, — сказал я.
Он улыбнулся и спрятал ее в портсигар.
— Вы, я вижу, понимаете меня, Джо.
Он похлопал меня по плечу.
— Ваш тесть должен ценить вас, — сказал он. — А после завтрашней встречи он будет еще более высокого о вас мнения. Вам совершенно не о чем тревожиться.
— Очень даже есть о чем, — сказал я. — Но сейчас это не имеет значения.
— Ладно, мы обсудим это завтра, когда посмотрим проект договора. Весьма устрашающий документ, доложу я вам. — Он протянул мне руку. — Еще раз спасибо за превосходный, поистине превосходный обед. А теперь домой, в постель, отдохнуть часок с Шерлоком Холмсом и доброй кружкой толокна… Да, стариковские радости…
Я почти не слушал его.
— Какой проект, сэр?
Жестом проказника-мальчишки он приложил палец к губам.
— Я не должен был вам говорить, — сказал он. — Мистер Моттрем уже принял решение. И можете мне поверить, что это будет контракт, в котором вы очень и очень заинтересованы.
Я посмотрел на него остолбенело.
Усадив его в такси, я поднялся к себе в номер, снял ботинки, расстегнул воротничок и прилег на постель. Наконец, первый раз за целый день, я мог вздохнуть свободно. Боль под ложечкой начинала утихать. Я был у себя, в своем номере, и я был трезв. Я получу заказ. Он поиграл немножко со мной, как кошка с мышью, такая уж у него привычка, но я все же добился своего там, где все другие потерпели неудачу.
Я потрогал подбородок — я брился в шесть часов утра. Побриться, принять душ, переменить сорочку и отдохнуть в качалке с хорошей порцией шотландского виски. А у Джин сегодня вечеринка. Когда она сообщила мне об этом в субботу, я не предполагал идти туда, но еще меньше предполагал я, что мне удастся заключить сделку с Тиффилдом. Я быстро разделся и прошел в ванную комнату. Когда холодный душ окончательно взбодрил меня, я познал полнейшее блаженство и почувствовал внезапно, что мне нечего больше пожелать. Я вытерся огромным белым полотенцем, надел чистое белье и носки. На секунду я призадумался, выбирая, какую надеть рубашку, потом взял самую новую — ту, что купил сегодня утром в Бэрлингтонгском пассаже. Это была шелковая рубашка кремового цвета, и я мог надеть к ней довольно яркий галстук, который купил в Париже в прошлом году. Сьюзен всякий раз устраивала мне небольшую сцену, если я надевал этот галстук, и поэтому в Уорли я его не носил. Но сейчас я был не в Уорли и не хотел думать о Сьюзен, тем более что отправлялся на вечеринку к знакомой актрисе и галстук этот стоил почти две тысячи франков.
Я не чувствовал себя женатым, я не чувствовал себя служащим фирмы: в этой хорошо натопленной комнате с толстым ковром от стены до стены и тяжелыми портьерами я освобождался от своего уорлийского я. Ни тревог, ни ответственности, тишина и покой, ни единого звука, кроме моего собственного дыхания. С дневными трудами было покончено, я в Лондоне, и я свободен. Обычно в номерах гостиниц в этот час я всегда думал об Уорли и сердце мое щемила тоска по дому, но сейчас тоски по дому не было. Мой инстинкт на сей раз обманул меня — я успешно провел дело, и Уорли на время перестал для меня существовать.
Когда-нибудь в недалеком будущем я буду снимать здесь номер люкс в несколько комнат; когда-нибудь в недалеком будущем я достигну такого положения, что эта старая скотина Тиффилд не посмеет больше поджаривать меня, как карася на сковородке.
Я подошел к зеркалу и протер лицо лосьоном для электрического бритья. Здесь и лосьон, казалось, пахнул как-то по-другому, и, пользуясь им, я не почувствовал неловкости, как обычно в Уорли. Затем я достал мою электрическую бритву. Надо позвонить, чтобы принесли виски, пока я буду бриться. А потом я позвоню Джин. Я улыбнулся своему отражению в зеркале: «Дорогая? Я просто хотел предупредить. Неудобно свалиться к вам, как снег на голову… Да, вот, представьте себе, представьте, я звоню из Лондона. Из отеля «Савой». О нет, нет, самый скромный номер, одна маленькая комнатка…»
