На лестнице послышались шаги. Сьюзен, нахмурившись, подошла к двери. На пороге, с пуделем под мышкой и вся в слезах, стояла Барбара. Как только дверь отворилась, она кинулась к Сьюзен.

— Я хочу соку, мамочка.

Я опустился на колени и обнял их обеих.

— Где ты пропадал, папочка?

— Денежки зарабатывал.

— Много, много денежек, — сонным голосом пробортала она. — Много, много денежек.

Сьюзен уложила ее на диван.

— Побудь здесь с папочкой, детка, пока я схожу тебе за соком.

— Нет. Пусть папочка принесет сок! — распорядилась она. — И положит в него ледушку. И соломинку.

Я пошел на кухню, открыл холодильник и только тут вспомнил, что Барбара не пьет на ночь апельсиновый сок. Я налил немного лимонаду в ее разрисованную кружечку и понес ее в гостиную.

Барбара сидела у Сьюзен на коленях, глаза ее были закрыты. Она открыла их, когда я вошел в комнату. Я подал ей кружку, и она жадно, звонко причмокивая, осушила ее до дна. Придерживая кружку, я наблюдал за выражением лица Барбары — не промелькнет ли на нем тень благодарности. Но для нее сейчас ничего не существовало, кроме Сьюзен и лимонада. Она выпустила из рук кружку — я еле успел подхватить ее.

— Отнести тебя наверх, малышка? — спросил я Барбару.

Но она лишь сильнее прильнула к плечу Сьюзен. Я поцеловал ее в лоб.

— Папочка вернулся, — сказал я. — Спи спокойно, маленькая.

Но она и так уже спала. Я не видел ее лица, мне был виден лишь затылок, который, как у всех маленьких детей, казался непомерно большим по отношению ко всему телу.

Пусть она будет чьим угодно ребенком, подумал я, — не в этом суть. Но дальше этого мои мысли не пошли. Сьюзен унесла Барбару. Решение мое было принято: любовь поймала меня в конце концов. Я не ожидал, что она примет именно такое обличье, не думал, что требования ее будут столь безоговорочны, я так надеялся на снисхождение, на отпущение грехов, пусть даже не очень заслуженное. Но все осталось по-прежнему, и я не изменился, не стал лучше, и у меня не прибавилось сил. Я был один в большой гостиной с кремовыми в золотую полоску обоями и паркетным полом, в гостиной, где, несмотря на безукоризненный вкус, веяло грустью, какою веет от поля брани.

Сьюзен вошла в комнату и присела на ручку моего кресла.

— Не обижайся, что она мало обращает на тебя внимания, Джо, — мягко заметила она. — Ведь тебя не было больше месяца. А для такого крошечного человечка, как Барбара, это все равно что десять лет.

— Да я и не обижаюсь, — сказал я. — Она скоро снова ко мне привыкнет.

Сьюзен просунула палец под мой ремешок.

— А ты похудел, — заметила она. — Мама говорила, что ты плохо выглядишь… Джо, что она тебе сказала?

— Очень много всего, — сказал я.

— Я не посылала ее, Джо. — Она села мне на колени. — Что же она все-таки сказала?

— Она сказала мне, что Барбара не дочь Марка.

Сьюзен вся напряглась.

— О господи, — вздохнула она. — Зря я сказала тебе правду, Джо, но теперь отрицать это бессмысленно. Теперь уж…

Я крепко обнял ее за талию.

— Мне понадобилось немало времени, чтобы все это осознать, — сказал я. — Но она права. Дети не выбирают своих родителей, это родители выбирают детей. Я знаю, что ты сказала мне правду. Но я люблю Барбару и не в силах перестать ее любить. Она мое дитя в такой же мере, как и Гарри. Я стал ее отцом. Тебе легко сказать, который ребенок твой, а для меня критерием может служить только любовь. Возможно, Гарри до сегодняшнего вечера вовсе и не был моим сыном.

Она погладила меня по голове.

— Ты не отступишься от того, что сказал сейчас, Джо? Горечь не возьмет в тебе верх?

— Нет, я не отступлюсь от того, что я сказал. Не знаю, буду ли я испытывать горечь, но постараюсь, чтобы ее у меня не было.

— Хочешь, уедем из Уорли? Я готова, если это сделает тебя счастливым.

— Никто не уезжает из Капуи, — сказал я.

Она вопросительно посмотрела на меня.

— Есть такое выражение.

— Я знаю, чье это выражение, — сказала она. — Мы оба должны быть очень осторожны, должны следить за тем, что говорим, не так ли? — Она встала с моих колен. — Сейчас ты устал, мой дорогой, мы обсудим все завтра. — Она зевнула. — Ты не хочешь чаю?

— Я сейчас приготовлю, — сказал я. — Ты ведь тоже, наверно, устала.

Глаза ее наполнились слезами.

— Ты все-таки добрый, Джо. Ты у меня единственный, Джо, единственный…

Я обнял ее.

— Неужели никто больше не стал бы готовить для тебя по вечерам чай?

— Ты единственный, — повторила она. — Никого, кроме тебя, у меня нет, Джо. Я только о тебе все время и думала. Ты ведь больше не питаешь ко мне ненависти, правда, Джо? И мы обо всем этом забудем, правда?

— Постараемся, — сказал я.

— А у тебя в самом деле все кончено с Норой, Джо?

Я поглядел на телефон, потом снова на Сьюзен.

— Настолько, насколько такие вещи могут быть кончены, — сказал я.

Она кивнула.

— Ты не можешь это вычеркнуть из памяти, правда? Но рано или поздно боль утихнет, Джо.

— Больно ведь оттого, что ты причиняешь боль другому, — сказал я. — И этому нет конца…

— Не знаю, Джо, может, от этого тебе и не станет легче, но ведь я всегда любила тебя. Ты мне не поверишь, но я люблю тебя.

Я поцеловал ее.

— Я тоже тебя люблю, — сказал я.

Но как трудно было мне произнести эти слова! А произнес я их только потому, что у нее были длинные черные волосы и большие карие глаза, потому что она была хорошенькая молодая женщина и нас ждала большая двухспальная постель. У меня было такое ощущение, словно я соблазняю чью-то жену.

— Я люблю тебя, — повторил я, на этот раз уже более твердо.

Она отстранилась от меня.

— Я хочу верить тебе, — сказала она. — И тебе тоже придется поверить мне. Мы будем без конца повторять это друг другу. Все.

Я прошел на кухню и наполнил водой электрический чайник; уже наполнив его, я еще некоторое время не закрывал кран, любуясь чистой прозрачной струей воды. Затем я накрыл чайник крышкой и поставил чашки на поднос, который Гарри смастерил во время летних каникул. Когда вода закипела, я вспомнил про апельсиновый чай, который купил у Туайнингса на Стренде; достав его из чемодана, который все еще был в холле, я некоторое время постоял в задумчивости, глядя на свистящий чайник: смешивать апельсиновый чай с индийским или не смешивать? Решив наконец, что этого делать не стоит, я взял поднос и направился с ним в гостиную, но тут заметил, что я забыл кое-что.

Я вынул лимон из холодильника. Отрезал кусочек. Затем положил нож на стол. Внезапно, без всяких усилий с моей стороны, я почувствовал себя счастливым, таким счастливым, как бывало в детстве. Ощущение, это, конечно, скоро пройдет, оно уже исчезает, но я знал, что оно вернется.