— Ради бога, Сибилла, ведь я еще не умираю, — вмешался Марк. — Своими разговорами ты ставишь Джо в идиотское положение.

— Зачем вы так, старина; она ведь только печется о здоровье своего мужа, — заметил я. И провел их в гостиную. — Для этого жены и существуют, не так ли, Сибилла?

Она кинула на меня удивленный взгляд. Я расхохотался.

— Разве не так? Выпейте чего-нибудь, дорогая, и вы сразу почувствуете себя в своей тарелке. Да и Марк тоже. Скажите, чего вам налить, и желание ваше будет тотчас исполнено.

Я окинул взглядом комнату: веселье началось. Всего пять минут тому назад двадцать человек лениво переговаривались, неторопливо потягивали вино, как-то исподтишка накладывали себе пищу на тарелки, словно вся эта еда была предназначена не для них, а сейчас все перепуталось, все пили и ели, и если еще открыто не ухаживали за женой соседа, то уже подумывали об этом.

Я принес Марку и Сибилле два больших стакана виски.

— Вам здесь все знакомы, не так ли? — спросил я.

— Я не знаю вон той кудрявой молодой особы, что стоит у окна, — заметила Сибилла.

Марк посмотрел на Нору. Лицо его на секунду просветлело.

— Ну как же, дорогая, конечно, ты ее знаешь. Мы встречали ее у Браунов. Это Нора Хаксли.

— А у тебя хорошая память, мой дорогой. Очень интересная женщина, не правда ли? Ваш тесть, Джо, по-моему, без ума от нее.

В гостиной стоял шум, и я не мог расслышать, что говорил Норе Браун; ясно было только одно: это ее забавляло. Он взял ее руку и, повернув ладонью вверх, принялся разглядывать, не скрывая удовольствия, какое доставляло ему это занятие. Гул голосов на секунду стих.

— Я никогда не ошибаюсь, — донеслось до меня. — Взгляните на свою линию жизни.

Тут из угла, где царил Ларри Силвингтон, раздался взрыв смеха, и я повернулся к Сибилле. Я по-прежнему не любил своего тестя, но сейчас искренне порадовался, что ему еще доставляет удовольствие легкий флирт с красивой женщиной. А потом, разве это не подтверждает, что у меня хороший вкус? Ведь он выбрал самую интересную женщину в этой комнате. У Анны Роджерс слишком длинный нос. Эва Сайкс слишком располнела. У Салли Тимбол слишком тонкие ноги. Корал Смит близорука, но не носит очков и потому вечно хмурится или щурится. Ну а моя теща и Сибилла в счет не идут, хотя они и очень разные. При всех своих недостатках моя теща никогда не надела бы такого ярко-малинового или такого короткого платья…

Марка бил озноб.

— А у вас, по-моему, лихорадка, — заметил я. — Принести чего-нибудь?

— Еще немного виски, старина. — Он потер руки. — Последнее время чертовские стоят холода, — заметил он.

Я взял его пустой стакан.

— Да ведь еще только осень, — сказал я. — Холода по-настоящему и не начинались.

Я подал ему стакан с виски.

— Может быть, Марк, вам прилечь на минутку? — предложил я. — Пойдите в комнату Гарри…

— В комнату Гарри? Для чего? — спросила Сьюзен.

— Марк неважно себя чувствует.

— Бедняжка, — промолвила Сьюзен.

Она слегка покачнулась — видимо, выпила лишнего, готовясь к этой встрече.

— Не вставайте, не вставайте, — сказала она и по очереди поцеловала обоих. Поцелуи получились громкие, влажные. — Так приятно снова вас видеть, — продолжала она. — Нам вас очень недоставало…

— Зато мы в прятки поиграли, — сказала Сибилла. — Желаем счастья, Сьюзен.

Марк встал.

— Примите, дорогая, пожелания большого-большого счастья от нас обоих. А также сей скромный дар в знак нашей любви.

Скромный дар оказался голубым нейлоновым халатиком.

— Какая прелесть! — воскликнула Сьюзен. — Именно то, что мне хотелось.

— Тебе придется благодарить меня за это, душенька, — сказала Сибилла. — Марк хотел купить что-нибудь полезное.

Я развернул халатик и посмотрел на свет.

— Ай да одежда — все насквозь видно, — заметил я. — Вы уверены, Сибилла, что это ваш выбор? А мне думается, это дело рук Марка, только он не хочет признаваться. Ну и темная же вы лошадка, Марк, а?

Халатик был совсем не похож на тот, который я привез Сьюзен из Лондона: вкус Сибиллы сказывался в обилии рюшей и бантиков и в каком-то неопределенном, удивительно ядовитом цвете. Такого странного металлического оттенка синего цвета я никогда еще не видал.

После второго стакана виски щеки Марка порозовели.

— Нет, это не мой выбор, Джо, — сказал он.

— Я ведь пошутил, — сказал я.

Я увидел, что он боится: он с радостью не пришел бы на этот вечер, но даже под таким основательным предлогом, как болезнь, не посмел увильнуть от встречи.

— Именно о таком халатике я и мечтала, — повторила Сьюзен. — Как это мило, благодарю вас обоих.

— Идея принадлежит Сибилле, — сказал Марк. Он умоляюще взглянул на меня. — Она пошла и купила.

Он смотрел на меня, словно ждал, что я вот-вот нанесу ему удар, который он не сумеет парировать. Он чувствовал, что этот подарок, видимо, имеет какое-то особое значение, понимал, что совершил ошибку, выбрав эту вещь, но не знал почему. Он был загнан в угол, он уже не сопротивлялся. Где-то на протяжении последних полутора месяцев его броня дала трещину. Я не знал, отчего или как это произошло, видел только, что передо мной чрезвычайно напуганный человек.

— Это была отличная идея, — сказал я. И обнял Сьюзен за талию. — Мы устроим второй медовый месяц, хорошо, дорогая?

Она взвизгнула от удовольствия.

— Гадкий!

К нам направлялся мой тесть, поддерживая под локоть Нору.

— Старикам не положено так долго засиживаться, да еще и пить, — сказал он. — Надо забирать жену и — домой.

— Какой же вы старик, — сказала Нора. — Вы интересный мужчина и сами это знаете.

Он вынул портсигар, открыл его, с вожделением посмотрел на сигары и снова захлопнул крышку. А ведь Брауна и в самом деле можно назвать красивым мужчиной: густые брови, самоуверенное, моложавое, еще не успевшее одряблеть лицо.

Он улыбнулся Норе.

— Два-три таких комплимента, моя юная леди, и я поеду домой с вами, а не с женой.

— Надеюсь, вам было весело, — вмешался я. — Неужели вам и в самом деле пора ехать?

— Боюсь, что да, Джо. — Он повернулся к Норе. — Непременно приходите к нам в следующее воскресенье на рюмку коньяку. И не забудьте сказать брату, чтобы он зашел ко мне насчет работы.

— Но вы ведь его даже не видели, — заметила Нора.

— Если он такая же умница, как его сестра, все будет в порядке. — И он поцеловал Норе руку.

А мне вдруг стало жаль его, — жаль старика, который уже не смеет выкурить сигару и вынужден в половине десятого уйти с вечера; жаль мне стало и Марка, который никак не совладает со своим страхом и все ждет удара. Ненависть моя испарилась — ее не на кого было излить. Я крепче обнял Сьюзен за талию.

Наступила минута, когда уже не имело значения, где мы, когда ее молящий, а потом требовательный шепот заставил забыть и об удобстве, и о наслаждении, и даже о нежности; мы уже не ощущали себя — не ощущали себя ни порознь, ни как единое целое, — нами владела слепая сила, могучая, как смерть.

А потом мы снова очутились на заднем сиденье моей машины у поворота с Золотой аллеи; было темно, было холодно, поднимался белый туман — словно дыхание опавших листьев. Прижавшись щекою к ее щеке, я тихонько поглаживал ее спину. Я и сам не знал, счастлив я или нет, но грусти у меня во всяком случае не было, — возникла нежность, нежность, распространявшаяся даже на одежду, которую она бросила на сиденье. Я не видел в этой одежде ничего прозаического или непристойного, а лишь частицу Норы, такую же от нее неотделимую, как гладкая сильная спина, тугие завитки волос, спокойное, улыбающееся лицо. Мы никого не предали, поэтому и не было грусти, и нежность распространялась даже на нейлон, на кружева и на ткань, они вызывали улыбку, выглядели комичными, как и сама Нора в эту минуту.

— У тебя теплые руки, — сказала она. — Они у тебя всегда такие?