И с мыслями о Нине, о том, как и где я ее увижу, я уснул.
Словно договорились — вся наша группа сегодня на месте в отделе. И Герберт знает о троих или четверых, которые работали электриками в их прежнем лагере. Когда утренняя смена вернется с работы, он их попробует найти.
Это ему удается. Три электрика оказались в бригаде силикатного цеха, на тяжелой работе. Ясное дело, они рады, если их переведут на работу по специальности. Конечно, сперва надо спросить у начальника Миши — может ли он принять их.
На следующее утро еду в завод с первым поездом, в пять утра. Тороплюсь, надеясь застать Мишу пораньше. К сожалению, напрасно: он ушел с электростанции только поздно ночью, так что сегодня придет не раньше обеда. Так ведь и Нина будет сегодня во второй смене! Значит, можно теперь вернуться с каким-нибудь поездом в лагерь, а после обеда — снова на завод. Хорошо, что с моим пропуском это можно, надо только записаться на посту у главных ворот.
А до обеда напишу письмо домой. Надо ведь как-то объяснить родителям, что к Рождеству мне домой не попасть. Я бы написал про первую встречу с Ниной, но лучше уж подождать с этим, пока вернусь домой. Письма ведь наверняка читает цензура, может быть, не каждое, но кто же угадает. И не зря Макс говорил — ни в коем случае не писать ничего плохого про лагерь или про русских.
Из письма домой 10 декабря 1948 г.:
«…Конечно, освобождение было бы для меня самым замечательным подарком. Но приходится смириться с тем грустным фактом, что нам придется пробыть еще некоторое время здесь. Я хотел бы когда-нибудь узнать, что, собственно, думают на родине о нашем возвращении. Я знаю, что после того, как все государства обязались освободить всех пленных в течение года, все твердо верили, что на Рождество их любимые сыновья и мужья будут с ними, у рождественской елки. Ну, хорошо, до Нового года еще сколько-то дней, так, может быть, мы поедем уже завтра? Никто не может знать этого…
Вот уже год, как я вешу свои 75 кг. Наверное, я уже немого выше, чем папа. Вы удивитесь, дорогие родители, когда однажды я предстану перед вами — здоровый, крепкий молодой человек!
…Я снова играю на сцене, и мне опять достались женские роли. В прошлое воскресенье наш парикмахер завил мне такие локоны, что меня и впрямь можно было принять за девушку.
Всеми мыслями я с вами. Мои добрые пожелания и сердечные поцелуи спешат к вам через заснеженные поля чужого края. И хотя я все еще на чужбине, пусть будет праздник Рождества для вас праздником радости и любви.
Сердечно целует вас.
Ваш Вилли»
РУКАВИЦЫ И ШВЕЙНЫЕ МАШИНЫ
Так спешил, что мог бы, наверное, побежать к поезду раздетый. Ничего, мороз такой, что быстро остудит. А на самом деле у меня еще есть время до отъезда в завод второй смены. Ложусь на кровать и гляжу в потолок. Я один в комнате, и никто не мешает думать. Как же мне увидеть Нину? Если начальника электростанции Миши не будет в кабинете, возьму и пройду в энергодиспетчерскую! А что мне могут сделать? Я ведь ищу начальника…
Чуть не проспал… Разбудила сирена, я схватился и побежал к воротам. Отметился на вахте, стал в колонну. Кто-то узнал меня: «Это же наша дива, он во время концерта был на сцене!» Другой спросил: «И тебе работать приходится, как нам?» По дороге я им рассказал про отдел труда и зарплаты в лагере и в чем состоит наша работа. Что завод должен платить управлению лагеря за работу пленных, но это их не очень заинтересовало. А вот куда идут деньги — это всем интересно. Но этого я и сам, по правде говоря, толком не знаю, но надеюсь узнать. Новые пленные хвалят наш лагерь; там, где они были раньше, было гораздо хуже. Немецкое начальство никаких прав не имело, охранники из пленных были с дубинками, питание — хуже некуда.
На заводской станции расстаемся, я иду на электростанцию искать Мишу. Все отвечают, что он где-то здесь, но где именно — никто не знает, станция большая… И я направляюсь в энергодиспетчерскую. Подхожу к двери, сердце колотится так, что вот-вот выскочит. Господи Боже, сделай так, чтобы Нина была здесь и чтобы она заметила мои чувства! Стучу в дверь, никто не отвечает. Открываю дверь и вхожу; Нина и Нелли там! От растерянности и возбуждения едва бормочу, что ищу их начальника. А сам смотрю только в глаза Нине и с трудом понимаю, что она предлагает подождать здесь. Она попробует найти его по телефону.
Нелли сказала, чтобы я сел — вот табурет. Это рядом со столом, за которым они работают. Шапку я держу в руках, расстегнул полушубок, а сам украдкой смотрю на Нину. Она звонит по телефону, листает книжку, где номера записаны от руки, — и нигде начальника не находит. Нашла заместителя, но тот ответил, что сколько нужно людей и на какие места — об этом надо говорить только с Мишей. Робко спрашиваю, можно ли ждать здесь, в тепле, дальше. Конечно, можно. Боже мой, какое счастье!
Нелли уже включила кипятильник, чтобы заварить чай, а Нина стала расспрашивать про меня и про лагерь. Сколько мне лет, когда попал в плен, знаю ли, что с семьей. Я охотно рассказываю, она с интересом слушает. И про брата, которого уже давно отпустили из американского плена, и про переписку с родителями и друзьями. Так мы разговариваем, и вдруг, буквально на полуслове, врывается Миша.
«Как вам это нравится? — вопрошает иронически. — Я там ношусь по жуткому холоду, а они тут уютно устроились! Витька, что нового?»
Отвечаю, что нашли пятерых электриков. Завтра могли бы работать уже здесь.
«Они электрики? Тогда приводи их сюда, прямо завтра. Я скажу Саше, чтобы поставил их заниматься делом, а не уголь лопатой грузить!»
Я встаю и начинаю одеваться, хотя очень хочу задержаться здесь.
«Куда ты идешь, Витька?» — спрашивает Миша удивленно.
Отвечаю, что в силикатный цех, где тоже нужны люди — крепкие парни.
«Черт с ними! Выпей с нами чаю, Нелли или Нина заварят».
Как я ему благодарен! Побыть еще немного рядом с Ниной, смотреть в ее лучистые глаза, впитывать каждое ее слово. А Миша извлекает из сумки бутылку и, прежде чем Нина приносит чай, наливает в чашки по хорошей порции крепко пахнущего коричневого напитка.
«Армянский коньяк, — сообщает Миша. — Otschen cha-rascho, otschen wkusno!»
Напиток и в самом деле хорош, тепло от выпитого растекается по всему телу. Ох, а что говорил мне Макс? Он сказал, чтобы я выбросил из головы эти выпивки на работе. Так что уж лучше я от следующей порции откажусь, как бы мне ни хотелось подольше побыть с Ниной; ведь доносчики есть везде. Того и гляди, попадешь в карцер, а то и в штрафной лагерь, у русских это просто, хоть сами они и пьют водку почем зря.
Я объяснил Мише, что мне нельзя пить, я же военнопленный. Он протестовал, обещал, что сам отвезет меня потом в лагерь, но я встал и начал одеваться. И Нина тоже встала и пошла провожать меня к двери. И тихо сказала: «Do poslezawtra!»
Послезавтра! Неужели она заметила, как я на нее смотрел, как буквально ловил каждый звук ее слов? Это замечательно, я счастлив, я хочу обнять каждого, хочу кричать на весь мир: «Нина, дорогая Нина, я тебя люблю!»
Сколько же времени я пробыл на электростанции? Видно, от счастья совсем забыл про время: по дороге к силикатному цеху встречаю рабочих, идущих со смены. Я заторопился — силикатный цех ведь недалеко, и мне повезло, начальника смены Володю я там застал. Он тоже жалуется — нужны, мол, парни покрепче, здесь тяжелая работа.
Рядом с цехом, на морозе, материал выгружают лопатами из железнодорожных вагонов в вагонетки. И тянут их в цех, к дробилкам и смесителям. Конечно, тем, кто на разгрузке, гораздо труднее, они же всю смену на холоде, какая уж тут производительность. И я предложил Володе — а вы сменяйте рабочих через каждые два часа — два часа на разгрузке, на морозе, а потом два — в цеху; так дело пойдет быстрее. Поговорили и с бригадиром из пленных, он согласился. Ему важно, что если норму будут выполнять, то его люди получат больше хлеба.
