Мы с Максом устанавливаем печки — такие же, как были в вагонах, когда нас везли из Киева в Сталине Все надо было по плану закончить сегодня, мы бы и управились, если бы материалы подвезли вовремя… Первая колонна венгров уже подходит к поезду, а несколько вагонов еще не готовы. И главное — нет вагона-кухни, его почему-то не доставили. Как же отъезжающие будут питаться? Ну, сегодня можно привезти еду из лагерной кухни, а что потом?
Ничего! Русские солдаты находят выход, они ведь чемпионы мира по таким импровизациям — тянут сюда тягачом полевые кухни, их затащат в отдельный вагон… Одна из кухонь теряет колесо, но и это не беда — солдаты тут же мастерят каток из какого-то пня, и дело заканчивается благополучно. Всё! Вагоны оборудованы, венгры грузятся в них и наконец-то отбывают к себе на родину.
Прежде чем в наш лагерь снова прибудут, как объявлено, пленные немцы, мы, остающиеся, целых две недели приводим помещения в порядок. Могли бы, конечно, убрать и сами венгры, но кто же попрекнет их теперь, когда отпустили домой после стольких лет плена.
И вот я стою один в «отделе труда и нормирования», вокруг десять пустых столов и стол начальника отдела. Ференц еще успел перед отъездом передать мне целую гору папок с документами, пытался что-то объяснять, но мысли его были уже не здесь… А где — дома или с подругой Любой? Ведь когда объявили об отъезде, он мог побывать на заводе еще раз, с его пропуском можно поехать туда из лагеря без сопровождения. Наверное, я об этом еще узнаю, когда буду там работать.
А пока что стою перед горой бумаги, что-то на полках, что-то в шкафах, а что в этих папках? Раскрываю одну из них — все бумаги в ней на русском, рукописные пометки на них — явно венгерские. Что мне с ними делать? Сижу и размышляю, с чего начать, чтобы хоть наполовину разобраться во всем этом. Неожиданно появляются Макс Зоукоп и Владимир Степанович — они обходят лагерь, зашли и сюда. Пытаюсь объяснить ситуацию — это же важный отдел, он ведает поступлением денег для лагеря. Тут же выясняется: Владимир Степанович не знал, что венгры просто так мне всё оставили. А что же делать? Нужен же кто-то, кто не только читает, но может и писать по-русски. Начальник лагеря соглашается и говорит, что мне помогут. А пока что…
Они ушли, а я уселся за стол начальника отдела и стал смотреть его бумаги. Тут, слава Богу, больше порядка, нахожу главное для меня сейчас — перечислены все цеха и участки, куда мы должны посылать людей. Есть и фамилии соответствующих русских начальников, номера их телефонов. Листаю бумаги дальше, смотрю, что в папках, и постепенно прихожу к выводу: всю гору бумаг оставить как есть и начать все заново. Составил черновой план — что мне надо делать, и пошел к Максу советоваться.
Макс в слесарной мастерской — гнет водопроводную трубу для русского офицера, она ему нужна дома. Рассказал, с чем пришел. Макс не читает и не пишет по-русски, но совет может дать по любому делу. Так и на этот раз. «Пока не прибыли новые пленные, — говорит Макс, — обойди на заводе все цеха и участки, постарайся познакомиться с каждым Natschalnik лично, и пусть он тебе скажет, сколько ему нужно людей из нового пополнения».
Верно, как завод должен будет платить, этим можно заняться потом, а сейчас надо точно знать, сколько и куда потребуется людей. Но надо еще узнать, как я попаду на завод, — поезда пойдут теперь только после прибытия пополнения. И ведь две тысячи человек в один день не приедут. Я с интересом смотрю, как Макс орудует с раскаленным железом, остался бы посмотреть еще, да нельзя — надо позаботиться о поездке на завод.
Пошел к коменданту Зоукопу в его кабинет, рассказал, в чем дело. Он повел меня к Владимиру Степановичу, тот сразу понял, позвонил по телефону, позвал старшину; раз-два, и все улажено: завтра утром машина отвезет меня на завод, а после обеда заберет обратно в лагерь. Вот, Владимир Степанович отнесся ко мне по-отечески, обращался ко мне — Витька, или Maltschik. Сказал — если что не выходит, обращайся сразу ко мне. У него здесь можно и забыть, что ты в плену, так все здорово получается. Starschina напоминает — завтра в шесть утра у лагерных ворот.
А после вечернего супа мы еще долго беседуем с Максом. И он повторяет снова и снова: не забывай записывать все, о чем будешь договариваться с русскими начальниками. Договоры ведь заключают позже, и все должно быть выяснено заранее. А я так возбужден, что не могу заснуть. Сумею ли справиться с такой работой?
НИНА
Еще нет шести утра, а я уже жду у ворот лагеря. Под мышкой папка с запасом бумаги. Машина пришла минута в минуту. Водитель — совсем молодой солдат, из-под шапки, одетой набекрень, видны вьющиеся волосы. Поняли мы друг друга с первого слова. Он спросил, как меня зовут, назвал себя — Дмитрий, и — поехали! Хорошо, что на мне меховая шапка и полушубок, в военной машине холодно, ветер свистит сквозь щели. Дмитрий рад моему русскому, он-то думал, что объясняться придется на пальцах. Он родом из Новосибирска, рассказывает, что там бывают морозы до 45 градусов, но воздух такой сухой, что это лучше, чем здешние семь или десять… Подъехали к главному входу в завод. Сейчас около семи, мы договариваемся, что Дмитрий приедет за мной в 16 часов. Я показал пропуск и свободно вошел. Возможно, охранник и не знает, что я пленный — на полушубках букв «В.П.» — военнопленный — нет.
Прежде всего я иду к бородатому начальнику цеха, у которого уже был с Ференцем. Встретил его возле кабинета, стараюсь объяснить, зачем пришел, а он злится — почему всю неделю к нему не присылали пленных? Объясняю, что венгры уехали домой, а вместо них еще никого нет. Оказывается, Иван Федорович ничего об этом не знал и теперь негодует, что его не предупредили. И как он теперь должен выполнять план? Я записал все его пожелания и пообещал, что как только в лагерь прибудет пополнение, он первым получит рабочих. И тут он спросил, сколько мне лет. Я ответил, что скоро будет двадцать один год, и спросил — зачем ему это?
«Просто так, — отвечает. — А давно ты в плену?»
«Почти четыре года».
«Значит, тогда тебе было всего шестнадцать. Смотри, а здесь ты уже начальник! — Он громко смеется, хлопает меня по плечу: — А ты мне нравишься!»
Иван пожимает мне руку и напоминает, что рабочие в ремонтную бригаду нужны ему как можно скорее.
Опять на холод — иду из мартеновского цеха на заводскую электростанцию; там почти всегда работали человек двести пленных, в основном на разгрузке угля. Начальника нашел в энергодиспетчерской — в комнате, где сидят две молодые женщины, они записывают показатели со щита в какие-то формуляры. Тут мне в первый раз предложили снять полушубок, усадили за стол, за которым работают женщины, дали чашку крепкого чая. Начальника Михаила Михайловича называют просто Мишей, про отъезд венгерских пленных он знает, ему присылали в помощь людей из лагеря заключенных, но их работой он недоволен. Миша подробно перечисляет, кто ему нужен. Прежде всего — электрики по силовому оборудованию, он хотел бы — человек 7–8; еще нужны слесари в турбинный зал и, конечно, крепкие парни — грузить уголь лопатами.
Пока я записываю, Миша беседует с женщинами, и я слышу, что их зовут Нина и Нелли. У Нины темные волосы с медным отливом, очень красивое лицо и ясные голубые глаза. Ничего, что я на нее так часто смотрю? Со мной что-то происходит, я ощущаю какую-то никогда не испытанную прежде симпатию к ней. Как там говорил Макс? «Когда узнаю вкус любви по-настоящему, все остальное пойдет прахом…» Что еще за чушь! Однако снова и снова стараюсь поймать ее взгляд, когда она отворачивается от пульта. Интересно, Миша заметил что-нибудь?
Он встает из-за стола, вопросов у него больше нет, и я могу идти в следующий цех. Я вежливо благодарю за чай, надеваю полушубок, шапку и выхожу. И тут же возвращаюсь, чтобы спросить, который час. Оказалось, скоро уже обед, а я ведь побывал только в двух цехах! Зато пока спрашивал время, еще раз увидел лицо Нины, такое красивое. Не выходит она у меня из головы, я уже размышляю, как мне попасть сюда еще раз, чтобы не бросалось в глаза, что это только из-за Нины. Это любовь меня поразила, что ли? Надо будет рассказать вечером Максу. А теперь — кто у меня там дальше по списку?
