— Не лгите, Элейдж, — проговорил Рейнар. — Ведь вы лжете сейчас. Зачем? Скажите правду…

Алашавар внезапно нервно рассмеялся. Посмотрев на Рейнара, пожал плечами.

— Вот, значит, для чего ты притащил его, Аретт. Свидетельствовать против меня.

Напряглась рука Рейнара, сжались губы.

— Это твои предположения, — ответил Ареттар. Отпустив ладонь юноши, прошел по кабинету, подойдя к Алашавару, снова посмотрел сверху вниз. — Я пришел за правдой, Сенатор, — добавил тихо, — я хочу ее узнать. И без нее я не уйду.

— Кто бы выпустил? — отозвался Сенатор язвительно. — После того, что ты тут натворил.

— Ты и выпустишь, — усмехнулся Ареттар. — Если хочешь Лигу сберечь. А к тому выполнишь одно мое требование. Я не злопамятный. Всего-то в отставку подашь, Шеф. И больше к делам Разведки близко не подойдешь.

— Ой ли? — усмехнулся Элейдж. — Не многого просишь?

— Я не прошу, — отозвался Аретт. — Я требую. Иначе выкручиваться сам будешь, как хочешь. Я Империей и так сыт по горло.

— Да много ль ты можешь, певец?

Усмехнувшись, Ареттар, прошел по комнате, бросил взгляд на Рейнара, отошедшего в тень, слегка качнувшего головой в ответ на эти слова.

Как-то ощутим, осязаем стал этот момент. Сам воздух словно наполнился торканьем силы. Даже сухой звук старых часов казался многозначительным и ярким. И он знал — этот миг не повторится. Никогда. И никогда больше не будет мига подобного торжества, подобной победы.

— Пока я служил Империи, — проговорил Да-Деган глухим, осевшим голосом, — я сумел укрепить позиции Иллнуанари, насколько это вообще возможно, Элейдж. У моей Гильдии есть собственный небольшой флот, который наводит ужас на Лигу. Если я присоединюсь к флоту Империи, точнее, если Император соизволит послать свой флот мне в поддержку, мы сотрем Лигу в порошок за несколько лет. Но это несколько не соответствует моим планам.

— Тебе нужен сукин сын Элейдж и его голова, Аретт?

— Мне нужна одна из его должностей. Ты отдашь мне Разведку и больше никогда не посмеешь приблизиться к этому ведомству. Повторяю — это все, что я могу требовать от тебя. Думаю, работы тебе и так будет достаточно. А о Разведке позабочусь я.

— А за это?

— За это, Сенатор, я сыграю в чертовски опасную игру. Численность флота Иллнуанари несколько больше того значения, о котором известно тебе. Впрочем, Императору тоже. И для Хозяина это будет неприятным сюрпризом. Сейчас, после смерти Локиты у него нет иной опоры, чем Да-Деган Раттера, а на Эрмэ давно недовольны Императором. Кое-кто считает даже, что я более достоин трона, чем он, — мягкая улыбка тронула губы Да-Дегана при этих словах. — Когда Хозяин осознает насколько шатко его положение, он постарается устранить основного конкурента. И это наш шанс, Сенатор. Ударить по Эрмэ, покуда Империя будет грызться с Иллнуанари. Но мне б не хотелось упускать все на волю случая. Передай мне руководство Разведкой сейчас, что б я мог скоординировать действия флотов. Сейчас, после смерти Локиты можно объявить о возрождении структуры Стратегической Разведки. Думаю, никто не будет против. А недовольных ты сумеешь успокоить, Властитель. Идет?

— И я могу быть уверен, что ты…..

— Не предам Лигу? — усмехнулся Ареттар. — Спасибо, Империей я сыт по горло.

— Вечно ты не дослушаешь, — укоризненно заметил Элейдж.

— Что тебе еще надо? — заметил Ареттар раздраженно. — Обещать, что не стану сводить старые счеты? Я не настолько мелочен, Элейдж. Или ты думаешь, мне доставит радость устраивать тебе всяческие неприятности?

На несколько минут в кабинете воцарилась тишина, прерываемая лишь звуками дыхания.

— Хорошо, — произнес Элейдж, решившись, — я согласен на твои условия, Аретт.

Кивнув, Ареттар улыбнулся.

— Я не сомневался, Алашавар, — заметил он, — что ты разумный человек. И что мы сможем договорится.

— Только учти, руководство Разведкой тот еще геморрой. Зачем тебе это? Сдал бы дела, да тренькал себе на аволе.

И снова, словно огнем обожгло плечо, каленым железом тавра. Отразился огонь во взгляде.

— Не твое дело, что хуже, что лучше для меня, — прошипел Да-Деган. — Это я как-нибудь сам разберусь, эрмиец! Твое дело маленькое — подготовь документы, и — на пенсию! Ясно?

— Зол ты стал, Аретт.

— Зол, Элейдж. Правду скажу, с трудом удерживаюсь, чтоб не свернуть и тебе шею.

— Есть ли за что, Аретт?

— Сам как думаешь? Неужели нет?

Отведя взгляд, Алашавар посмотрел за окно. На небесный свод, в котором сияла Галактика. Поникли плечи. Что-то шептали губы.

Вздрогнув, Ареттар отвернулся.

«Судьба!

«Что ж ты, подлая, делаешь? С нами, с миром, со всем сущим, ведомым и не едомым?

Как сон та встреча. Как наваждение. Была ли Софро? Или только приснилось все, пригрезилось в миг меж сном и явью? Было ли? Или то мечты захватили душу в плен? Грезы….

И как желанно — опустить голову, раскинуть руки, как желанно сдаться, лишь бы отдохнуть, пусть ненамного отдалиться от бешеного этого бега, закрыться от замыслов, от дум, от дел.

Еще холоднее стал взгляд, подчеркнутый тенью залегшей вокруг глаз. Не скрыть усталости и умелым гримом. И так не вяжутся с этим взглядом легкомысленные локоны сложной прически, и мерцающая белизна шелков, расшитая серебряной нитью.

Искусаны губы.

И все чаще — тоска. Не обычная тоска, смертная. Хоть волком вой в небесный пустой провал, но не избыть ее.

Все чаще — мороком, наваждением — Шеби. Словно светом окруженные точеные черты, аромат меда, аромат полыни, исходящий от ее тела, духмяный, дурманящий.

А за светом — черная тень. Невысокий, гибкий словно куница, разноглазый, навевающий жуть, брат ее, человек, в котором человеческого почти не осталось.

И выбор, от неизбежности которого не уснуть. Невозможно позволить жить василиску. Невозможно убить. Канет в небытие следом за последним вздохом Хозяина и его собственная душа. Как бы ни хотел жить, будет тянуть наваждение, выпивая силы, туда, откуда возврата нет.

Только что толку в этой жизни? Что в ней соли? Идут день за днем, за ночью утекает ночь, наполненные гневом, раздумьями. Вся жизнь напитана ядом. Одна отрада — хоть кого-то спасет. Если улыбнется Судьба. Если сбудется. Ну, хоть попытается.

А так, с подобным существованием расставаться вовсе не жаль. И смерть, она лишь оборвет все самые потаенные надежды, запрятанные так глубоко, что даже облечь в слова их не смел, не решался, что б не сделать еще больнее.

Как хотелось, как мечталось… быть! Возродиться Фениксом из пепла. Освободившись от навязанной Локитой сути, от черной липкой паутины — жить! Не замотанным в саван раздумий и сомнений, вечно уставшим, в пружину сжатым, собой — открытым и людям и ветру — быть! Петь так, как не дано людям. Звать к свету и звездам, кружа голову словом своим, словно вином. Наполнять и чужую жизнь, как чашу, так, что б через край — радостью, верой, надеждой, а если слезой, то лишь такой, от которой легче на душе.

Да только….

Вместо струн аволы, ласкают пальцы золото, с улыбкой покупается на них симпатии и власть. Полет. Иногда с тоскою вспомнить — как же это оно было.

Вместо верных друзей — волчья стая. Хищники, что бродят вокруг, втянув когти, да смотрят на него с заревом во взглядах. Как стервятники — нюхом чуют добычу, чуют, что рядом могут урвать кусок пожирней да послаще. И как же хочется всех их послать в… Эреб!

Вот и сегодня. Едва отгорел закат, явился незваным — Катаки. На губах улыбочка, сладкая усмешка, от которой рождается лишь ощущение гадливости.

Неприятен капитан, как был неприятен, так и остался. Не прикажешь душе смириться с окружением из мерзавцев. Только приходится держать лицо и улыбаться так же сладко.

— Император желает видеть тебя, господин. Срочно. Требует, просит, что б ты летел к нему.

— Что так вдруг загорелось?

— Слухи ходят. Говорят, Локиту убили.