Легко прикоснулась к прядям молочно — белых волос и внезапно отдернула руку, заметив напряженный, уставший его взгляд, и больной и счастливый одновременно.

— Ты с ума сошел, — прошептали ее губы. — Ты… Ты!

— Я, — усмехнулся Да-Деган одними губами. — А то, что я — сумасшедший известно всей Рэне.

Соприкоснулись взгляды, растворяясь друг в друге, тянулись словно карамель, обычно стремительной капелью звенящие искорки вечности, тот золотой песок времен. Мгновенье прошло или вечность минула — было все равно. Если б можно было быть вместе, не расставаясь века, так бы и провел их — подле нее не вставая с колен.

Тяжело вздохнув, поднялся на ноги, подав ей руку, помогая встать. Шел рядом, старательно перебарывая и слабость свою, словно дурманный яд, отравляющую кровь и сознание, которой так хотелось опрокинуть его, повергнув в грязь.

— Ты — самая прекрасная женщина во вселенной, — слова сами катились с губ, и только голос был все так же глух и тяжел. — Увидев раз, тебя уже не забыть. И кто бы знал, как я стремился к тебе, как желал тебя видеть. Как хочу назвать своей. Ты ведь будешь моей?

И только кивок, как внезапное «да» в ответ. Как обещание счастья, как неясная тень надежды. Надежды на что?

— Я люблю тебя, — произнес Да-Деган тихо. Словно прятал это знание ото всех, не желая делиться им ни с тихой водой пруда, ни с шелестом уставшей листвы, ни с травой, ни с пронзительным, ясным небом.

— Мой брат…. Он не желает….

— Он не хочет отдать тебя мне, — усмехнулся рэанин. Неистовый гнев осветил глаза. — Как же он ненавидит тебя! Неужели забыть не может….

— Не может, — прошептала Шеби. — Не в силах забыть, что я встала меж ним и Ареттом. Не в силах простить, что певец любил меня.

— Как же он завистлив, этот твой братец!

— Дагги, — мягко прошептала женщина, словно боясь чего-то, осторожно роняя слова, — а теперь он уступает тебе, потому, что одержим тобой, потому, что любит тебя.

— Ложь! — бешеной коброй, шипом неистовым. — Эта тварь не способна любить! Он не любит, он только желает! И чего ему пожелалось — то принесите на блюдечке!

Отвернувшись, уйти бы в дом, но точеная ладонь поймала его руку, удержала подле себя.

— Мне вчера еще, — тихо проговорила женщина, — все равно было, что с тобой будет, что со мной будет. А сейчас лишь об одном хочу просить — береги себя….

«Береги!» И в глазах нежность, от которой затрудняется дыхание, и путаются мысли. «Береги»! И так важно становилось не просто выиграть в их с Судьбой споре, но и выжить.

И только коротко кивнуть, обещая, зная, что не в его власти выполнить обещание.