— Солдат, а такой жадный, — протянул один мальчишка.
— Да я уж больше тебя курю, — добавил второй.
— Нет у меня, — сказал Сметанин. — Дали бы лучше лошадку промять…
— Как курить, так нету, а лошадь ему подавай, — важно произнёс второй.
— Могёшь? — спросил первый.
— Умел когда-то.
— Попробуй…
— Как зовут кобылу-то?
— Майка…
— Особо не гони, — солидно сказал второй.
Сметанин встал и подошел к лошади.
— Майка. — Он похлопал её по влажному теплому крупу.
Лошадь покосилась на него угольным глазом.
Сметанин подтянул подпругу, вдел железо между лошадиных зубов, зашёл с левой стороны и, подставив левую ногу в зазубренное стремя, ловко зскочил в седло. Разбирая поводья, он вспомнил манеж московского ипподрома, где учился верховой езде, похожий на осиное гнездо купол над манежем, сырые опилки на арене, звонкие хлопки хлыста тренера. И ещё он вспомнил, что, когда лошади шли по кругу, он успевал перекинуться словом с Леной Чернышёвой, которая среди других, незнакомых ему людей стояла за барьером у входа.
Но, представив себе Лену, он не испытал обычной, сладко щемящей грусти; просто он вспомнил её, как вспоминают давнего знакомого. Не задумываясь о том, почему так изменилось его привычное чувство, он привстал на стременах, одновременно каблуками пришпорил лошадь, подхлестнул её концом повода.
С холма за поворотом дороги в стороне Елохова над лесом увиделся тёмный дым.
«Пожар!» — Сметанин внезапно ощутил прилив сил.
— Давай, Майка! — крикнул он.
Раздался чёткий, глухой на хорошо утрамбованной дороге, дробный топот копыт; пахнувший запахом гари ветер охладил разгорячённое лицо Сметанина.
9
Живые синие язычки пламени бегали по чёрной чешуе растасканных по двору бревен.
Плетень перед домом был повален. Несколько яблонь и береза свернули опалённые, пожухлые листья. Воздух прогорк дымом затушенного пожарища.
— Господи, что же это? — повторяла простоволосая женщина в надетой на длинную ночную сорочку шубе с коричневым цигейковым воротником.
Она стояла возле узлов, держа на руках притихшую девочку. Верно, уже в который раз не окружающим— словно сама себе — она рассказывала:
— Проснулась, а уже занялось… я Дашку схватила, она со мной спала, Катюшка-то там… а я забыла… ой, кровиночка моя, да как же забыть-то я тебя могла… назад… а огонь… и тут солдат этот, торкнулся туда… вынес её… ой, золотце ты моё… вынес, а я все кричу «Деньги, деньги в комоде», он в избу… тут и рухнуло…
— А солдат? — спросил Сметанин, он стоял рядом, держа лошадь в поводу.
— В район увезли…
«Это Золотов», — подумал Сметанин. И всё дрогнуло в нем.
Пламя ещё билось на крыше сарая. Гнедые языки плясали, то взметывая искру в высоту, то корчась от воды и вновь с гулом и треском вырываясь на волю. Сергей, стоя на лестнице, машинально выплескивал подаваемые снизу неполные ведра…
— Солдат! Где лошадь? — крикнул с седла мальчишка.
— Вон привязана… Ослеп?!
Лошадь под мальчишкой встала на дыбы, он выругался и подобрал повод.
Сарай отстояли. Сергей сидел на обочине, жадно, обливаясь, пил воду.
«Золотов был тут, а я…»
Мимо проехала полуторка.
— Стой! — закричал Сметанин, вскакивая и размахивая руками.
Машина остановилась.
— Куда? — спросил Сметанин у шофёра, подбегая и вскакивая на подножку.
— В район…
— Подбрось…
— Давай…
Двухэтажная больница — серый, в деревянных кружевах старый дом — стояла в палисаднике. Сметанин ходил возле крыльца перед закрытой дверью, не зная, у кого ему спросить о Золотове. Неожиданно дверь открылась, и вышли двое: молодой мужчина с черным портфелем и девушка в белом халате и в белой марлевой косынке.
— Военные врачи должны подъехать, вы уж потрудитесь за мной забежать, Раечка…
— Хорошо… У него часы были…
— Это потом…
«Он умер… — подумал Сметанин. — Он умер… Она сказала: «Часы были…»
Сергей вспомнил Золотова таким, каким увидел его в клубе, когда, выходя вслед за девушкой, вырвал у него руку…
«Если бы я не пошёл с ней… Мы были бы вдвоем… И ничего бы не случилось… Это из-за меня…»
Сметанин шагнул к врачу.
— Он умер?
— Кто? — не понял врач.
— Золотов…
— Это солдат, которого с пожара привезли?..
— Да! Да!
— Состояние тяжёлое… Вот военные врачи приедут, решим, можно ли его транспортировать…
— Может быть, кровь нужна? — с надеждой спросил Сметанин.
— А у вас какая группа?
— Четвёртая…
— Не годится… Да вы бы пошли умылись, что ли, как из преисподней… тоже с пожара?..
— Почти, — сказал Сергей.
Он зашел на задний двор, плотно поросший пахучей ромашкой, и лёг на влажную землю.
«Зачем люди умирают насовсем… Почему не остается малая частица их, которая могла хотя бы прощать… Нет, нет! Ничего мне не надо: ни прощения его… ничего… Только бы он был жив… только бы жил!..»
XVI
1
Полковой оркестр разучивал польку на о открытой эстраде. Между рядами длинных скамеек расхаживал, заложив руки за спину, нагнув голову к земле, молоденький лейтенант — дирижер. Время от времени он останавливался, поднимал взгляд и кричал:
— Миленький! Миленький! Заврался!
Оркестр прекращал играть. Становился слышен шум сосняка, качаемого ветром.
Сергею Сметанину уже давно было пора идти на чистку оружия, но он сидел все на задней скамье и смотрел на дирижера.
— Здравствуйте, Сметанин, — услышал он и обернулся.
— Здравствуйте, Нина Васильевна.
— Я смотрю, вы сидите…
— Слушаю вот…
— День сегодня жаркий… Я к соседке зашла, у нее мальчику два года… Она его спрашивает: «Ты мне кто?» «Сынок», — отвечает он. «А ещё кто?» «Солнышко», — говорит он важно. «Ну, а ещё кто?»
«Счастье», — и губы дует… Не понимает, что и впразду — счастье…
— Вы не знаете, как там Золотов? — спросил Сергей.
— Он в окружном госпитале…
— Я знаю… Но как он?
— Пока неизвестно… Марат вчера уехал туда…
— Да…
Сергей не мог думать каждую минуту дня о Золотове — этого не позволяла размеренная солдатская жизнь, но чувство тяжести он ощущал постоянно. Словно мгновение, отделившее легкость, с которой он возвращался на рассвете в Елохово, от той минуты, когда он подумал, что Андрей может умереть, стало границей между тем, кто он был, и тем, кто он есть. Ему уже казалось, что это был не случай, слепой и бессмысленный, а какой-то проступок, совершенный им в тот момент, когда он вырвал свою руку из руки Золотова и пошёл следом за Наташей. Сергею было даже странно, что никто ничего не подозревал. Когда его начинали расспрашивать о пожаре, он молчал.
Ощущение незримой связи между людьми поражало его. Это была не словесная, не письменная связь; её нельзя было выразить. Но мир оказывался так тесен, что люди в нем были словно сиамские близнецы, — поступок одного становился жизнью для другого, слабеющими кругами расходился по сердцам многих людей.
— Мне пора идти… У нас чистка оружия.
— До свидания, — сказала Ни. на Васильевна. — Мы, наверное, скоро уедем… Марат подал рапорт…
— До свидания. — Сметанин повернулся и под польку полкового оркестра пошёл к расположению.
«Пусть все уезжают… Пусть я буду служить ещё пять лет… только бы он был жив…»
2
Полк ещё не строился на вечернюю поверку; ещё смотрели в ротах телепередачу; ещё подшивали воротнички; ещё писали письма…
Позади белой мазанки штаба батальона горел костер. Ближе всех к огню полулежал Градов с гитарой, он пытался подобрать какой-то мотив.
— Расул, пойди ты теперь, попробуй вытащить Сергея из палатки, — сказал Ярцев.
— Да отстаньте вы от него! — Градов ласково положил ладонь на струны. — Сметанин, Сметанин, а он, может, переживает…
— Чего переживать, — сказал Андреев. — Ну, случилось… Дома он не поджигал; в огонь Золотов сам полез…
