Хрясть! – врезалась в щеку священника бледная длань.

Голова Сергия резко мотнулась.

- Отвечай, где тело моей жены?! Ну?!

- Оно превратилось в прах, - ломким голосом, но твердо проговорил Сергий. И добавил: - Зато душа ее теперь свободна.

- Свободна?!! – взревел Вампир.

Полные тьмы, горящие глаза графа встретились с упрямым взором священника.

- Ладно! Тебя я тоже освобожу…

Граф повернулся к чете смотрителей.

- Иван! Ко мне!

Черный граф приказал Ивану и Акулине провести черную мессу. С человеческим жертвоприношением. Им предстояло сделать это в многострадальном храме села Дмитриевское.

Иван. Иван еще совсем недавно был человеком богобоязненным. С того момента, как судьба-злодейка свела его дорожку с обильно политой кровью стезей бывшего графа, он ходил словно в воду опущенный. Часто в тайне от хозяина крестился, тихо шептал Богу мольбы о прощении. И понимал - прощение ежели и получит, то лишь пойдя супротив поселившегося в особняке ужасного создания. На противоположной чаше весов был Страх. Большой Страх складывался из трех простых. Первым был страх смерти. Вторым – страх потерять привычное жилье. И, наконец, страх за жизнь дочери. Аннушку, любимую дочурку, прОклятый граф неотлучно держал при себе. И это сводило Ивана с ума.

По мере все большего погружения в леденящие кровь деяния бывшего графа, смотритель становился день ото дня угрюмее и печальней. Стал молчалив. Постоянно о чем-то думал. Душа его терзалась. И в этих терзаниях смотритель от страхов своих постепенно избавлялся. Он сам еще не до конца осознавал, но это было так. Первым пропал страх потерять жилье – лучше спать под открытым небом, чем в приделе Ада. Потом ушла боязнь смерти – ее вытеснил страх умереть без покаяния. НАСТОЯЩЕГО покаяния. И еще смотрителя больше смерти страшила перспектива разделить участь сына. Стать таким, как эти жуткие существа.

Оставался лишь страх за жизнь дочери. ПОКА оставался.

Ноябрьская ночь была холодна. Стылый воздух дышал обещанием скорого снега. Внезапно поднявшийся ветер гнал по черному небу седые лохмотья. В разрывы меж ними то и дело выглядывала луна. Акулина, за ней пленный солдат и, за его спиной, Иван поднимались меж черных, корявых, потерявших последние листья деревьев к обреченному храму. Восхождение давалось нелегко. Но, несмотря на трудный подъем, Иван дрожал от озноба. И виной тому была не ноябрьская стужа. Холод засел в позвоночнике, леденил изнутри.

Иван оторвал взгляд от уползающей вверх сыро поблескивающей, склизлой тропы. Задрал голову. Темная громада церкви нависла над вершиной холма, над фигурками трех спешащих к ней человечков. Качнулась. Иван ухватился за ветку. Сбоку от безмолвного храма вынырнул из-за туч жемчужно-белый лик луны. Озарил юдоль плача внизу холодным светом. Бесстрастный, пристальный взгляд ночного светила, казалось, видит насквозь, проникает в душу. В самые темные, потаенные закоулки…

- Мать, - слабо позвал жену Иван. – Слышь, мать, я чего говорю-то… Может не надо?

Голос широкоплечего, крепкого мужика был жалким, просящим.

Акулина не отвечала.

«Она не отступится» – осознал Иван.

Он опять поскользнулся, упал вперед на ладони. В холодную липкую грязь. Понимаясь, глухо выругался. Вытер руки об штаны. Медленным мутным ключом поднималась в душе накипь раздражения. Иван злился на судьбу, что повернулась к ним таким жестоким боком. На жену, настырный характер которой прекрасно знал – ее не свернешь. На солдата, что безропотно шлепал себе впереди, прямиком к мучительной смерти.

«Идет, мать его, как телок на заклание» – зло подумал Иван. – «И ни разу не шлепнулся, хоть и руки за спиной стянуты. Надо же!»

К глухой злобе неожиданно примешалась обида на попустившего его бедам Всевышнего.

Они цепочкой подошли к главному входу храма. Там царила тьма. Призрачный свет луны не проникал туда, заслоненный каменным телом церкви. Акулина нашарила дверную ручку, потянула.

- Заперто.

Акулина чиркнула спичкой. Поднесла огонек к фитилю принесенного с собой и поставленного на землю керосинового фонаря. Огонек быстро разросся, отогнал тьму на несколько шагов. Иван подошел к дверям ближе, увидел в проушинах навесной замок средних размеров. Оглянулся. Акулина строго смотрела на него, ожидая. Иван поискал по сторонам. На глаза попался влажный бок торчащего из земли камня.

Замок, громко клацнув, раскрылся от первого же удара.

- Зачем? Что вы делаете? – подал голос молчавший до сей поры солдатишко.

- Ты лучше молчи, - глухо проговорил Иван.

Слова дались тяжело. Тяжко было даже дышать, словно валун был у него не в руках, а давил на грудь.

Акулина взяла фонарь, подняла на уровень головы. Зыбкий свет упал на ее, почерневшее и осунувшееся, лицо. Глаза обожгли супруга повелевающим взглядом. Иван согласно опустил голову.

Акулина прошла в темное нутро церкви. Иван и пленный солдат с секунду, замерев, стояли снаружи. Потом графский смотритель хмуро пробурчал:

- Давай, пошел, чего стал? - и добавил злобно: - Пшел, говорю!

Пленник робко шагнул за порог. В тот же миг тяжелый камень обрушился ему на загривок. Слух донес до сознания страшный в своей простоте, до спинного мозга пробравший глухой шлепок. Следом послышался звук падения валуна на плиты пола и сдавленный всхлип, с которым несчастный осел на четвереньки.

Дальнейшее отложилось в сознании Ивана мозаикой безмолвных – уши будто залепила тягучая, ватная глухота - картинок. И картинки те наблюдал он словно со стороны…

Колеблющийся багровый полусвет. Тонущие во мраке стены. Строгая, черная фигура Акулины.

Покачивающийся на четвереньках мальчишка в солдатской форме. И над ним он – Иван.

Вот он поднял упавший валун. Вознес над головой и с силой опустил несчастному на хребет.

Вот они с Акулиной волокут жертву за иконостас, в алтарь. Подтаскивают к престолу. Солдатик еще дергается, пыжится сопротивляться. Иван придавливает его сверху. Супруга проводит по горлу жертвы ножом.

Хлынувшая на престол черная кровь.

Вздрагивающее в предсмертной судороге тело.

Ужаснувшиеся, меняющиеся в неровном свете пляшущего огня лики святых на потолке, стенах.

Иван опустился на пол. Обхватил голову руками. Чернота…

Потом слух вернулся.

- Вставай. Слышишь? Вставай! – тормошила его Акулина. – Да вставай же, тюфяк… Слышишь ли ты?!

В голосе ее мешались отчаяние и злоба.

Иван сделал слабую попытку подняться на ноги. Акулина ухватила его обеими руками за шкирку, помогла хорошим рывком.

- Не все еще… - шипела она.

Женщина подтолкнула мужа к залитому кровью престолу. Посреди черной лужи стоял фонарь. Тело принесенного в жертву солдата валялось на полу. Чтобы не упасть, Иван оперся о каменную столешницу. Под руками было липко. От острого духа свежей крови дышать стало еще тяжче, чем прежде.

- Молитва. Где у тебя молитва? – трясла его за плечо Акулина.

С трудом сообразив о какой молитве идет речь, Иван вытянул из кармана два сложенных вчетверо листка. Акулина выхватила их, развернула. Сунула один обратно Ивану в руку.

- Давай, читай. Задом наперед. Ну? - Она не говорила - шипела змеей. – Ну?!

- Ньима… - произнес Иван и поперхнулся. Зловещие, противоестественные звуки выдавливались из горла с трудом.

- Ньима! Икев ов авалс… – звучно подхватила Акулина.

Не отрывая глаз от заполненного аккуратными строчками листа и продолжая читать, она прошла к стене. И перевернула висевший там крест.

Черное ноябрьское небо разорвала корявая, ветвистая молния. В тот же миг ударил оглушительный гром. Вспышка небесного гнева была ярка настолько, что даже отсвет его, проникший в алтарь сквозь незатворенную дверь, осветил все как днем. Ужасен был вид растрепанной, одержимой злом Акулины. Иван, в испуге, осел. Жена же его, напротив, повысила голос. Превратившись в злобную фурию, она выкрикивала уродливые звуки сатанинской молитвы все громче. Гром бабахнул еще раз, слабее. И больше не повторился…