— Королева Фория бездетна, Алек, и она уже не молода.

Серегил оставил попытки расчесать волосы и отбросил гребешок прочь.

— Нет ничего, что может помочь ей удержать трон, кроме ее собственной воли. Клиа может предъявить права на него, как дочь Идрилейн, пусть и младшая. Ее притязания, учитывая ее военные навыки, в глазах многих будут выглядеть более обоснованными, чем принцессы Арианы, и конечно гораздо более вескими, чем дочери Арианы.

Изо всех детей Идрилейн Ариана, которую с Форией и Коратаном связывал общий отец, была единственной, имевшей собственных детей. Самая старшая её дочь, Элани, считалась наиболее вероятным претендентом на трон.

— Клиа всегда была популярна в народе, — продолжал он. — Почему ты думаешь, Фория отослала её с глаз подальше, едва только скончалась их матушка? Фория никогда не думала о пользе кого бы то ни было, особенно если ей видится потенциальный соперник. Это хорошее качество для генерала, но не столь хорошее для сестры. Все представители знати разные, Алек. Никогда не забывай этого.

— Ты тоже знатен, — поддразнил его Алек.

— Самую малость, и только в представлении скаланцев. По-моему, лишь у моего народа есть правильное понимание того, что это означает — быть знатным. Но здесь всё сводится лишь к праву наследования, и для Фории, например, важнее всего удержать власть, чтобы продолжить род своего отца.

— Всё это звучит так, будто мы говорим о племенном коневодстве, — фыркнул Алек, забираясь под покрывала.

Серегил погасил лампу и присоединился к нему. Алек устроил голову на плече Серегила.

— Однако, всё это весьма странно, тебе не кажется: вот Фория бесплодна и что дальше? За что-то же Боги наказывают её?

— Ну, для неё лично — это всего лишь небольшая неприятность, не более. И я уверен, что это не волновало бы её вовсе, не будь она королевой.

— Хмм. Даже представить не могу её в роли матери, — согласился Алек, зевая.

— Некоторые предназначены для этого более, чем другие.

Серегил лениво погладил голое плечо Алека, наслаждаясь теплом прижавшегося к нему по всей длине тела. Это был один из лучших моментов за весь день. Уютный и сонный, он говорил не задумываясь, в то время как образ Алека, возящегося с детьми вновь витал перед его мысленным взором.

— Ты всё ещё размышляешь над этим? Над тем, что предсказал Оракул в Сарикали?

Он тут же пожалел о вырвавшихся словах, ибо почувствовал, как Алек сразу напрягся.

— Почему ты вдруг вспомнил?

— Ты же знаешь, пророчества всегда туманны. И я все еще склоняюсь к мысли, что, может, мы не совсем правильно истолковали их.

Сердце Серегила сжалось сильнее, когда Алек отодвинулся и упал на спину.

— Я — "странник, дом которого в его сердце". Я — "птица, что вьет гнездо на волнах". Я — "отец ребенка, которого не родит ни одна женщина". И это — благословение. Что из этого я мог понять не так?

— Прости. Забудь, что я сказал.

— До тех пор, пока ты мне вновь не напомнишь.

— Я не напомню!

— Напомнишь. Как в прошлый раз в Уотермиде. Иногда мне кажется, что это волнует тебя больше, чем меня самого.

— Я лишь хочу, чтобы ты был счастлив.

Он не мог видеть Алека в темноте, но вздох, которым тот ответил, сказал лучше всяких слов:

— Я уже счастлив. И пусть всё идёт, как идёт.

Легко сказать. Мысли, не поддающиеся никаким усилиям воли, так и витали рядом, лишая всякого сна.

— Знаешь, Алек, я не вижу причины, почему бы тебе не найти какую-нибудь подходящую девушку…

— Прекрати!

Несмотря на угрожающие нотки в голосе Алека, Серегил не остановился.

— Я лишь хочу сказать, что если тебе захочется завести с кем-то ребенка, то я не стану возражать.

На какое-то время повисла зловещая тишина, потом кровать покачнулась — это встал Алек. Он схватил свою одежду и вихрем вылетел вон. Мгновение спустя в нижнем холле хлопнула дверь библиотеки, закрытая твердой рукой. Серегил сидел ошеломленный. Ничего подобного никогда раньше не случалось. Конечно, бывали между ними разногласия, им даже приходилось драться, и не раз, в те долгие зимние дни в лачуге, но Алек никогда вот так не сбегал. Серегил натянул одежду и вышел в коридор. Света под дверьми комнат гостей не было видно, но он подозревал, что Микам и Кари всё же что-то слыхали.

Он обнаружил, что дверь библиотеки от него заперта. Открыть её для него не составляло труда, но он знал, что лучше этого не делать. Расстроенный, и с чувством глубокой вины, он поплелся обратно к своей кровати, надеясь, что утром всё вернется на свои места.

Но ничто не вернулось. Алек спустился лишь поздно к завтраку, и обменялся с Серегилом парой общих фраз. Микам лишь вопросительно поглядел на обоих, зато Кари, едва с едой было покончено, прижала Серегила в угол, настигнув его в саду.

— Что ты ему сделал? — требовательно спросила она, не сомневаясь в виновности Серегила.

— Ничего!

Она просверлила его темным взглядом.

— Я люблю этого мальчика как своего собственного сына, а только идиот не заметит, что он страдает. Что у вас стряслось?

— Мы всего лишь разошлись во мнениях, — ответил за него Алек, появившийся в дверях кухни. Подходя, он легонько коснулся руки Серегила. — Ничего, о чём следовало бы волноваться. Ведь правда, тали?

Облегчение Серегила было недолгим. Едва Кари ушла, Алек потащил его в дальний конец сада, под защиту высоких розовых кустов. Напускная его улыбка исчезла. Он все еще был зол.

— Если ты хоть когда-нибудь ещё предложишь мне такое, будешь спать один намного дольше, чем одну ночь!

— Я думал лишь о твоей пользе!

— Пользе?! — глаза Алека опасно сузились на миг, но затем в его взгляде появились зловещие огоньки. — Так ты, действительно, не видишь ничего дурного в том, чтобы позволить мне разделить постель с кем-то? Не то ли ты и сам делаешь, исчезая вечерами? Вернулся к своей давней привычке шляться по Улице Огней?

— Ну да, я бывал там, но…

— Нет! — Алек задохнулся.

— Что? О, нет, нет же! Всего лишь ради общения. С Эйруал и несколькими друзьями, но я не спал ни с кем! — поспешил заверить его Серегил, и он не лгал. Вряд ли он даже испытывал какой-либо соблазн.

— А тот зеленоглазый? Тириен, кажется?

— А… да. Прости, что не сказал тебе. Я просто не думал…

— Ты? Ты не мог предположить, что это для меня важно?

— Я никогда не причинял тебе боль, тали. Я не коснулся никого и никогда не коснусь! — зашептал Серегил, надеясь успокоить его прежде, чем их услышат в доме. — Ты же знаешь, у меня никого не было… никого, о ком бы я так волновался.

— Изо всех твоих прежних любовников?

— Одно название — любовники, Алек. Развлечение по обоюдному согласию, не более….

Алек выглядел очень печальным.

— Не понимаю, как это возможно: быть со столькими и никого не любить.

Серегил поколебался, всё ещё чувствуя, на каком скользком пути сейчас находятся оба. Наконец, он пожал плечами и сказал, как есть, как бы глупо это ни прозвучало:

— Мне было всё равно.

Иногда способность Алека видеть его насквозь была благословением. Остатки его гнева исчезли, оставив лишь налёт печали.

— И тебя это сильно угнетает — то, что ты более не свободен?

— Я свободен, Алек. Я с тобой, потому что таков мой выбор. И я обещаю, это — последний раз, когда мы обсуждаем это. Я клянусь Светом, и моей любовью.

И подняв к губам их сплетенные ладони, он стал целовать пальцы Алека. Алек притянул его, целуя в губы, затем отпустил и направился назад, к дому и гостям.

Серегил последовал за ним, чувствуя облегчение, омрачённое лишь сознанием того, что на самом деле это же ничего не меняло. По крайней мере, для Алека.