Дальше всё так и пошло: один день он проводил у себя в каморке, следующий — в мастерской. Медный амулет сменило что-то, что Ихакобин назвал "софической ртутью", и Алеку предстояло выпить Ртутный Настой. У этого лекарства был самый отвратительный вкус, и у Алека слегка подвело живот, но даже в теперь, он нашел, что чувствует себя великолепно, несмотря на своё положение и совсем не сытную пищу. Его сознание было предельно ясным, он чувствовал себя гораздо сильнее, хоть и давно не ел мяса.

Он надеялся снова увидеть Кенира, но день прошел как обычно, а он так и не появился. Не зная, чем себя занять, Алек принялся листать новую книгу. То была история появления первого Верховного Жреца. Его резиденцией, если верить автору, стал Пленимар, а Скала была отодвинута на задний план, ибо как раз вела несправедливую войну за господство над всеми Тремя Государствами и священным островом Коурос.

Алек, зевая, едва осилил полкниги, а затем беспокойно заметался по комнате, прислушиваясь к звукам снаружи и отчаянно желая оказаться там. Он был бы счастлив хоть работать в кухне, хоть колоть дрова — что угодно, лишь бы не сидеть без дела!

Следующий день был точно таким же, как и предыдущий. Алек был слишком обеспокоен, чтобы читать, и решил скоротать время, шагая и делая упражнения, развивающие силу: их показал ему Серегил в те долгие зимние месяцы в хижине. Когда настанет время бежать, он должен был оказаться во всеоружии. И алхимик, сам того не подозревая, здорово помог ему, подумал он с улыбкой. О как это будет приятно, поблагодарить его за всё — ножичком!

Когда он делал приседания, чтобы накачать ноги для прыжка, его глаз наткнулся на какие-то царапины внизу двери, вдруг высветившиеся удачно упавшим лучом света и видные лишь под особым углом. На первый взгляд это напоминало беспорядочный узор, но при более близком рассмотрении оказалось, что это надписи, причём в основном на языке ауренфейе. Чтобы их прочесть, ему пришлось улечься на живот, измудрившись не загораживать себе свет.

Надписи были сделаны очень грубо и едва читались, и Алеку представилось, что автор этих строк должен был писать их лежа: возможно, лишенный последних сил? Чем же это писали? Он провел по царапинам пальцем, ища начало строки, и смог разобрать: "Малис, сын Кориса". Чуть ниже было другое имя, заставившее его сердце пропустить удар, оно читалось легко: "Кенир, потерявший надежду". А дальше — в самом углу двери: "Улия, дочь Понии, да будет проклят…". На этом надпись обрывалась. "Тебе не дали дописать", — задумался он, — "или не хватило духу докончить?"

Он осмотрел дверь до самого низа и нашел еще более дюжины таких надписей: некоторые с именами, другие — анонимные — выражали опасение, печаль, отчаянье. Несколько проклятий были адресованы конкретно Ихакобину, называя его по имени. В других были крошечные полумесяцы — символ Ауры — словно бы выдавленные ногтем.

Это же те, кто был тут до меня, но где они все теперь? Почему остались лишь Кенир, да та нянька?

Он нашел чистое местечко и ногтем большого пальца выдавил полумесяц и собственное имя: Алек, сын Амасы. Он сел, посасывая натруженный ноготь. Это был сиюминутный порыв — оставить здесь и свое имя, и он вдруг пожалел, что сделал это. Все, чьи имена были в этом списке, исключая Кенира, исчезли, и судьба их была неизвестна. Неужели и его ожидает та же участь?

Той ночью ему снились кошмары — сражения, убийства и отчаянное бегство сквозь лесные дебри. Ему даже приснилось, что он убежал и нашёл Серегила. В том сне он крадучись пробирался через дом, в темноте, пробуя каждую дверь, но все они оказывались заперты, пока не нашёл одну — наверху — которая оказалась открытой. И именно там был Серегил, ждущий его с распростертыми объятьями и с такой родной кривой усмешкой. Алек бросился к нему, но проснулся прежде, чем они смогли коснуться друг друга. Сон был столь ярким, что он ещё долго лежал с открытыми глазами и сильно бьющимся сердцем, вновь предаваясь отчаянию. Если он пропадет тут, как все остальные, Серегил даже не узнает, что с ним сталось! Сейчас он был не более чем именем, нацарапанным на двери, затерянным во мраке этой несчастной каморки.

У двери мастерской Ихакобина на следующее утро они немного задержались. Когда стражи, наконец, ввели его внутрь, он увидел, что алхимик не один. Очень высокий бородатый человек, одетый в красный камзол, стоял рядом с небольшим разрисованным знаками шатром в дальнем конце комнаты. Его глаза были темны и жёстки, и он пронзил Алека, занявшего свое обычное место возле наковальни, острым взглядом. Незнакомец ещё немного поговорил с Ихакобином, не сводя с Алека глаз. Когда они закончили, Ихакобин обернулся к Алеку и улыбнулся.

— Ты отлично выглядишь! Позволь-ка мне для начала взять капельку твоей крови, — Ихакобин был сегодня в отличном расположении духа, и Алек подумал: не связано ли это как-то с этим таинственным посетителем?

Алек смущенно подставил палец, чувствуя на себе всё тот же пристальный взгляд незнакомца. Ихакобин сделал укол и повторил обычный трюк с кровью. На сей раз пламя было ярко синим и не гасло в течение нескольких секунд. Он снова заговорил с посетителем, оставшись, видно, очень довольным. Удовлетворившись, мужчина откланялся и вышел вон.

— Превосходно! Даже лучше чем я мог предполагать, — воскликнул Ихакобин.

Алек не был уверен, идет ли речь о цвете пламени или же о реакции посетителя на это.

— Позвольте узнать, илбан, кто был тот человек?

— Это, мой юный друг, был Герцог Тэрис Урган, кузен и наместник Верховного Владыки. Он тут интересовался нашими с тобой успехами. И должен сказать, мне удалось его порадовать, — он взял Алека за подбородок и поближе рассмотрел его лицо, поворачивая его вправо и влево: — О да, гораздо лучше, чем я ожидал. И осмелюсь утверждать, что твоё самочувствие также превосходно.

Восторг алхимика насторожил Алека. Что такого увидел Ихакобин, что доставило ему столько радости? Алек сразу вспомнил тех, кто оставил свои имена на двери. Они тоже когда-то видели блеск в глазах этого человека?

— Надо же! Мы сегодня серьёзны? — Ихакобин взял полированное металлическое зеркало с одного из столов и поднес к лицу Алека: — Посмотри-ка, что я сделал для тебя, мальчишка, и прояви хоть капельку благодарности.

Алек бросил лишь один взгляд, но у него перехватило дыхание: в отражении он увидел незнакомца, поразившего его. Вместо того, чтобы быть бледным из-за нехватки мясной пищи, он был румяней обычного. Глаза казались ещё ярче, а волосы, хотя и давно не мытые, сияли ярче золота. Но изменилось не только это. Теперь он выглядел определенно, как самый настоящий фейе, словно и черты лица его стали иными.

— Я не понимаю! — он, не смея дышать, коснулся своей щеки в суеверном страхе: — Что Вы сделали со мной, илбан?

Ихакобин протянул ему очередное лекарство, но Алек стиснул коленями кулаки и покачал головой: — Почему я так изменился?

— Ну не так уж и изменился, и ни малейшего вреда, как я и обещал. А я — человек слова, Алек. Теперь будь умницей и выпей вот это, только не торопясь. Это слишком ценное средство, чтобы пролить хоть каплю.

— Нет!

Он знал, что это бесполезно, но все равно сопротивлялся, когда стражники схватили его и зажали ему нос. Ихакобин протолкнул кожаную трубку в его горло и влил содержимое чаши. Они держали его, пока он не проглотил всё до последней капли, затем бросили на колени перед Ихакобином.

Алхимик покачал головой, цепляя серебряный амулет к ошейнику Алека:

— Я должен бы высечь тебя, но я слишком доволен твоими успехами.

— Что Вы сделали со мной? — настойчиво повторял Алек, ощущая во рту сладковатый привкус лекарства.

— Все, что я делаю, Алек, направлено на очистку, насколько это возможно, ауренфейской части твоей крови от человеческой заразы, доставшейся от одного из твоих родителей. Я не могу удалить её полностью, и эффект будет длиться лишь пока действует настой, но в данный момент ты — фейе, и гораздо больше, чем когда-либо в своей жизни.