– Даже читал! «Наган Папанина», кажется. Очень смешно! – Дибаев отвечал, все более мрачнея, так как не понимал, к чему клонит собеседник.

– Он лет двадцать назад подобрал на улице собаку. Пес, когда вырос, как говорится, удался! Очень красивая и сильная получилась псина. С мощной грудью, бесстрашная. Хотя беспородная дворняга.

Назвали песика Рот. От немецкого «красный» – у него ярко-желтые подпалины были на морде.

И надо же такому случиться, что примерно через месяц в дом, где жил Мики Веллер, в квартиру на той же лестничной площадке вселился гражданин по фамилии Вегин, поэт, между прочим. И представьте себе, у этого поэта собаку тоже звали Рот.

И вот выйдут, бывало, два литератора на улицу со своими псами, как начнут их подзывать, и бегут эти Роты сами не знают куда. А соседи – так те вообще понять ничего не могли. И тогда стали они звать собачек по имени их хозяев: одного – Ротвеллером, а другого – Ротвегиным. Именно так: ротвеллер, а не ротвейлер!

Потомство собаки господина Веллера дало начало породе русских ротвеллеров. Они немного отличаются от немецких, которые ротвейлеры: крупнее и брутальнее. Но уже и немцы их признают... В международных выставках участвуют...

Дибаев остановился и выкрикнул в коренастую спину:

– Послушайте, Удачник! Кончайте меня морочить вашей галиматьей! Как можно за такой срок вывести новую породу, да еще со сходным названием?

Удачник обернулся и громко захохотал:

– Ну вот, вы не поверили! Вы, Николай Алексеевич, вообще относитесь к тому типу людей, которые и в правду-то не верят. Но большинство, вы будете смеяться, – Удачник с трудом произносил слова, давясь от смеха, – большинство верит! Я проверял! И байку эту я вам рассказал для того, чтобы вместе с вами еще раз убедиться: ничего невозможного нет! Нет такой лжи, которую невозможно было бы превратить в подобие правды. И заставить людей в нее поверить! Разве не так? Разве не вы сотни раз превращали добропорядочных граждан в злодеев, а злодеев делали кумирами страны? – Удачник перестал смеяться так же резко, как начал. И сам ответил на свой риторический вопрос: – Поэтому мы с вами заставим людей поверить в то, что мы делаем благое дело! А наших врагов, напротив, сделаем личными врагами каждого российского гражданина. Мы сделаем это, Коленька!!!

– Ну, здравствуй, сынок! – Игнатов смотрел на высокого, стриженного почти наголо мужчину с незнакомым лицом, остановившегося в створе вертолетной двери.

Двигатели гудели, и было непонятно, слышит его сын или нет. Тот смотрел на Игнатова ошарашенно. Он до последней минуты не знал, куда его везут из камеры Лефортовской тюрьмы.

Когда Александра Фомина посадили в зарешеченный «уазик» и под присмотром четырех молчаливых автоматчиков повезли в неизвестном направлении, то подумалось ему о самом худшем. О том, что устроят ему что-то вроде попытки к бегству, – тут и сказке конец...

Потом повели к работающему вертолету и прямо перед посадкой сняли наручники. Кто-то сзади подтолкнул – давай, мол... А перед ним – человек, очень похожий на отца, которого он не видел больше двадцати лет...

– Ну, здравствуй, сынок! – Отец смотрел на него так, как всегда смотрел в той далекой жизни: прямо в глаза, с сильным прищуром, то ли улыбаясь, то ли пристально вглядываясь.

Фомин даже зажмурился на секунду, не зная, верить или нет происходящему. Но ему в жизни много чего пришлось испытать, и размышлять над правильностью следующего шага он не стал. Перед ним – отец! Это точно! Поэтому он шагнул в салон и так же, прямо глядя отцу в глаза, ответил:

– Здравствуй, папа Дима!

Именно «папа Дима» – так прочел по губам Игнатов и окончательно понял, что в вертолет входит Саша Фомин, его Саша, пропавший в Афганистане в феврале 1984 года. Он протянул сыну руку, потащил на себя и с маху прижал к себе его крепкое тело.

Лицо сына было совершенно чужим.

Игнатов испытал странное ощущение: он точно знал, что перед ним сын! И... совсем не Саша! Даже глаза поменяли цвет. У того Саши они были светло-серые, а у этого – темные или темно-зеленые...

Отстранившись и в упор разглядывая сына, Игнатов почувствовал его смущение и, наклонившись к уху, прокричал:

– Давай обо всем – потом! Ты свободен! Мы уходим. Еще наговоримся...

В вертолете появился третий пассажир: это был Беркас Каленин. Он был одет в камуфляж, который сидел на нем мешковато, будто был на пару размеров больше, чем нужно. Каленин неуклюже ввалился в машину и двинулся к месту, указанному Игнатовым.

В машине находилось несколько человек в штатском, которые как бы принимали вместе с Игнатовым Фомина и Каленина.

Последним в вертолет поднялся полковник ФСБ Барков.

– Гражданин Игнатов! – загудел он. – Все как договаривались! Здесь вещи, которые, я вижу, вы вместе с нашими сотрудниками уже осмотрели. Оружие то, которое вы просили – два ПС-96М, плюс по два снаряженных магазина.

Один из сопровождавших Баркова достал из обычного целлофанового пакета два небольших пистолета, похожих на австрийский «глок», и положил на сиденье перед Игнатовым. Фомин опытным взглядом оценил «игрушки»: почти целиком из пластика, с особым предохранителем, встроенным прямо в спусковой крючок, коротким ходом затвора, патроны в магазине уложены «лесенкой» – значит, их существенно больше штатных восьми...

– Деньги в борсетке – там! – Барков показал под переднее кресло. – Дверь пилотской кабины блокируется из салона. Хотите – можете перекрыться. В этом случае будете общаться с пилотом по переговорному устройству.

– Да, я проверил! Уже воспользовался этой возможностью! – Игнатов показал рукой в сторону двери кабины, которая, как стало ясно, была заперта снаружи.

Барков закашлялся. От необходимости кричать его голос стал еще более хриплым.

– Я предлагаю, господин Игнатов, еще раз уточнить наши взаимные обязательства. Итак: вы двигаетесь в Кубинку. По дороге делаете одну посадку. Место укажете пилоту. Там забираете ваших сообщников...

– Как вы сказали? – не расслышал Игнатов.

– Сообщников!!!

Игнатов улыбнулся и поправил Баркова:

– Называйте их пассажирами!

– Сообщников! – хрипло в третий раз произнес Барков. – Далее следуете в аэропорт Кубинка. Там вас ждет самолет. Самолет с дальностью полета до пяти тысяч километров. Надеюсь, точка вашего приземления попадает в эту дальность? Это не Новая Зеландия?

Игнатов промолчал и дал понять, что готов слушать дальше.

Барков по-армейски, наподобие гимнастерки, одернул вниз пиджак. Было видно, что он нервничает.

– Перед взлетом, ровно в половине двенадцатого, вы передаете нам условную фразу... Это касается двенадцатичасовой бомбы. Так?

– Нет! – возразил Игнатов. – Условную фразу вы получите без пяти двенадцать. Мне не нужны неожиданности...

– Но это рискованно! Вдруг – какая-то случайность, и мы не успеем передать фразу в эфир!

– Сделайте так, чтобы случайностей не было. Мне не нужны сюрпризы, – повторил Игнатов. – Мало ли что придет вам в голову за эти полчаса?! Ваш цейтнот – это мой союзник. Чем меньше времени у вас, тем больше возможности у меня покинуть страну...

– Господин Игнатов! – Барков говорил нарочито медленно. – Мы в любом случае подтвердим ваш вылет за границу только после того, как убедимся в том, что взрывное устройство найдено и обезврежено.

– Хорошо! – неожиданно согласился Игнатов. – Пусть будет без четверти.

Барков кивнул.

Игнатов тем временем повернулся к сыну и спросил:

– Ну, ты все понял?

Тот неопределенно пожал плечами: мол, понял, но далеко не все.

– Прикинь пока свою одежду.

– Да подойдет! – вмешался в разговор Барков. – Мы же ее не с луны брали, человек-то у нас был.

– Прикинь! – повторил Игнатов.

Фомин кивнул и пошел в глубь салона, чуть прихрамывая.

Барков проводил его взглядом и снова обратился к Игнатову:

– Дальше вы взлетаете на самолете по маршруту, который сообщите нам сразу после взлета.