Они аккуратно заклеили ему рот скотчем, крепко связали руки и ноги. Один из них деловито поправил ему узел галстука. Он чуть-чуть подтянул его и, отстранившись, оценил результат своей работы. Увиденное его удовлетворило. Парень фамильярно похлопал Каленина по плечу: мол, смотришься просто отменно.

– Давай, закидываем!

Потащили к машине. Один прихватил Каленина за подмышки, другой – за щиколотки. Легко качнув, бросили в багажник. Крышка захлопнулась, и пленник понял, что его повезут куда-то, где непременно вскоре убьют. Да, собственно, ранее сказано об этом было недвусмысленно.

Самое отвратительное было именно в ожидании и в осознании того, что эти двое уже знали его судьбу. Они и были его судьбой...

Ехали совсем недолго. Он почувствовал, что машина остановилась. Прошло минут пять. Кто-то ходил возле машины. Потом крышка багажника неожиданно распахнулась. Беркас на секунду ослеп от яркого майского солнца и услышал спокойный голос:

– Ну-ка, давай я тебе помогу, старичок. – Беркас с трудом разглядел одного из подручных Дибаева. – А то со связанными руками и ногами из багажника вылезать неудобно. А вот наклейка на лице тебе совсем не мешает! – Парень громко расхохотался и вдруг удивленно задергал носом. – Э-э-э, – брезгливо протянул он, – да ты весь мокрый, от тебя же воняет. Неужто так страшно? Слышь, Ген, я его, обоссанного, на себе не потащу.

– Я тем более до него не дотронусь – меня вырвет.

– Давай, Гена, развяжем его, пусть сам идет к своей машине и садится за руль. Блин, весь багажник загадил.

– А он от нас не дернет? – поинтересовался тот, кого напарник называл Геной.

– Он? – рассмеялся первый. – Да он сейчас даже ходить не сможет, не то что бегать. Ты посмотри на него. Как он машину-то поведет? Он же нам нужен за рулем... По сценарию... Эй ты, герой нашего романа, машину поведешь? Нам ведь еще до шоссе добраться надо. Финальная композиция планируется там, рядом с красным авто британского разлива. Вы ведь, по нашему сценарию, все трое там встретились. Стрелка у вас там случилась. Сошлись на двух дорогущих машинах и постреляли немного. Ну что, поведешь?

Каленин молчал, поскольку рот был заклеен скотчем.

– Молчание – знак согласия! – назидательно произнес веселый гаер и в два движения перерезал веревки на руках и ногах Каленина. – Меня, кстати, Евгением зовут. А он – Гена. – Представившись, он с хрустом сдернул скотч. – Это чтобы людей не пугать, а то за рулем такой тачки – и рот заклеен! Народ будет шарахаться и создавать аварийную ситуацию на дороге, – сострил он и весело рассмеялся своей шутке.

Каленин судорожно хватанул воздух ртом и тут же почувствовал толчок в спину.

– Давай, садись в свой «народный вагон»!

Каленин еле управлял своим телом. Он, шатаясь из стороны в сторону, двинулся к машине и с трудом забрался на водительское сиденье. Рядом с ним плюхнулся Евгений, демонстративно поправляя перчатки на руках и отодвигаясь подальше.

Заметив вопросительный взгляд Каленина, он ободряюще ухмыльнулся и показал ствол пистолета, направленный Беркасу в живот.

– Значит, так, – глядя Каленину в глаза, начал он, – одно неловкое движение, и я стреляю. Это раз. Перчатки – чтобы не оставить в твоем салоне пальцы. Это два! А в-третьих, воздух не шевели – пахнет сильно. Рулем работай... Мы едем вон за той «Волгой», на которой ты сюда приехал. Ну и запах от тебя! – Он скривил нос. – Держись за ним. Не захотел Генка с тобой сидеть. «Волга»-то – моя, я должен был ее вести, а он тут, в джипе... Брезгливый – ну сил нет. Еще больше, чем я. Ложку в ресторане обязательно салфеткой протрет, а то и минералкой сполоснет, прежде чем есть сядет. А гриппом, чистоплюй, болеет каждую зиму. Я вот не болею, а он – всегда. Ну, давай трогай. Чего стоишь?

Беркас же, не вслушиваясь в то, что бормочет его палач, с надеждой думал о боксе подлокотника, куда несколько часов назад он убрал пистолет, который ему дал Игнатов. Он понимал, что это последний шанс на спасение. Если, конечно, оружие еще там. Ведь машину могли предварительно обыскать.

Он завел двигатель и, как мог медленно, двинулся вперед, высматривая нырявшую на проселочных ухабах «Волгу».

Вскоре машина выскочила на Можайское шоссе и пошла в сторону области. Евгений щурился от солнца и то и дело поправлял козырек над лобовым стеклом. Когда он в очередной раз потянулся к нему рукой, Беркас ударил по тормозам и с нечеловеческим рыком вцепился зубами в левую, вооруженную руку своего спутника. Грохнул выстрел, но Беркас его даже не слышал. Он продолжал сжимать челюсти, чувствуя, как рот заполняет теплая соленая жидкость. Он до боли в затылке напрягал скулы и одновременно рвал из подлокотника горячую рукоять маленького пистолета. Когда он наконец почувствовал, что оружие у него в руках, он разжал челюсть, резко откинулся к двери и заорал:

– Убью!!! Стреляю!!! На пол!!! А-а-а-а!!!

Его крик совпал с не менее отчаянными завываниями, которые издавал Евгений. Его запястье было напрочь разорвано зубами Каленина, и из перекушенных вен бурунчиками вскипала кровь. Евгений терял сознание от болевого шока. Его пистолет валялся где-то на полу.

Беркас выпрыгнул из машины, успев заметить, что прозвучавший в машине выстрел проделал аккуратную дырочку в лобовом стекле, почти не давшую стрелок.

– Вылезай, сволочь! Казнить тебя буду! – устало произнес он и распахнул дверь со стороны пассажира...

«Волга», шедшая впереди, сначала моргнула красными тормозными фонарями, а потом двинулась задним ходом. Когда между машинами осталось не более пяти метров, она остановилась. Каленин не стал дожидаться, когда из машины выйдет водитель. Вооруженный двумя пистолетами, он в два прыжка оказался возле водительской двери и выстрелил прямо через стекло в приборную панель.

...Через пару секунд его противник лежал на земле возле колеса, оглушенный выстрелом и нечленораздельными криками Каленина, который, казалось, сошел с ума и, пуская изо рта оставшиеся после первой схватки кровавые пузыри, отплясывал рядом с поверженным противником какой-то дикий танец...

Полковник Дергун был очень горд, что первый допрос арестованного Игнатова доверили именно ему. Смертельно уставший Барков уступил ему эту роль и попросил «покрутить» Игнатова, воспользовавшись его психологическим состоянием.

Игнатов действительно, может быть, впервые в жизни, был подавлен и растерян. Он никак не мог связать все концы этой истории между собой. Как он мог так просчитаться? Почему не предугадал опасности и отправил Тихоню на верную гибель?

Самое ужасное для Игнатова было то, что о своем роковом проигрыше он догадался сразу, как только увидел на крыльце Шарпея в его нелепом спортивном костюме с пузырями на коленях. Он вдруг увидел совсем другого человека, вовсе не того, которого рисовал в своем воображении. Ему мгновенно открылось: Президент – честный и совестливый мужик, а значит, – не мог взять на душу те грехи, в которых он, Игнатов, собирался его обвинить...

В нарушение всех правил Дергун устроил первый допрос прямо в своем рабочем кабинете, попросив, правда, чтобы компанию ему составил молодой опер из его же отдела, и поставив у дверей двух вооруженных конвоиров. Полковнику очень хотелось, чтобы раздавленный поражением Игнатов увидел развешанные кругом фотографии, на которых полковник был запечатлен рядом с первыми лицами страны. На, мол, любуйся, ценят Олеся Дергуна!

Но Игнатов – сразу постаревший лет на десять, на котором даже военный камуфляж, всегда подчеркивавший его статность, стал смотреться, как на деревенском грибнике, глаз не поднимал – не хотел, чтобы Дергун видел, какие душевные муки он переживает в эти минуты. На вопросы отвечал односложно и механически: «Да», «Нет», «Не знаю». Тот же, напротив, брал реванш за унижение, которому подверг его Игнатов при первой встрече. «Я тебе покажу народный хор! Ты у меня сам запоешь! Запомнишь Олеся Дергуна на всю жизнь!» – заводил себя полковник, задавая вопросы все более жестко и напористо. Наконец он нашел больное место у Игнатова и стал настойчиво спрашивать про Сашу. Он видел, до какой степени это тяжело Игнатову, но намеренно раскручивал тему, задавая явно не относившиеся к делу вопросы о Сашином детстве, о том, как складывались отношения в семье. В конце концов он поинтересовался, не Игнатов ли подвиг Фомина перейти на службу к американцам, и, естественно, добился своего: Игнатов не выдержал и нервно отреагировал: