Вскоре Каленину удалось вернуться на асфальт, и скорость возросла до максимума. Погоню он обнаружил не сразу. Уже свернув на второе Успенское шоссе, он увидел, что далеко позади появились огоньки автомобильных спецсигналов. Он понимал, что при любой скорости на трассе ему от погони не уйти. Рано или поздно ее перекроют. Тем более что, судя по цвету проблесковых маячков, среди которых было несколько красных, в числе преследователей были и милицейские автомобили.

Каленин лихорадочно стал набирать по мобильному телефону своего шефа, но вдруг услышал металлический женский голос: «Ваш телефон временно заблокирован». «Что за черт! – подумал Беркас. – Это же не думский служебный телефон, который действительно могли заблокировать в связи с моей мнимой гибелью. Этот номер я никому не давал и общался по нему только с Асей».

Беркас успел отметить, что за поворотом, за которым дорога пошла резко вниз, огни преследователей исчезли. Значит, и он в этот момент не был им виден! Поэтому он резко ускорился и ушел вправо – на первую же появившуюся проселочную дорогу. Она петляла по лесу, и Беркас молил Бога только об одном: о том, чтобы скорее осела проселочная пыль, которая могла указать преследователям, куда он свернул. На проселке он имел огромное преимущество в скорости, так как его «туарег» глотал проселочные ухабы не давясь, что позволяло поддерживать высокую скорость, которую явно не могли позволить себе на проселке его преследователи.

Вскоре он сделал еще один поворот, уходя на старую лесную дорогу, заросшую травой и молодой крапивой. Ему показалось, что преследователи его окончательно потеряли.

Он еще раз крутанул руль и сквозь низкий кустарник пробрался в чащу, маневрируя между деревьями. Машина застыла на лесном бездорожье, скрытая со всех сторон низким подлеском и возвышавшимися над ним густыми елями.

Стояла звенящая тишина. Беркас откинулся на сиденье и почувствовал, что у него почти нет сил на то, чтобы просто выбраться из машины, подумать и принять хоть какое-нибудь внятное решение. Он не представлял, где находится, как выбраться на трассу и что делать.

Беркас взглянул на свой мобильный телефон и вновь попробовал соединиться – теперь уже с Асей. Толку не было. Телефон отвечал все тем же неживым голосом.

Он вдруг почувствовал прилив необъяснимого страха, от которого на лбу выступила испарина и вспотели ладони. Он каким-то шестым чувством понял, что за отключением телефона стоит чья-то злая воля.

«Надо бросить машину здесь и потихоньку пробираться к дороге, – подумал Беркас. – А там поймать машину и... а что делать дальше? Искать Асю? Да, Асю и Баркова. Только рядом с ними можно рассчитывать хоть на какую-то безопасность. И все рассказать Гирину. И больше никакой самодеятельности. Надо было сразу все рассказать Гирину. Хотя черт их всех знает? Может быть, он кинулся бы звонить Удачнику или Дибаеву».

Они с Асей с самого начала договорились, что рассказывают Гирину и Баркову только все то, что знают про Игнатова, Фомина и Тихоню, про их намерение быть на площади перед храмом. Про пленку же решили умолчать именно потому, что боялись довериться кому бы то ни было. При этом Ася, потупившись, предложила:

– Давай и про этого... как его? Тихоню тоже не будем говорить. А? Он же меня и мальчиков моих спас, тебя с того света вытащил...

Каленин сжал зубы и решительно ответил:

– Нельзя, Ася! Нельзя! Он реальный участник покушения. Он, если что, будет стрелять. Именно он! И потом, эти трое с нас не брали слова молчать! – Беркас вдруг осекся. Задумался. Повторил, как бы про себя: – Не брали слова... Отпустили легко и беззаботно. Даже безалаберно. А зачем, Ась? Зачем они нас отпустили? Машину дали?

– Ну, наверное, они нас просто не боятся, в расчет не берут. Не думают, что мы можем им реально помешать.

– Как же можно нас не бояться, если мы были вместе с ними на даче, слышали про их планы? Как-то странно все это. Но про Тихоню промолчать нельзя! – решительно повторил Беркас. – Я лучше всю жизнь буду ему передачи в тюрьму носить, лучших адвокатов найму, семью его содержать стану, но промолчать нельзя.

– Нет у него семьи, – тихо сказала Ася. – Игнатов – его семья, Игнатова он как отца любит. За что только – непонятно! Мне сказал, когда на дачу вез, что Игнатов-де всей своей жизнью доказывает, каким должен быть честный офицер и человек. Бред какой-то! Как можно так ошибаться? Как можно так верить этому человеку?

– Видно, твой Тихоня сначала напрочь Бога потерял, – серьезно ответил Каленин, – а потом обрел его в лице Игнатова. Тихоня-то думает, что служит добру. Он же в этом не сомневается. А кто не сомневается, тому легко...

Барков гнал машину на Житную, в Министерство внутренних дел, где, по его сведениям, находился Петр Анатольевич Удачник. Перед выездом Барков позвонил в приемную министра и предупредил его, что он должен, по поручению руководства и в связи с гибелью Фомина, встретиться с Удачником и допросить его. Про санкцию на арест он умолчал.

Ему подтвердили: начфин на рабочем месте.

Арестовывать действующих генералов ему еще не приходилось. Но в кармане лежала санкция на задержание. Гирин по телефону намекнул, что получил ее только благодаря вмешательству, как он выразился, «начальника страны». Значит, Шарпей наконец-то поверил в заговор.

Барков, а вместе с ним несколько вооруженных бойцов спецназа на полминуты застряли на входе в здание министерства, объяснились с охраной при помощи документов, решительных жестов и парочки крепких выражений, а потом двинулись на тот этаж, где находилось финансовое управление. Трое поднимались на лифте, остальные блокировали лестничные пролеты.

Барков решительно вошел в приемную, жестом поручил вскочившую секретаршу сопровождавшим его парням и вошел в кабинет.

Удачника в кабинете не было. Барков прошел в заднюю комнату, решительно дернул дверь туалета. Пусто.

Услышав отчаянные вопли секретарши, он вернулся в приемную.

– Он минут пятнадцать как выехал по срочному делу, – возмущалась полная блондинка, чьи светлые кудряшки резко контрастировали с почти брежневскими черными бровями. – Кто дал вам право врываться в кабинет Петра Анатольевича?!

– Ему кто-то звонил? – поинтересовался Барков.

– Через меня – нет. Но он разговаривал с кем-то по мобильному телефону и сказал, что его вызывают в Кремль.

– И часто его вызывают в Кремль по мобильной связи? – поинтересовался Барков.

– Он часто бывает в Кремле, – с гордостью ответила секретарша, на которой форма капитана милиции бугрилась, как защитная амуниция хоккеиста. – У нас очень много общих вопросов с Управлением делами, – уточнила она и для убедительности тряхнула кудряшками.

– На чем же он уехал, ведь его машина задержана?

Секретарша задумалась и немного растерялась.

– Кажется, за ним прислали машину... Впрочем, не уверена. Спросите Мишу.

– Это какого Мишу? Водителя Удачника, что ли?

– Да, Михаила Зиновьевича! – Секретарша понизила голос. – Он сегодня бандита застрелил. Сейчас я его наберу...

Она грузно опустилась на офисный стул, неожиданно легко крутанулась на нем и подъехала к приставному столу, заставленному, как положено в приемной большого начальника, множеством телефонов.

– Странно, сигналы идут, но он не отвечает, – удивилась женщина. – Сейчас позвоню охране на парковке, может быть, он там?

В этот момент в приемную влетел офицер, который остался с группой прикрытия на лестнице. Он что-то шепнул Баркову, и тот кинулся наружу, успев приказать сопровождавшим его двум спецназовцам остаться для охраны кабинета.

Во внутреннем дворе министерского здания на асфальте лежал искореженный страшным ударом о землю труп водителя Удачника. Быстро удалось установить, что он упал с высоты девятого этажа, из окна, расположенного на черной лестнице, приспособленной для экстренной эвакуации на случай пожара. В обычное время этот лестничный маршрут практически не использовался, хотя именно сюда выходили двери многих технических помещений, обеспечивавших жизнедеятельность здания.