— Теперь мой дом здесь, — продолжал Кирен. — К слову, я потерял славного коня, возвращаясь от твоего батюшки. Кто бы ни держал Грейвенхольм, хотя бы лесам урона не наносили.

Дьюранд фыркнул. Забавно. Грейвенхольм, его некогда родной дом, казался сейчас таким далеким от замка Акконель…

Кто-то на возвышении произнес имя Дьюранда.

— Дьюранд, — прошипел Берхард, сверкая здоровым глазом. — Дьюранд, осел ты этакий. Тебя!

— Что-что?

Конзар соскользнул со своего места и встал рядом с Дьюрандом.

Все в зале поднялись на ноги.

— Давай-ка, не рассиживайся, — поторопил его Конзар. Они вместе прошли через весь чертог к почетному столу, где сидели старый герцог и еще уцелевшие члены его семьи: Ламорик, Дорвен и Альмора. Оказавшись перед краем стола, Дьюранд почувствовал на себе их взгляды — точно погрузился в глубокую воду.

— Теперь надо поклониться, — прошептал Конзар у него за спиной.

Дьюранд низко поклонился, не сводя глаз с герцога. Один из распорядителей передал тому медальон. Безделушка свисала из руки старца на ленте.

— Это он был в конюшне, — заявила Альмора.

Ламорик шагнул к отцу.

— Голос отряда промолвил свое слово. За подвиги, совершенные тобой сегодня на ратном поле, отец ныне называет тебя Акконельским Быком — высшая почесть пиршества.

Дорвен глядела на молодого рыцаря. Поняв по жесту Ламорика, чего от него ждут, Дьюранд подошел к герцогу и преклонил колени, чтобы тот надел ему на шею медальон. Бычья морда свисала на шелковой ленточке. Такие награды рыцари вроде Конзара носят еще долго после длинных летних дней, проведенных на ристалище.

Дьюранд покосился на Ламорика. Лента за мятеж, медальон за убийство.

— Мне надо было решать, — произнес молодой лорд. — Кто ж еще?

Оуэн — уже мертвый. Сам Ламорик. Оба они сделали больше.

Герцог надел медаль на шею Дьюранду. Похоже, старик уже совладал с собой. Синие глаза сияли, как две луны. Он поднял Дьюранда с колен.

И вот новый Акконельский Бык повернулся к собравшимся. Рыцари — все до единого — подняли мечи в мрачном салюте. Он бросил друга на верную гибель, пока спасал того, кого уже однажды предал.

Вот она, изнанка славы.

Когда пиршество завершилось, Дьюранд покинул Расписной Чертог и через внутренний двор вышел в следующий двор, мокрый и грязный. Тени медленно выползали из трещин и заполняли поле. Последняя группка рыцарей проверяла седла и упряжь перед отъездом. За несколько часов две сотни воинов собрали шатры, созвали разбредшихся слуг и оруженосцев. К утру эти трусы будут уже за много лиг отсюда.

Дьюранд осматривал склон, на котором стояли зрители. Вспоминал копья и крики. Близ ворот, где лежали тела погибших, стоял ряд высоких повозок, за которыми присматривали жрецы, бормочущие молитвы. Повозки кренились от груза, но что именно это за груз — видно не было под серой холстиной.

Бычий медальон ощутимо ударил Дьюранда по груди. В опустевшем дворе гулко разносились голоса собиравшихся рыцарей. Свет уже покинул двор, а скоро покинет и небо.

Сняв с шеи медальон, Дьюранд подошел к повозкам. В конце концов жрецы все же позволили ему поискать среди тел погибшего друга. Дьюранд надел медальон поверх свалявшейся бороды и гривы спутанных волос, а потом пробормотал несколько слов, тихо обращаясь к Небесному Воинству.

— Не стоит слишком долго стоять на ночном воздухе, — внезапно раздался знакомый голос. — Особенно тут.

Обернувшись, Дьюранд разглядел, что через тонущий в сумерках двор к нему шагает Конзар. Голова старого рыцаря была перевязана.

— Смотри, какое местечко у ворот, — промолвил он, указывая на каменную скамью для часового.

Конзар уселся и глубоко вздохнул.

— Сколько тебе, сынок?

— Я повидал двадцать одну зиму.

— Двадцать одну? — повторил Конзар. — Сдается мне, с тех пор, как я ношу шпоры, как раз двадцать одна зима и миновала. — Он выхватил из ножен свой меч, Разящий, и Дьюранд услышал высокую, потустороннюю песнь клинка в ночном воздухе. — Я завоевал этот меч в первую же свою луну и с тех пор сражался еще семь лет, пока не обратил на себя внимание старого герцога Беоранского. А в следующую луну Кассонель Дамаринский стоял на лестнице в Тернгире — и я потерпел поражение. Четырнадцать лет с тех пор прошло — даже и все пятнадцать.

Дьюранд попытался представить себе жизнь, состоящую из сплошных ночных дозоров, неистовых турниров и военных походов на юг. Сам-то он был рыцарем меньше полугода.

— Ага, смотри, — внезапно промолвил Конзар, указывая клинком через темную траву на другой конец двора, туда, где в выбоинах и неровностях почвы копошились густые, точно чернила, тени. Небывало черные, неправдоподобно густые — казалось, поутру на их месте останутся пятна.

Дьюранд поднял руку, сложив пальцы в знаке Небесного Ока.

— Видишь? — спросил Конзар, но, заметив жест Дьюранда, сам ответил на собственный вопрос: — Еще бы. Смерть и солдаты. Ничего не поделаешь, через какое-то время поневоле начинаешь видеть. Это Утраченные души, жадные до крови. Берхард или Гермунд рассказали бы тебе о них побольше.

— Воинство… — по странным формам пробежала судорожная дрожь, точно слова старого воина действовали на них, как соль на пиявок. — Небесное, — закончил Дьюранд.

Конзар хмыкнул. Чернильные тени вязались в узлы, извивались струей дыма.

— Неужели и мы кончим вот так? — с ужасом спросил Дьюранд. Голова у него шла кругом от стыда и тоски по былым дням.

— Кто я такой, чтобы предсказывать, что именно ты утратишь? Нам предстоит долгий путь.

Дьюранд поддернул плащ, вырывая край у одного из ползучих духов.

— Владыка Небесный!

Зашелестели еле слышные крики, и Дьюранд осознал, что скоро они будут дышать мертвецами. Некоторые лошади, впряженные в повозки, затрясли головами, почуяв толпу пришельцев из Иномирья.

— Это всего-навсего мертвецы, Дьюранд. Мало кто из тех, что пресмыкаются под ногами, способен причинить нам ощутимый вред. Сильные не просят — берут сами.

Что за убогую жизнь вели эти существа — прячась в канавах, голодая, запертые в швах мироздания, покуда то, что еще оставалось в них человеческого, не износится, не улетучится окончательно?!

Уезжавшие рыцари и их беспокойные вьючные лошади с цоканьем приближались к воротам.

— Я видел, как ты поступил с наградой. И говорю тебе — берегись: отныне ты связал себя с мертвецом, — промолвил Конзар. — Ненависть, горе и вина — крепкие узы. — Он смотрел на Дьюранда прищурившись, не обращая внимание на вьющихся духов. — И не броди слишком долго по ночному холоду.

Последние слова прозвучали слабым вздохом.

Неподалеку остановился отряд рыцарей. Одним из них оказался Берхард, ведущий с собой пару оседланных коней: чалого и крепкого мышастого. В перевязи через плечо Берхарда висел длинный меч.

— Так вот, — промолвил Конзар. — Хотя Радомор пока и ускакал, не думаю, что он оставит нас в покое. Я говорил с сэром Киреном. Нам нужен разведчик — чтобы перебрался через реку на сторону Ирлака, покуда у нас еще есть такая возможность. Через мост переедете с группой моих друзей — на случай, если за переправой следят. Езжайте и возвращайтесь сегодня же ночью с новостями.

Берхард кивнул.

Прикрывающий разведчиков отряд покидал город по тем же улицам, по которым всего лишь вчера гнали обреченных быков, и скоро проехал через пользующиеся дурной славой Фейские ворота, почти чувствуя на себе взгляды каменных быков. Дьюранд последовал примеру Берхарда и затесался в толпу — спрятался среди всадников на простых конях в грубой упряжи.

Потом вместо того, чтобы сворачивать к докам, отряд двинулся налево, через нижнюю часть города и дальше, вдоль северного канала, что вел к Бейндролу. Вскоре под темнеющими небесами замаячил Герцогский мост.

На дальнем берегу горел свет, отбрасывая темные тени на дорогу.

Берхард пригнулся к уху Дьюранда.