— А твои дети?

— Они мои дети, — едва улыбнулась она, запуская пальцы в его наполовину седые волосы. И он тоже понял ее, как понимал всегда.

Странно, но это понимание не пугало, Гарри был даже рад, что не нужно говорить лишнего. Говорить не хотелось.

Она предоставила ему право выбора, но знала, что выбора как такового у них уже не было. Выбор за них сделали другие: Рон, ушедший в прошлое, Ксения, впустившая ее свет в его тьму, Альбус, прижавшийся к ней неожиданно доверительно. У них почти не было выбора. Почти.

Это «почти» Гарри преодолел за один взгляд на нее, стоявшую у камина с медальоном, который, казалось, стал центром того, что звалось теперь «прошлое». Рыжие отсветы от огня играли на ее волосах, словно отсветы тех людей, что еще недавно были с ними. Были и всегда будут.

Он прикасался к ней, будто впервые. Без угрызений совести целовал, обнимал, снимал с нее одежду, отдаваясь тому свету, что заполнял его изнутри. Он знал — не оттолкнет, не разожмет объятий. Но если бы оттолкнула — он бы понял. Как понимала сейчас она.

Никогда не было Гарри и Гермионы. Были Рон и Гарри. Было Золотое трио. Были Рон и Гермиона.

Невозможное стало возможным, окутанное светом ее души.

Плед комком лежал у их ног. За окном падал снег, освещенный лунными бликами уличного фонаря.

И словно далекое эхо прошлого, когда-то и где-то услышанного и увиденного, — пение феникса…

Рассвет. Он разогнал низкие облака. Снег начал золотиться. Рассвет.

Через два часа проснется замок. Начнется новый день. Новый. Второй новый день.

Через три часа он пойдет в Министерство. Как вчера.

Бруствер. Министерство ждет расцвет. Уже сейчас видно. По оборотням — видно.

Сорок три человека. Пятнадцать — виновны. Их ждет Азкабан. Одиночные камеры. Принудительное употребление волчелычного зелья.

Остальные ждали помощи. Комнаты в отсеке Отдела Тайн. Книги. Радио. Общение через невидимые решетки. Внимание целителей. Посещение родственников.

Они смотрели с надеждой. На него, на Тео. Он приходил. Смотрел. Исследовал.

Рассвет. Для них — это рассвет надежды. Потому что он понял. Не спал ночь. Искал в книгах. В себе. Ходил к отцу и Дамблдору. И понял.

Империус. В их крови — управляемость. Они — оборотни. Это не изменить. Изменить можно управляемость. Ментальные приемы. Они сильнее Империуса. Создание образов в сознании. В темной тени Волан-де-Морта. Образа не магглов. Не полукровок. Вообще — не цели нападения. Образа покорности. Образа спокойствия.

Он создаст образ покоя. Сильный и долговечный. Они превратятся. Это не исправить. Но они будут безвредны. Собака в углу. Никакой агрессии. Никакого стремления напасть. Только забиться в угол. И ждать.

Сегодня он попробует. Хотя был уверен — получится. Потому что установка в крови этих людей-оборотней. Они не станут обычными оборотнями. Просто — безопасными.

Министр предложил их учет. Когда Тео им поможет. Когда их отпустят. Они будут под надзором. Но Тео знал — и этого им будет достаточно. Их глаза — глаза жертв.

Их будет больше. Через три дня. Когда резервации будут открыты. Изолированы. Когда действительно закончится дело оборотней.

Тео все рассказал. Все, что видел. Видел в сознании Тома. И Тео пойдет туда. Он поможет.

Он будет помогать. Тем, кто ждет помощи в Отделе Тайн. Он поможет. У него есть Ксения. Когда та поправится. Есть Роза.

Рассвет. Яркое солнце. Выпавший снег. Он скоро растает. Растает под солнцем.

Тео вздрогнул. Странно. Хотелось залезть на подоконник. Как в детстве. Как в восемь лет. Залезть и сидеть. Смотреть на рассвет.

Странно. Он не слышал. Не слышал, как она вошла. Значит, вечером ее выписали. Вчера. Но еще рассвет. А она — тут.

Встала рядом. Смотрит. На рассвет.

— Гарри Поттеру предложили стать главой мракоборцев.

Роза. Чуть улыбнулась. Отдохнувшее лицо. Добрые глаза.

— Ты был в Министерстве?

Тео кивнул. Об этом не писали газеты. Писали лишь о победе. О лесе Дин. О тех, кто там был. Конечно, не обо всех. Официально там не было детей. И журналисты об этом не раскопали. Кингсли Бруствер проявил силу.

Писали о празднике в магическом мире. Праздник длился второй день. Праздник…

— Он отказался. Гарри Поттер отказался от поста.

Она подняла брови. Чуть улыбнулась. Стоит рядом. От нее веет теплом. Как от солнца.

— Дядя Гарри устал, наверное, ему нужно время… Меня совсем не удивляет, что Кингсли предложил ему этот пост. Справедливо…

Она повернулась. И села на подоконник. Лицо в тени.

Тео поднял взгляд. Вздрогнул. От ее взгляда. Она улыбалась.

— Ты не считаешь это хорошей идеей, да?

Тео кивнул. Странно. Она поняла. Без слов. Без какого-либо контакта. Просто взглянула. И поняла.

— Справедливо — дать Гарри Поттеру спокойно жить. Жить. Не касаясь крови. Не касаясь чужой боли. Чужого горя. Не касаясь тьмы. Любой тьмы. Это — справедливо.

Роза. Она чуть удивлена.

— Тео… Как ты считаешь, то, что случилось с тем оборотнем, Томом, справедливо?

Вздрогнул. Луч солнца. Прямо по глазам. Зажмурился.

— В лесу Дин — справедливо. На зло отвечают злом. На силу — силой. А остальное — не мне судить.

Она молчала. Смотрела. Странно. Смотрела на луч солнца. Луч на его черной мантии.

Тишина. Рассвет. Диск солнца. Почти половина. Снег бьет по глазам.

Странно. Хочется выйти на улицу. Выйти и слепить снежок. Как в детстве. Как до того человека в их семье.

Тео помнил. Лай собаки. Смех мамы. Далекий. Почти забытый. Нет, не забытый. Загнанный далеко в память. Шлепок снежка о спину. Смех.

Его смех…

— Я рассказала маме об отце. О том, что он решил быть с женщиной, которую укусил. — Ее голос. Он ворвался в его смех. Смех внутри него. Далекий смех. Ранящий. Причиняющий неудобства. — Я не должна была скрывать, правда? Я знаю, что отняла у нее надежду… Но ведь это правильно, да?

Тео молчал. Слушал ее. Странно. Никто и никогда не делился с ним подобным. Никто не говорил о своих чувствах. Своих мыслях. Переживаниях.

— Папа изменился. Так и должно было быть… Теперь мы ему не нужны. Я знаю. Он отнял у нас надежду. А мама…

— У нее есть Гарри Поттер.

Тео вздрогнул. Ее ладонь. Обжигающее прикосновение на руке. Странно. Он не любил этого. Но не отшатнулся. Она сама разорвала контакт. Оперлась на руки.

— Ты тоже это почувствовал?

Чуть растеряна. Даже напугана. Переживает.

Тео кивнул. Он не почувствовал. Просто знал. Иначе Гермиона Уизли никогда бы не стала источником. А Ксения — чувствовала.

Роза. Опустила голову.

Странно. Хотелось ее коснуться. Просто коснуться.

Переживает. Борется с собой.

Взрослая Роза. И юная Роза. Они боролись. Внутри нее.

Любовь к родителям. Как к целому. И любовь к матери.

Понимание отца. И понимание одиночества матери.

Странно. В ней совсем не было детского эгоизма. Нет, был. Но невесомый.

Тео видел. Она думала о матери. Взвешивала. Решала. Старалась быть логичной. Отрешиться от чувств. Конечно, это сложно. Но у нее получится.

ОНА.

Подняла лицо. На щеке — слеза.

Странно. Тело не подчинялось. Рука сама потянулась. Горячая слеза.

— Как прежде уже никогда не будет, — прошептала. Не оттолкнула. Не вздрогнула. Просто смотрела.

Да. Она понимала. Она принимала. Принимала тот мир, что теперь окружал их.