Они трансгрессировали, держась за руки, к стене непроходимого леса, освещенного хмурым осенним небом. Ни души вокруг.

— Где мы? — Джеймс достал палочку, но Малфой лишь покачал головой. Сам же, к изумлению Джеймса, прикусил себе палец и провел им по воздуху перед стеной деревьев.

И воздух вдруг задрожал, словно вода, образуя какой-то арочный проход прямо в деревьях. Скорпиус схватил друга за руку, и они прошли сквозь этот странный воздух.

Джеймс не поверил своим глазам. Они стояли спиной к высокой каменной стене, а перед ними был парк, уже избавившийся от листвы, поэтому почти черный и неприютный. Вдали виднелся просто огромный белый особняк. В некоторых окнах горел свет.

— Не двигайся, — шепнул Скорпиус, созерцая парковые деревья. Судя по тому, что видел Джеймс, поместье было не менее внушительным, чем дом Малфоев. — Донг.

Перед ними с хлопком появился домовой эльф в полотенце с гербом Малфоев.

— Юный хозяин… — начал домовик, но Скорпиус приказал ему замолчать.

— Донг, в доме есть чужие люди? — шепотом спросил Скорпиус.

— Нет, сэр, — так же тихо ответил Донг.

— А были? С кем-нибудь чужим встречался отец?

— Нет, сэр.

— Забини?

— Нет, мистера Забини не было давно.

— Где сейчас отец?

— Он и хозяйка обедают в столовой, сэр.

— Хорошо. Что-нибудь странное на территории замечал?

— Нет, сэр, вы же знаете, нам нельзя без разрешения уходить из дома, сэр.

— Ладно. Сейчас ты должен кое-что сделать…

— Что угодно, сэр…

— Незаметно подойди к садовому домику. Посмотри, кто есть рядом, что там подозрительного. Если тебя заметят, я приказываю тебе открутить себе уши, понял?

— Да, сэр, — с каким-то даже задором согласился домовик и тут же скрылся, слившись с темными кустами.

— Открутить уши? — переспросил Джеймс, глядя на Малфоя.

— Так он точно сделает все, что сможет, чтобы его не заметили… Черт, вот черт!

— Что?

— Там, в комнате, спрятана старая палочка. Волшебная палочка… Черт, только бы Лили не наделала глупостей…

— Может, не найдет?

— Надеюсь, — Скорпиус с тревогой вглядывался в парк. Наверное, где-то там был этот садовый домик.

Джеймс же старательно прикрывал свой разум, иногда ощущая, как кто-то чужой чуть касается сознания. Ксения ищет их, но пока было рано давать ей панораму Малфой-Мэнора. Это семья Скорпиуса, ему решать, как поступить.

Прости, Ксения, но ты сама научила меня этому. Я тебя люблю, вот это можешь узнать, потому что вслух я тебе этого еще не говорил… Я бы хотел оказаться сейчас с тобой в Выручай-комнате… Или за гобеленом на третьей этаже… Я обожаю твои холодные руки…

Джеймс старательно подсовывал Ксении свои мысли, связанные с ней и ее руками…

— Хозяин Скорпиус, сэр, — из неоткуда появился Донг, заговорщицки подмигивая огромными глазами. — У садового домика только новый садовник, сэр… В доме кто-то есть, но Донг боялся, сэр, что его увидят…

— У нас новый садовник?

— Да, сэр, три недели, как работает, сэр…

— Заткнись, — попросил Малфой, а потом повернулся к Джеймсу. Лицо Скорпиуса стало меньше походить на гримасу убийцы, с которой он ходил с тех пор, как увидел Лили в теле Забини, трансгрессирующую неизвестно куда. — Поттер, ты…

— Я иду с тобой, — категорично заявил Джеймс. — Слушай, ты уверен, что в этом замешан твой…

— Нет. Я скорее уверен в обратном, — Малфой смотрел в сторону большого дома. — Поттер, мой отец — всего лишь трусливый хорек, ты забыл?… Все, думаю, хватит болтать, а то мы дождемся, что твоя сестричка найдет волшебную палочку и убьет всех оборотней без нас…

— Не смешно.

— А я и не смеюсь, — фыркнул Малфой. Потом снова повернулся к эльфу:- Теперь слушай внимательно. Ты сейчас должен нас с Поттером переместить в тайную комнату под садовым домиком. Помнишь ее? Ты там был со мной однажды…

— Да, сэр Скорпиус…

— Тогда пошли, — Малфой протянул одну руку эльфу, а вторую Джеймсу. — Поттер, и никакой самодеятельности…

Гриффиндорец кивнул и через мгновение провалился в душную темноту. Как он ненавидел трансгрессию!

Все произошедшее с ней казалось просто кошмарным сном. Если бы не ноющая боль в руках и не темнота, которая пугала своей абсолютностью, то Лили смогла бы представить, что действительно просто спит и видит кошмар.

В этом ужасном сне не было человека в маске.

А она думала о нем, пусть глупо, но надеялась, что он придет и спасет. Заслонит ее от того, что ее ожидает. Скорпиус, любимый, мне так страшно…

Послеобеденные события в Хогвартсе сейчас казались просто дурацкой шуткой слизеринцев. Чьи-то сильные руки, чьи-то злые глаза. Ужасное по вкусу зелье, которое ее заставляли глотать. Оно лилось по подбородку и шее, она задыхалась и пила, думая, что сейчас просто умрет. Ведь это был яд, медленно ползущий по ее венам, заполняющий каждую клеточку тела страшной болью…

А потом была совсем не она. Не ее тело. Чье-то более сильное, более раскрепощенное. Чужие ощущения. По-другому даже чувствовались воздух, пространство, температура. Другие краски — более яркие, слишком бьющие по глазам.

И чужая воля, которой вообще невозможно было противиться. Никак. Можно было думать о том, что ты не хочешь никуда идти и ничего делать, но тело само делало то, что приказывали. И Лили сама пошла в объятия страха. Потому что понимала, куда и зачем она идет.

Была страшная мысль — мама. Неужели она так же легко шла в объятия смерти? Или даже легче, ведь она не знала, что ее ждет?

Потом пришла мысль об отце — прости, папа, тебе опять будет больно. Тебе опять будет мучительно больно.

Джим. Скор. Скор!

Лили судорожно вздохнула в черном мраке, лежа на чем-то твердом и ровном. Если не двигаться, руки не будут ныть. Почему они болели? Когда ее сюда положили, руки были покрыты горячей влагой. Кровь?

Когда она успела поранить руки? Когда пришла боль? Ах, да, когда она трансгрессировала на «Кингс-Кросс». Лили не умела трансгрессировать. Ее не учили. Забини, чье тело ненадолго приобрела гриффиндорка, умела, но этого было мало. Недостаточно. Наверное, поэтому ее руки болели.

Лили пошевелила пальцами. Вроде все на месте, и боль притупилась. Кровь остановилась и засохла. Была бы палочка…

Но палочку у нее отобрал тот человек, что почти сразу схватил ее за плечи, когда Лили появилась у барьера на вокзале. Он ждал ее. Тут же трансгрессировал с ней на какую-то аллею. Чугунные ворота, а за ними — дорога, уходящая к огромному дому, живые изгороди, деревья.

Потом было холодно — человек применил к ней дезилюминационное заклинание. Он легко прошел сквозь ворота, но повел девушку не по подъездной дороге, а по тропинке в глубь парка. Лили не могла противиться, потому что ей приказали еще в Хогвартсе — не сопротивляться. И зелье еще действовало.

А потом она оказалась в этой темноте. Причем даже не помнила, как. Наверное, она потеряла сознание — от боли в руках или потери крови, от страха или от действия зелья. Но очнулась здесь.

Она пока жива и почти невредима. Значит, она лишь приманка… Для отца. Папа, папочка, не надо. Я тебя прошу, не надо.

Мысли путались, потому что было страшно. Страшно из-за неизвестности и темноты.

Вот бы оказаться сейчас в серебряном лесу, где так хорошо было и спокойно. Где был ее серебряный человек. Скор… Он бы спас, он бы защитил, он бы обнял.

Лили не верилось, что совсем недавно она была в его объятиях, что он целовал ее, ласкал, что они были вместе среди снега и огня.

Она погрузилась в воспоминания, стало легче дышать, стало не так страшно. Потому что не страшно умирать, когда в твоей жизни был серебряный лес и любимый человек, так легко сотворивший чудо. Когда ты узнала, что значит любить и быть любимой…

— Скорпиус… — прошептала она, чтобы просто услышать живой человеческий голос.

Вдруг зажегся свет. Она вздрогнула, сжимаясь. Но никого не было. Лишь слабый отсвет какого-то огонька в банке в дальнем углу. Почему он зажегся?