– Что не принесет никакой пользы, если ты закроешься внутри вместе с киллером, – заметил Холлоран.

Шарон закрыла глаза и вздохнула.

– Во-первых, не так уж я беззащитна, во-вторых, ты же слышал, Джино сказал: все пятеро в офисе. Даже если один из них киллер, он не станет расстреливать копа на глазах у партнеров. Особенно когда под дверью стоят другие копы.

Холлоран помрачнел, но взгляд оставался твердым.

– Нечего тебе там делать.

– Вот как? Я думала, ты нас сюда привез искать преступника.

– Я тебя сюда не привозил, – напомнил Холлоран.

Шарон сверкнула на него глазами, выпятила челюсть.

– Ну что же, надеюсь, ты думаешь не о моей безопасности или еще какой-нибудь глупости. Как помощник шерифа я принесу мало пользы жителям округа Кингсфорд, если вышестоящий начальник не выпускает меня на улицу, чтобы я не споткнулась и не ушибла пальчик.

– Мы его по спискам вычислим! – рявкнул покрасневший Холлоран.

Громкие голоса привлекли внимание Макларена. Он склонился над письменным столом с полуулыбкой на губах, прижимая к груди телефонную трубку, чтобы какое-нибудь надоедливое убийство не помешало любоваться фейерверком прямо перед глазами, и повел на Магоцци рыжей бровью.

Видно, Глория тоже получала немалое удовольствие, покачиваясь на каблуках, восторженно глядя на Шарон, как на нежно любимое дитя, и, хотя ни разу вслух не сказала: «Давай, моя девочка!» – поскольку окружающие только того и ждут от чернокожей женщины, поощрение было буквально у нее на лбу написано.

С другой стороны, Магоцци чувствовал себя неловко. Плохо, когда коп ссорится с копом; ужасно, когда мужчина ссорится с женщиной, а тут совмещается то и другое. Он решил овладеть ситуацией, немедленно покончив со скандалом.

– Ладно, вы оба. Послушайте…

Шарон резко на него оглянулась. Ну, пускай разбираются сами.

– Слушай, Майк, – вновь обратилась она к Холлорану. – Даже если мы найдем фамилию в списках, не обязательно установим убийцу. Он мог с тех пор сменить ее еще десять раз. Уйдет не один день, пока разберемся, особенно если убийца один из «Манкиренч». Когда речь идет об изменении компьютерных данных, мы отстаем от них на несколько световых лет. Но если я с ними побуду какое-то время, задам нужные вопросы, может быть, что-нибудь в ком-то замечу или заставлю вспомнить каких-нибудь университетских знакомых…

Шериф Холлоран попытался грозно насупиться – по мнению Магоцци, безуспешно. Бедняга. Видно, Шарон его пожалела, смягчила тон.

– Я сумею, Майк. У меня хорошо получается. Ты же знаешь.

Холлоран вспомнил, как в разговоре с Дэнни Пелтиером по пути к дому Клейнфельдтов назвал Шарон самым лучшим следователем. События каким-то странным образом возвращаются, сходятся, желудок сжимается в тугой комок…

Внезапно настала устрашающе полная тишина, и Магоцци сообразил, что умолк факс.

– Только не говори, что вышел из строя! – взмолился он, глядя на Глорию.

– Нет. – Она вытащила из лотка стопку бумаги, взглянула на нумерацию последней страницы. – Полный комплект. – Добавила новые листы к лежащим на столе, и тут в кабинет вошли Джино с Бонаром, неся все необходимое для приготовления кофе.

За ними тянулась цепочка женщин, оглядываясь вокруг широко открытыми глазами, как школьницы на редкой прогулке в полях.

– Ну, Майк? – быстро спросила Шарон, желая уладить вопрос, прежде чем вновь прибывшие дадут ему повод отложить принятие решения.

– Я с тобой.

Она решительно качнула головой:

– Ничего не выйдет. Я ни от кого не получу никакой информации, если ты будешь торчать у меня за спиной. Ты всех пугаешь.

– Я пугаю?

– Я бронежилет надену. Под ним будет включен микрофон. Будешь слышать каждое слово.

Холлоран посмотрел на нее сверху вниз, видя перед собой офицера полиции в бесформенном коричневом костюме с наручниками на поясе, с баллончиком слезоточивого газа и крупнокалиберным пистолетом, из которого она стреляет быстрей и точней любого другого полицейского. А мысленным взором видел Шарон в красном платье, маленькую, полную надежды, с акварельной помадой на губах.

– Я с тобой, – повторил он и, когда она открыла рот для возражения, добавил: – На улице обожду.

После того как Шарон с Холлораном отправились к пакгаузу «Манкиренч», Магоцци оглядел своих новых сотрудников, сразу же пожалев, что позвал. Джино с Бонаром привели с собой пятнадцать женщин из регистратуры, которые сбились в кучку, перешептываясь и сдержанно хихикая, смущаясь и нервничая в непривычной обстановке.

Настроение изменилось, когда Джино принялся объяснять задачу, и даже еще не закончил, как женщины потащили стулья к столу возле факса, разбирая страницы регистрационного списка, действуя организованно, словно армия муравьев, объединенная общей целью.

Джино, всегда хорошо понимая, когда он лишний, отошел к Магоцци.

– Пойдет дело.

– Похоже на то. – Магоцци наблюдал, как одна женщина хлопочет вокруг Бонара, усаживает на стул, вручает стопку страниц, ставит справа от него дымящуюся кружку с кофе. Он отхлебнул, издал экстатическое мычание, потрепал ее по плечу, благодаря за заботу.

– Я заскочил перемолвиться словечком с Томми. Он рыщет по файлам ФБР, отыскивая настоящие фамилии чокнутых компьютерщиков, может, удастся первыми проверить их в списках. Макбрайд нашел сразу, ибо она в центре внимания. Установить других никак невозможно. Там тонны показаний свидетелей и друзей, но никаких физических характеристик, только имена и фамилии.

Магоцци на него покосился, стараясь удержаться от вопроса, и наконец не выдержал:

– Ладно, черт побери, как же ее на самом деле зовут?

Джино протянул маленькую сложенную бумажку.

Магоцци развернул, заглянул и нахмурился.

– Быть не может.

– Без шуток. Джейн Доу.[58] Томми проверил вплоть до свидетельства о рождении. Точно, это ее настоящее имя. В жизни ничего хуже не слышал.

Магоцци глубоко вдохнул, тряхнул головой, вернул Джино бумажку.

– Попроси ее первой проверить. Мне надо позвонить компьютерщикам, сказать, что к ним едет Шарон.

Джино кивнул.

– Заодно звякни в диспетчерскую, пусть предупредят Беккера, а то он ее пристрелит, прежде чем она доберется до двери.

Родраннер сидел на чердаке за своим письменным столом, жуя печенье «Твинки», что служило самым убедительным доказательством неудачно прожитого дня. Он не только впервые за пятнадцать лет проспал, но и очнулся в конце концов с раскалывающейся от боли головой и с такой тошнотой, что даже не смог выпить кофе. Проклинал шампанское, давая клятву до конца жизни не брать в рот эту дрянь.

Даже Энни, обычно приходившая в офис последней, нынче утром опередила его и теперь подскочила в коричневом атласном костюме, расшитом сверху донизу рядами бархатных листьев осенних оттенков, с кружкой кофе и белым рогаликом, поставила перед ним кружку.

– Вот тебе, Спящая красавица. – Она подозрительно прищурилась на желтое губчатое печенье, которым он завтракал. – По-моему, ты называл «Хостес»[59] дьявольской кухней.

Родраннер виновато взглянул на печенье и положил на стол.

– Так и есть, но я голоден. На заправке с едой плоховато, а больше я никуда не успел. – Он оглядел ее наряд. – Ты похожа на дерево.

– Откровенность никогда не принесет тебе ничего хорошего, дружочек. – Она полезла в пакет и выложила на стол вишневый пирог. – Если собираешься травиться сахаром и жирами, по крайней мере, ешь их без консервантов. Знаешь, что русские консервируют Ленина с помощью «Твинки»?

Родраннер криво усмехнулся и взялся за пирог.

– Спасибо, Энни. Ты похожа на красивое дерево.

– Чуть лучше. Однако не слишком, да и поздновато.

– Где все?