С какой стати Грегсон заставил Бочку залепить мне по носу? Зачем сказал, что я в курсе? Более того, зачем повел нас в музей, а потом еще показал мне, где находится центральный пост службы безопасности? Разрозненные факты никак не хотели складываться в одно целое. Я был почти уверен, что посредством этой экскурсии Грегсон намеревался преподать нам какой-то скучный урок. Какой? Хоть режьте, не мог понять. Впрочем, далеко не впервой оказывалось, что я чего-то не могу понять. Если вы уже успели об этом забыть, вспомните начало моего рассказа.

Я выбросил досадные мысли из головы и в последний раз забарабанил в дверь кабинки. Объяснение Бочки никуда не годилось, да я в нем и не нуждался. Причины его поступка –  дело десятое, которое можно обсудить как-нибудь потом, за банкой холодного пива с чипсами. Мольбы, оправдания, извинения – все это не играло никакой роли.

Ах, ему, видите ли, приказали? И что с того? У него не было выбора? Эка важность. Он просто выполнял приказ? Да кого волнует! В Нюрнберге такие отмазки не прокатывали, не прокатят они и со мной. Бочка обвинялся в преступлении против Банстеда, публика в зале суда жаждала возмездия и я знал, что возмездие свершится. – Ладно, старик, можешь сидеть тут, сколько влезет. Увидимся позже, – на прощание сказал я и отправился наверх пропустить баночку пивка.

Четыре часа, две банки пива и плотный обед спустя Бочка все еще сидел в сортире. Чтобы помучить его, Шпала оставил на полу перед кабинкой тарелку с сосисками и картофельным пюре под густым луковым соусом. Пытка возымела желаемый эффект: Бочка залился слезами, едва учуяв запах еды.

Все по очереди дежурили у кабинки, готовые нырнуть за Бочкой, как только он приоткроет дверь, и вытолкать его на открытое пространство, где им займусь я, но Бочка продолжал сидеть в своем святилище, хлюпая носом и надеясь на чудо, которое избавит его от жестокой кары.

Чудо явилось около восьми часов вечера.

—Черт, ты откуда взялся? На чем приехал? Тебя что, не выгнали?

Трамвай помотал головой и сказал, что все хоккей.

– Тебя же зацапали на краже! – напомнил Крыса. – Грегсон сказал, если кто чего стырит, его вышвырнут из Гафина пинком под зад.

– Знаю, – кивнул Трамвай. – Мне сам Грегсон приказал украсть что-нибудь из лавки.

Новость стала для нас громом среди ясного неба. Прошло несколько секунд, прежде чем смысл Трамваевых слов дошел до нас, и на него посыпались десятки неудачно сформулированных вопросов.

– Что?! – был первый из них.

– Грегсон велел мне пойти и стащить что-нибудь из сувенирной лавки.

– Что?! – незамедлительно последовал второй.

– Что угодно, это не имело значения. «Сопри что-нибудь, – сказал он, – и, главное, сделай это на виду у всех».

– Эй… что?!

– А как же… Что?! Ни хрена себе!

– Грегсон еще сказал, что я должен поднять шум, орать и брыкаться, кто бы что ни говорил, даже он сам.

– Он… что? Но… Что?!

– Так и было, зуб даю. Грегсон даже заплатил мне двадцатку и сказал, чтобы я не волновался, мол, все будет путем. Он вроде как хотел устроить из меня показательный пример  что-то в этом роде, – прибавил Трамвай. – Если честно, я чувствовал себя последним идиотом.

– Погоди… Когда он так сказал?

– Когда Шарлей раздавал бутерброды. Грегсон отвел меня в сторону и объяснил, что от меня требуется. Я пошел и сделал все как надо. Сидра случайно не осталось?

– Извиняй, нет. Лягушатник с Крысой вылакали все еще  до твоего возвращения, – пожал плечами Конопля. – А музейные бульдоги, что они говорили?

– Хотели вызвать копов, но Грегсон запудрил им мозги какой-то чушью насчет того, что мои родители погибли в автокатастрофе и что кухонный магнитик напомнил мне о них, поэтому, дескать, я его и спер. Короче, мне устроили выволочку и через полчаса отпустили. Ну хоть пиво-то есть?

Кто-то достал из холодильника банку пива и передал ее Трамваю. Прежде чем продолжить свои откровения, тот подтянул за кольцо и сделал смачный хлюпающий глоток.

– Грегсон почему-то назвал и меня, и себя фальшивыми именами. Фигня какая-то, да?

– Точно, – подтвердил я, и в голове у меня вдруг все завертелось.

– Так где ты болтался, если вас отпустили через полчаса – спросил Четырехглазый.

– Грегсон показал мне лестницу в западном крыле, велел запомнить ее расположение, а потом отвел в «Бургер Кинг»

– И что вы там ели? – с жадным блеском в глазах спросил Тормоз.

– Да какая разница, – вмешался я. – Ну-ну, что еще  говорил Грегсон? Он объяснил, зачем было нужно, чтобы ты устроил этот цирк?

– Сказал, что это наглядная демонстрация для всех остальных и что музейные охранники в курсе дела. Только когда нас забрали, выяснилось, что ни хрена они не в курсе. В общем, Грегсон велел мне заткнуться, уломал бульдогов отпустить нас, а потом взял нам по королевскому бургеру и по здоровенной порции картошки. Вот и все… А, нет, была еще одна фишка. Грегсон попросил меня не упоминать об этом случае, когда я буду общаться с предками.

– Ага, как будто ты прям сейчас побежал и доложил, – фыркнул кто-то.

– А я ему: не переживайте, они же все равно погибли в автокатастрофе, – расхохотался Трамвай.

– Что, правда? – ужаснулся Крыса. В ответ Трамвай закатил глаза и замотал головой.

– Погоди-ка, выходит, Бочка тоже не заливает? – наконец произнес кто-то.

– Чего? Это вы о чем? А где Бочка-то? – Трамвай заоглядывался по сторонам.

– В сортире, – сообщил Конопля, не упоминая подробностей.

– Ладно, можешь вываливаться, – разрешил я, но Бочка сидел, как приклеенный.

– Бампер, ну послушай меня, пожалуйста. Я же сказал,что извиняюсь. Я дам тебе все, что захочешь, только отпусти меня, – завывал он. – Позовите мистера Грегсона. Я хочу домой. Я хочу есть.

Трамвай осведомился, сколько времени Бочка провел в заточении (мы ответили) и почему перед кабинкой стоит тарелка с сосисками и картофельным пюре.

– Это Бочкин обед, на случай, если он проголодается, – пояснил Шпала.

– Я умираю с голоду, – простонал Бочка из-за двери.

– Я вляпался в это дерьмо и испачкал новые кеды, – пожаловался Трамвай.

– Не переживай, Бочка оближет их дочиста, – захихикал Шпала, в восторге от собственного остроумия.

– Я не собираюсь тебя трогать, мне просто нужно поговорить с тобой про Грегсона, – убеждал я Бочку, но хитрый ублюдок мне не верил. Я дал честное слово, что не обманываю его и даже поклялся собственной матерью, но он не сдвинулся с места. Вообще-то Бочку можно было понять: если прикинуть, сколько раз мы клялись жизнью близких родственников, чтобы придать правдоподобность какой-нибудь гнусной лжи, каждый из нас должен был осиротеть не меньше дюжины раз.

– Нет. Приведите Грегсона, – упирался Бочка.

– Как раз про Грегсона мы и хотим поговорить, – сказал я, потом подвел Трамвая к кабинке и попросил его пересказать Бочке и его двери все то, что мы уже узнали.

Бочка вместе с дверью настороженно выслушал рассказ, по ходу задавая те же вопросы, что прежде задавали Трамваю мы, прежде чем, наконец, удовлетворился. Точнее, почти удовлетворился.

– Откуда мне знать, вдруг это еще одна хитрость, чтобы выманить меня? – подозрительно спросил он.

– Ниоткуда. А мне откуда знать, может, это все брехня, что Грегсон заставил тебя разбить мне нос.

– Это не брехня, это чистая правда! – горячо воскликнул Бочка.

– Ладно, верю. По крайней мере теперь верю. Сказать почему?

Я поведал всем, что произошло, когда Грегсон повел меня в медпункт.

– Черт, ту же штуку он проделал со мной! – осенило Бочку.

Дверь распахнулась, и нашим глазам предстала его удивленная физиономия. В нее-то я со всей силы и двинул. Бочка отлетел назад в кабинку и повалился прямо на унитаз. Он попытался снова закрыть дверь, набыло поздно. Я оседлал его и схватил за горло.

– Не надо, Бампер, пожалуйста, не надо! Ты же обещал, – лепетал Бочка, со страхом взирая, как мой стиснутый кулак выбирает новую мишень. Он попытался защитить лицо и оттолкнуть меня, но ослабел от голода и отчаяния, поэтому мне ничего не стоило вышибить ему мозги.