Это стало последней каплей. Не знаю каким образом, но у Грегсона получилось всего в нескольких коротких фразах материализовать самые страшные мои кошмары – особенно насчет брюссельской капусты. По спине у меня пробежал холодок, и я ощутил непреодолимое желание спрятаться под ближайшей кроватью. Должно быть, мистер Какашка все прочел по моему лицу, поскольку довольно долго наслаждался моим выражением, откинувшись на спинку кресла.

– В конце концов, там такие порядки. Правда, есть и кое-что хорошее. Ты получишь рабочую специальность – каменщика, сборщика мусора, подметайлы – и выйдешь из стен школы добропорядочным человеком. Выпускники Мидлсбро в дальнейшем живут нормальной, серой, скучной жизнью.

Не этого ли хотят для своих детей все родители? Папочка с мамочкой будут просто счастливы, если смогут рассказать соседям о своем милом мальчике, а не о том несносном хулигане, который отравляет им жизнь сейчас. В Мидлсбро выправят всех, будь уверен. И – уж извини – тебя тоже.

Блин, если Грегсон собирался довести меня до приступа неконтролируемого бешенства, он действовал в правильном направлении. Мои органы восприятия были настолько перегружены, что я едва мог вздохнуть не говоря уж о том, чтобы выдать достойный ответ. Грегсон еще с полминуты ухмылялся, как старый педофил в палате детей-коматозников, после чего сменил тактику.

– Сам понимаешь, Мидлсбро – это Мидлсбро. В Гафине практикуется совсем иной подход. Мы объясняем молодым людям, что такое преступление, учим их оценивать последствия своих действий, доказываем бессмысленность спонтанных, неподготовленных краж и ограблений. В основном, юными преступниками движет любопытство: получится ли улизнуть? Хватит ли у меня смелости? Хватит ли умения? Учителя в Гафине продемонстрируют тебе границы «твоих возможностей, проверят отвагу и даже научат правильно воровать, однако через год, по окончании курса, тебе совсем не захочется использовать полученные умения. – Грегесон вещал так сладко, что у меня чуть не текли слюнки. – Тебя научат смотреть на мир по-другому, а не просто промоют мозги, как в Мидлсбро. Из наших стен ты выйдешь обновленным, а не задавленным.

Я ни черта не понимал. В Гафине нас научат воровать с расчетом на то, что, покинув школу, мы не станем этого делать? Слыхали? Наверняка не обойдется без нравоучений на тему жертв и наказаний, и все же такая перспектива представлялась мне привлекательной.

– По-вашему, этот метод помогает перевоспитать людей? – наконец выдавил я, не веря сам себе.

– Да, в отношении большинства ребят. Конечно, некоторых, самых отпетых, мы упускаем, но все равно работаем не зря. На одного закоренелого, опытного преступника приходится десять перевоспитанных подростков.

– Десять? – Я едва не поперхнулся. Статистика показалась мне удручающей.

– Да и закоренелым мы пытаемся, по крайней мере, помочь разобраться с собой. Кстати, девиз нашей школы – «Heliarnos Eto Umminas», то есть «Все в ваших руках, парни».

– И что, кому-то это внушает доверие?

– Наши методы строго конфиденциальны, посторонним мы о них не распространяемся. Как по-твоему, что скорее одобрят твои родители – ежедневный кросс босиком в Мидлсбро или обучение навыкам взлома в Гафине?

На этот вопрос можно было даже не отвечать. Если уж я до конца не врубился в воспитательные методы Гафина, то мой старик и подавно бы их не понял. Он до сих пор переживал, что в стране отменили обязательную воинскую повинность, хотя ненавидел каждую секунду собственной службы. Папаша просто с ума сойдет от счастья, если узнает, что мне предстоит бегать по десять кругов в любую погоду, питаться жеваной бумагой, стоять по стойке смирно перед начальством и отбиваться от педиков в казарме.

Нет уж, Гафин выглядел в моих глазах гораздо заманчивее (один преступник на десятерых перевоспитавшихся? Неплохая пропорция, но мы еще посмотрим!), поэтому шансов, что папаша меня туда отправит, не было никаких. Надо скрывать свой энтузиазм, держаться нейтральней, чем Швейцария, и ждать, пока старик сам примет решение. С другой стороны, излишне стремиться в Мидлсбро мне тоже не стоило, поскольку мамаша вроде как меня жалела и на самом деле могла бы расстараться и убедить папашу услать меня на север, так что риск загреметь туда был вполне реальным. Нет, тут следовало действовать очень тонко.

– Ну так что, Мидлсбро или Гафин? – вопросил Грегсон.

– Гафин, пожалуй, лучше, – сообщил я и на всякий случай прибавил: – Я имею в виду, в плане перевоспитания и всего такого.

– Отлично. Что ж, почитаешь кое-какие брошюры, родители подпишут необходимые документы, и через несколько недель мы с тобой встретимся, – сказал Грегсон, перебирая на столе каждую бумажку.

Я продолжал сидеть до тех пор, пока директор не поинтересовался, в чем дело, и тогда я рассказал ему о сделке, которую мне предложила секретарша.

– Мисс Говард? – расхохотался Грегсон. – Нуда,время от времени она это делает.

– Вы хотите сказать, она не шутила? Она и вправду показала бы мне грудь?

– Вполне возможно, – рассудил Грегсон. – А как иначе она получила бы это место?

Все, я окончательно и бесповоротно выбрал Гафин.

Папаша выгрузил мою сумку из багажника и плюхнул ее на асфальт. Пятнадцатое августа, восемь тридцать утра – минута, которой я так ждал. Наступил день, когда я наконец распрощаюь со своими предками.

Мамаша беспрерывно плакала (что, кстати, и хорошо), а вот папаша за всю дорогу не промолвив ни слова, чему я весьма удивился! У этого типа по любому вопросу всегда есть собственное мнение, которое он не стесняется высказывать. Странно, с чего бы вдруг заклинило его шумовой приборчик? Может, старик не ожидал, что его так огорчит расставание с отпрыском, а может, как и я, наслаждался сдавленными рыданиями мамаши. Разлепить челюсти он соизволил только после того, как матушка заикнулась о том, разумно ли отсылать такого маленького Мальчика в другой город.

– Не говори ерунды! Я был всего на пару лет Старше Уэйна, когда меня призвали в армию, причем на передовую, где я мог погибнуть в бою.

– Кажется, ты говорил, что твоя часть стояла в Германии? – робко осведомилась старушка.

– Так и есть, в Мюйхен-Гладбахе. Во время холодной войны это место можно было считать линией фронта. Если бы русские нанесли удар, отражать его пришлось бы именно нам.

– Но ведь они этого не сделали, – заметил я, почуяв неплохой шанс напоследок зацепить папашу.

– Не важно! Главное, каждый солдат был готов отразить атаку русских, хотя все знали, что нас ждет верная смерть.

– И все-таки они не пришли, – с нажимом повторил я на тот случай, если старик не понял подначки.

Наживку он не заглотил, зато масла в огонь подлила мамаша, вспомнившая, что отец частенько рассказывал ей, как ненавидел службу.

– Нравилось мне служить, не нравилось… никто меня об этом не спрашивал. Важно, что армия сделала меня тем, кто я есть сейчас.

– Ага, старым пердуном, который только и гундит, как хреново было в армии, – подытожил я.

На крошечной парковке стояло еще с полдюжины машин, из которых вывалилось еще с полдюжины таких же раздолбаев, как я. Все мы украдкой разглядывали друг дружку. С полдюжины мамаш пытались заключить в объятия своих оболтусов, но сделать это тем утром не удалось ни одной.

– Вот тебе мелочь на телефон, – папаша вручил мне мешочек с вожделенными деньгами, четыре фунта монетками. – Будешь звонить каждую пятницу и отчитываться о своих оценках и поведении.

Поразительная тупость! С какой стати меня воткнули бы в школу для отморозков, отличайся я примерным поведением?.. Что поделаешь, таковы родители.

– До свидания, сыночек, мы будем скучать, – всхлипывала мамаша, отчего у меня прямо-таки сводило зубы. – Звони в любое время, слышишь? – крикнула она мне вслед, но я не ответил, так как на всех парусах дул через автостоянку.

Ребят в толпе все прибывало, а я знал, что важнее всего в подобном месте – произвести первое впечатление.