Из кустарника выскочил Петька Кудеяров. Став на бугорок, он воткнул обгрызенную лопатку в землю.

– Эй, анжинеры лапотны! Скоро? А то солнышко на обед клонит.

– А ты только встал – и уже обедать, – заметил ему Никита Гурьянов и тут же спохватился: «Зачем травлю? Вот злобы сколько появилось… на всех злоба».

Петька вытянулся, растерялся, потом выпалил:

– Не к тебе обедать хожу!

– Эко, сморозил, – прорвалось у Никиты. – Не к тебе! На кой это дьявол ты мне нужен?! Чай, собаку, вон – Цапая – кормлю, от него польза.

Мужики заржали, а Илья Максимович дернул за рукав Никиту.

– Не надо, – прошептал он. – Пошто это? Ни к чему это…

Кирилл и Огнев еще долго размеряли долину, советовались с мужиками, где лучше провести канаву, устроить плотину. Каждый гнул по-своему, и у каждого в предложении сквозило одно: ближе к своему огородику. А Илья Максимович – хотя и тихонько, будто так, случайно, – предложил канаву провести за дорогой. Это всех удивило. Зачем канаву за дорогой? К чему она там?

– На свой участок тянет, – затараторил Митька Спирин и ткнул лопаткой через дорогу на Коровий остров. – Мало – землю с Чухлявом заграбастали, теперь и воду им… и свет вот весь им, и все, а нам – сиди и душись…

– Да нет, – Илья Максимович отвернулся, – что это у тебя за мысли?

– Ты об этом и не говори, – зло сорвалось даже у Никиты Гурьянова. – И не говори и в мыслях не держи. Ни к чему это.

– Я – что? Я ведь не неволю. Я то говорю – канаву за дорогой проведем, оттуда и на все загоны вода ручейками… Гляди, вышина там какая.

– На небушко вон еще провести, – Митька ткнул лопаткой в небо. – Оттуда пойдет… Хахаль!..

– Да, гожа бы оттуда, – прохрипел Плакущев и выше подобрал полы пиджака.

– Ни стыда, ни совести, – тихо, но внятно проговорил Захар Катаев.

Илья Максимович сжался, задрожал на месте. Мужики за Кириллом и Огневым отошли в сторону.

– Рассердился, – Шлёнка всплеснул руками. – Как молодайка, губы загнул.

Илья Максимович стоял в стороне. Думы у него ползли густые. Вчера, когда мужиков прогоняли через двор Николая Пырякина, он сказал:

– Я ни туды ни сюды… Подумаю…

Об этом думал Илья Максимович, решал, куда податься, и все больше склонялся к тому, что надо идти со всеми, а там видать будет, и в то же время ругал себя за то, что добровольно, не подумав, вчера сам себя за шиворот из народа выбросил…

«Ишь, чего придумал – я ни туды ни сюды, – нашел чего!» – издевался он над собой.

Мужики решили канаву провести серединой долины: хотя лучше было бы провести верхним краем, как советовал Плакущев, и, выгнув коленом, вывести воду на возвышенность, – но так решили. Плотину же решено было устроить вверху, за полверсты от долины, на стыке двух рек – Алая и Крутца.

– Ну! – предложил после такого решения Кирилл. – Граждане-товарищи! Приступать давайте. Кто на канаву – иди на канаву, кто на плотину – иди на плотину…

– Чай, скажи, с богом, – в шутку посоветовал Захар.

Широковцы задвигались. Бабы, молодежь, что группками сидели в разных местах долины, поднялись. А Петька Кудеяров стал около своего огородика:

– Я вот здесь порою сажня три – и домой.

Глядя на него, и Митька Спирин с огорода Никиты Гурьянова перебежал на свой:

– И то верно баишь, а то у чужого ковыряй.

И не успел Кирилл договориться с Огневым о том, кого поставить на плотину, как широковцы быстро разбежались по своим огородикам.

Огнев засмеялся:

– Гляди-ка, армия твоя вся рассыпалась…

– Индивидуальное хозяйство.

А Яшка вытянулся на бугре, закричал вслед убегающим:

– Эй, беги! Скорей беги! А то вода сейчас хлынет!

– Эй, – подхватил и Огнев. – Что ж это, мы с артелью на плотину идем, вам плотину, выходит, устрой, а вы только канавку у своих лоскутов пророете – и довольно? Не-ет, такого уговора не было. Ну-ка, Кирилл Сенафонтыч, отруби-ка вот этот уголок.

Кирилл поднял лопату и человек сорок, во главе с Никитой Гурьяновым, повел на плотину.

– Чай, на своем-то огороде спорее, – протестовал Петька Кудеяров, – свою-то я мигом, а тут…

– Иди, иди, – Кирилл за рукав потянул его, – говорить потом будем.

И, расставив всех по местам, Кирилл скомандовал:

– Приступай! – и обежал глазами широковцев.

Их было много. В середине, рядом с Павлом Быковым, стояла Улька и, глядя на Кирилла, улыбнулась. И Кирилл улыбнулся. Перекличку улыбками заметил единственный человек в долине – Илья Максимович, – и за себя и за свою дочь Зинку он круто обиделся на Кирилла.

Рядом с Кириллом, то и дело поглядывая на Широкое, нехотя, не сгибая спины, ковырял лопатой землю Митька Спирин. Кирилл злился, ждал, когда он раскачается, потом не выдержал:

– Расколешь землю.

– Чего?

– Землю, говорю, расколешь. Вишь, как осторожно, ровно со стеклом.

Митька заворчал:

– Удумали хреновину какую-то… А мне-то что? Мне-то больше всех надо?… – и громче: – А я, что, нанялся к тебе? Нанимал, что ль, ты меня? Деньги, что ль, мне платил?

Кирилл, словно от укуса пчелы, дрогнул:

– Да за деньги-то я тебя, бы и минуты не держал.

– А я бы и не пошел… Что, выкусил? – Митька скособочился и выпятил вперед сивенькую бороденку.

– Тьфу, – плюнул Кирилл.

– Плюнь себе в… – Митька зажевал последние слова и так же нехотя продолжал ковырять землю.

Кирилл поднялся на бугорок, посмотрел на широковцев.

Мужики курили, чесались, топырили бороды в знойное небо, бабы перекликались, а кое-где уже завязалась перебранка из-за пастьбы, из-за лугов. Только Захар Катаев сплеча рубил землю, да на плотине, около Огнева, кипела работа – там возили щебень, навоз, трактор подтаскивал сваи. А в стороне, у ветел, тыча лопаткой, прыгал Шлёнка.

– Ты чего это там?

– А вот ужонок, Кирилл Сенафонтыч, через лопатку, мошенник, никак не перемахнет. Он в сторону, а я лопатку, а он и не перемахнет.

Кирилл в упор посмотрел на Шлёнку.

«Все ведь он нарочно… чтоб растравить меня».

– Тебе не нравится, а?… – Шлёнка, причмокнув, перерубил ужонка лопатой и ушел на канаву.

– Товарищи! – закричал, вытягиваясь на бугре, Кирилл. – Вы все вообще работаете, как на чужого дядю. Так мы сгорим, к осени не кончим. Для себя как – так давайте и поторопимся.

Широковцы торопливей застучали лопатами, но через миг опять так же вяло, не сгибая спин, ковыряли землю.

– Ну, что ты тут будешь делать? – пробормотал Кирилл и крупным шагом подошел к Огневу. – Не работают.

Огнев пристально посмотрел на долину.

– Да, действительно. – Он некоторое время думал, потом заглянул под овраг: – Коля! А ну-ка покажи им путь-дорогу на тракторе… Трактором корку жесткую на канаве сними…

Через несколько минут, крякая, из-под горы выполз трактор и там, где должна была пролечь канава, двумя лемехами стал ломать землю.

– Эх, вы! – издевался Николай. – Вот я сейчас вырою вам канаву.

Ряды широковцев отступили и, глядя вслед трактору, сбились плотнее. Первые заговорили бабы, за бабами – мужики, потом все, будто прощаясь с отчаливающим пароходом, разом замахали руками, закричали:

– Яшка! Беги-ка к ним да поддай жару. А мы здесь. Ну, давайте, – Огнев взмахнул кувалдой.

Яшка выбежал из-под горы и через миг, разогнув спину, баском затянул песню. Ее сначала подхватила молодежь, затем она быстро передалась пожилым, и вскоре вся долина застонала, заклокотала охрипшими, басистыми и звонкими девичьими голосами. Из общего гула выделился грудной голос Ульки и сорвал Кирилла с плотины.

– Вот так… вот так давайте… – Он смахнул с себя поношенную красноармейскую куртку, плюнул в ладонь и со всего плеча начал рубить лопатой землю.

– Ну, так, ну, эдак, – Митька посмотрел в разные стороны и, видя, что все работают, еще раз сказал, но уже без смеха: – Ну, так, ну, эдак! – и принялся рыть канаву.

Из-под ветлы выбрался Катай.

– Ребятишки, от смерти надобно убегнуть.