В приписке Паша уверял козаков, что они умышленно покинуты Гетманом на гибель, с целью, чтоб их смерть схоронила тайну его, чтоб не выявилось пред Царем, что и он Гетман, брал значительные подарки за уступку Таваня и Казы-Керменя. Паша обещал тысячи начальникам Гарнизона, и по шести левов на козака, в случае добровольной сдачи; уверял, что сам отвезет их в Украйну с тяжестями и с аммунициею. Преданные «Царю Восточному-Православному,» козаки отказали Паше, отвечая с презрением, что имеют честь и совесть, и хотя-бы все Паши и все Гетманы были лишены той, и другой, они никогда не разстанутся с этими добродетелями. Вот их письменный ответ:
«Мы, Старшины войска Запорожского и Московского, городовых и охотных полков читали ваше письмо, в котором стращаете вы нас Пророком и саблями. Мы на вас бусурманинов не походим, ложным пророкам не верим; надежду возлагаем на Бога и Его Матерь Пресвятую. И наши сабли еще не заржавели; и наши руки еще не ослабли; хлеба и воинских припасов у нас довольно; вы города не возьмете, но погибнете; удержитесь от лжи и угроз. Мы не сдадим города; мы ждем помощи; да и без помощи готовы идти на вас бусурман за веру Христианскую и за Царя Восточного: надеемся на победу с нашей стороны и на поношение с вашей.»
Получив ответ, поутру, Турки не откладывали до другого дня; в первом часу пополудни взлетел подкоп, подведенный под вал и под бастионы, устроенные внутри. Этот взрыв перебил множество осаждающих, врывавшихся в проломы, взбегавших на валы; Турецкий флот громил крепость пальбою с противоположной стороны. Битва длилась пять часов. Враги отступили.
Насыпая высокий вал вокруг крепости, они заглядывали с него туда. Пальба не умолкала; сняв осаду с Кизы-Керменя, тамошний отряд подошел на помощь к обложившим Тавань. Тридцать тысяч Турков, десять тысяч Татар Белгородских и Крьмцы приготовились к вторичному, решительному приступу. Вдруг пришло известие, что Полковник Полтавский, Искра, идет к осажденным. Испуганный его приближением, Али-Паша сел с войском на суда и уплыл. Эти две осады стоили Магометанам под Кизы-Керменем пять сот человек, под Таваном три тысячи убитыми и три тысячи раненными. Наша потеря была тоже значительна, хотя в меньшей степени; в четырех полках: в пешем Сердюцком, Черниговском, Лубенском и Стародубском убито двести пять, ранено триста сорок семь козаков; да Запорожцев убито сорок восемь, ранено шестьдесят восемь, не считая Московских полков Стрекалова и Анненкова, в которых потеря неизвестна. Весною Мазепа и Долгорукий исправили завоеванные крепости и усилили в них гарнизоны. Наезды Татарские, мелкие стычки, продолжаясь постоянно до глубокой осени, окончились взятием у Татар семисот пятнадцати пленных, девяти пушек, одиннадцати знамен, множества скота и лошадей. С этою добычею козаки возвратились в Украйну. Мазепа не забыл, однако же, учредить при пограничной Самарской крепости стражу конную и многочисленную, которая держала разъезды до Кизы-Керменя, и наведывались о состоянии завоеванных крепостей.
В часы удач военных, в то время, когда милости Великого Петра сыпались богатою мерою на Гетмана Малороссии, умирал, — забытый уже своими современниками, некогда страшный для Поляков, для Русских и для своих соотечественников, друг Музульман, раззоритель городов Украйнских, изгнанный из родины, храбрый Полководец, хитрый Гетман Чигиринский, — Петр Дорошенко. Давно уже он сошел с поприща деятельной, наполненной славою и безславием, счастьем и бедствиями жизни. Тоскуя далеко от Украйны, которой большая часть страдала, когда-то, под его булавой, он долго рвался на родину; властолюбивый, гордый, он молил Царей отпустить его на юг, поближе к Крымцам, к Туркам, в Чигирин, в Сосницу; мольбы оставались тщетными. Бездейственный зритель борьбы родного народа с иноверцами, изменений уставов и прав отчизны своей, он годы влачил, и безполезно и безвредно, недалеко от Москвы, в Волоколамском округе, в имении своем в селе Ярополче. Наконец скончался на семьдесят первом году жизни, Ноября девятого. Белый камень на берегу Ламы указывает место, где покоится прах человека, некогда неукротимого. Кирпичная уже разрушающаяся палатка, с кровлей деревянною, охраняет прах его и, ежегодно, Ноября девятого, священник того села молит Бога о успокоении души некогда столь честолюбивой, столь бурной, столь мало сострадательной. Во времена, когда он жил еще, на месте могилы его стояла церковь Святые мученицы Параскевии; ныне от ней нет и следов.
Ярополчь досталось в наследство дочери Дорошенковой, вышедшей замуж за Загряжского.
Между тем возвратился в Москву и Царь ученым мужем, даровитым художником, неутомимым строителем, искусным ремесленником; с опытностью в науке Государственной, с новыми светлыми, свежими помыслами о будущем просвещении, о благе, о силе, о славе своего Отечества с возмужалым гением явился он среди народа Своего; укротил мятежных Стрельцов; стер их с лица земли; грозным, праведным делом ответствовал коварной и злобной сестре Своей на ее злодейские покушения, и отправился в Воронеж, куда манил его победительный флот, создание рук его, пред которым пал Азов. Война с Турциею прекратилась Карловичским перемирием. Отечество успокоилось. Государь пригласил к себе в Воронеж одного из своих любимых сподвижников, первейшего в Государстве Сановника, к которому доверенность была безгранична и непоколебима, — Мазепу. Награды, милости, дружественные ласки снова и щедро полились на него.
Не смотря на эту Царскую доверенность, не смотря на казнь чернеца Соломона, явился в Москву новый донощик на Гетмана: Данило Васильевич Забела, товарищ бунчуковый. Обнадеженный Борисом Петровичем Шереметевым, он решился довести до сведения Государя, что Гетман готов от него отложиться, сносится с Ханом, с умыслом отправил Петрика в Крым; доказательств у Забелы не было. Его прислали на Украину. В Генеральном Суде, в Батурине, начали допрос. «Без разума и без памяти, не имея никаких наставников, я пьяный говорил в Москве о Гетманской измене.» Таков был ответ его. «Меня погубила надежда на Шереметева» — прибавил он, когда вели его к пытке. Велели его взять на встряску, на которой, с полчаса будучи повешен, тоже говорил, что и перед встряскою; потом опущен был на землю на четверть часа, снова поднят и держан несколько времени, где вопия криком великим те же поновлял речи.» Сын Генерального Хорунжего Василия, внук Генерального Обозного Петра — Забела, был лишен звания, приговорен к смерти, освобожден от нее Мазепою и отдан под строгий караул. Неизвестно по какой причине позабыли об нем в то время, когда замыслы Гетмана обнаружились; но его не освободили и тогда; двадцать шест лет томился он в неволе. Имение у него было отобрано, и может быть оно-то и было причиною этой неволи.
Оно досталось Анастасии Марковне Маркевичевой; Гетману Скоропадскому, который был на ней женат, невыгодно было освободить Забелу, оправдать его и в его пользу отобрать селы у своей жены.
Мазепа продолжал снискивать более и более милости Государевы. То запрещал торговать табаком и вином в городах Украинских, соседственных Рыльску; то посылал в Москву, где не умели варить селитру, Малороссиян-селитроваров; наконец был вызван Государем в столицу и удостоен величайшими почестями.
Воеводы Болховский и Калужский изготовили под проезд Гетманский по триста пятидесяти подвод; всей свите его, трубачу и конюхам отпускали меды, вино и пиво Царские. Коней его угощала щедро рангуша на Посольском дворе. Сам Государь приказал Стряпчему Текутьеву чтоб всех чинов люди Гетманские были во всяком удовольствии, и челобитья о том Ему, Великому Государю не было. По его просьбе жаловал Царь всех и каждого, и в том числе Генерального Судью Василия Леонтьевича Кочубея пожаловал Стольником. Гетман прибыл в Москву Января двадцать второго; прогостил у Царя месяц и три дня; получил орден Андрея Первозванного, и Венгерский бархатный зеленый кафтан на соболях, с алмазными запонками. Сам Царь поставил себя шестым кавалером Андреевским, а Мазепу вторым за многие его в воинских трудах занятия и усерднорадетельные верные службы и храбрые чрез тринадцать лет победы. И как он возвращался на Украйну, то на дорогу Царь прислал ему и запасов съестных, и вина на весь дальний путь; два Капитана, с двадцатью четырьмя Стрельцами, провожали его до границы Украинской.
