– Готов держать пари, что эта самая Синди Ходжез – изрядная мерзавка, моя дорогая.
Зоя вынула тонкую сигару и уклончиво пожала плечами.
– Может быть, да, а может быть, и нет. – Губы ее изогнулись в слабой усмешке. – Не все удачливые женщины – мерзавки, Дикки.
– Любой, кто трясет чужое грязное белье, чтобы добиться успеха, подходит под это определение.
Зоя одарила его снисходительной улыбкой. Дик Стэнтон был бледный, тонколицый мужчина сорока двух лет от роду, худой и подтянутый, словно гончая. Он являл собой настоящий сгусток энергии – во всем, что не касалось творческой стороны. Когда-то весьма популярный романист, Дик переживал сейчас не лучшие времена. Ему приходилось долго собираться с духом, чтобы написать хотя бы несколько строк, которые обычно кончали свою жизнь в мусорной корзине.
Зоя никогда не понимала, как может мужчина заниматься любовью с другим мужчиной, впрочем, в минуты откровенности она часто говорила: «Мне не дано постичь прихотливость человеческой натуры».
Несмотря ни на что, ей нравился Дик Стэнтон. Он был добрым, верным другом, душой общества, к тому же горячим сторонником ее дела. Он прямо признался ей, чем была вызвана его неприязнь к Клинике. В прежние годы, когда ему сопутствовал литературный успех, Дик сблизился со своим товарищем по комнате в Сан-Франциско, к которому испытывал самую нежную привязанность. Но вскоре Стэнтон оказался в творческом кризисе, или, как он там еще называется, утратил свою писательскую энергию и сильно запил. В течение трех лет Дик превратился в законченного алкоголика. Его отношения с партнером между тем неотвратимо ухудшались, и однажды тот просто собрал вещи и уехал.
Вскоре после этого Дик перебрался в Оазис и бросил пить. Он и теперь был сторонником воздержания, однако ему каждый день приходилось бороться с соблазном. Дик приходил в ужас от одной мысли, что снова запьет и кончит свои дни в каком-нибудь месте вроде Клиники. Она воплощала для него все кошмары лечебницы для душевнобольных…
– Но этот твой прием заранее поднимает мне настроение. – Встав с места, Дик принялся расхаживать по кухне, его худое лицо вспыхнуло румянцем. – Мне нравятся люди, которых ты собираешь на своих вечеринках, дорогая. Иногда они напоминают мне вот этих птиц. – Он взмахнул тонкой рукой. – Если кто-нибудь из них недоволен и поднимает крик, очень скоро все остальные подхватывают. Единственная разница в том, что птицы в отличие от твоих гостей не могут добраться друг до друга.
На его лице появилась ехидная усмешка.
– Вот было бы забавно как-нибудь рассадить всех этих людей по отдельным клеткам и послушать, как они завизжат с досады. Некоторые из них не способны произнести ни слова иначе, как прямо тебе в лицо, и желательно на расстоянии плевка.
– Ну же, Дик, не будь таким язвительным!
Дик знал о широко распространенном мнении, будто гомосексуалисты предпочитают иметь в качестве близкого друга женщину старше их по возрасту, годящуюся им в матери. В этом клише, как и во многих других ему подобных, присутствовала доля правды, но до сих пор Дику удавалось избежать стереотипа. И даже теперь, хотя он и стал близким другом этой женщины, ему казалось, что он избежал ловушки. Никаким усилием воображения он не мог представить себе Зою Тремэйн в роли матери! За ее ничем не нарушаемым спокойствием скрывались проницательность и тонкий расчет деловой женщины.
Дик почти всегда делился с Зоей своими секретами, однако один из них он все же оставил при себе. Хотя большая часть его писательских трудов в настоящее время ничего не стоила и годилась лишь на то, чтобы отправиться прямо с пишущей машинки в мусорную корзину, он продолжал вести дневник, в который время от времени вносил беглые заметки – краткие характеристики людей, с которыми ему доводилось встречаться. Эти записи он бережно хранил, хотя и сам не знал зачем. Зоя была одним из любимых его персонажей.
Женщина, окутанная тайной. Никогда не говорит о своем прошлом. Могла бы с равной вероятностью появиться на свет сотню лет назад, месяц назад или только вчера. Судя по всему, пережила какую-то глубокую личную трагедию. Однако обладает сильным, граничащим с непристойностью чувством юмора, а также острым чутьем на все смешное. Выразительное лицо с резкими, почти мужскими чертами и не потускневшие с годами глаза коршуна, набрасывающегося на добычу. В другую эпоху могла бы стать монархом, правящим железной рукой. Для своих лет выглядит как настоящая королева. Всякие каламбуры исключаются.
– Я думаю, – сказала Зоя, – что стоит пригласить в придачу Отто Ченнинга.
Взгляд Дика стал жестким.
– Отца Сьюзен? Ты же знаешь, как она его ненавидит.
– Это должно подлить масла в огонь, ты согласен?
Дик покачал головой:
– Иногда, Зоя, мне кажется, что среди интриганов тебе не сыскать равных.
– Вовсе нет. Сьюзен может без труда избежать встречи с отцом – ведь дом большой. И кроме того, ей необходимо научиться выходить из неприятных ситуаций. Пожалуй, я разошлю приглашения всем троим из этой дружной, но отнюдь не святой троицы – Ченнингу, мэру Уошберну и нашему обожаемому начальнику полиции, чтобы мы по очереди могли с ними пререкаться. Это сделает прием еще более занимательным.
Билли Рипер читал «Новости от Синди» в палате отделения детоксикации Клиники. Он подкупил одного из сотрудников, и тот тайком приносил ему номера голливудских профессиональных газет и «Инсайдера». Пока что не удалось договориться о большем в этом проклятом месте, но по крайней мере он был в курсе всех сплетен из мира шоу-бизнеса.
Билли с особым интересом прочел ту часть «Новостей», которая касалась Лейси Хьюстон. Значит, она тоже попала в эту позолоченную клетку. Билли никогда не приходилось встречаться с легендарной актрисой – они вращались в разных кругах, – но он видел фильмы с ее участием. Хотя Лейси была уже далеко не желторотым цыпленком, она по-прежнему оставалась достаточно привлекательной, чтобы заставить кипеть кровь в жилах любого мужчины. И кроме того, у них, судя по всему, есть нечто общее. Кокаин. Интересно, курила ли она чистый наркотик, вдыхала или впрыскивала прямо в вену. Тут Билли вздрогнул. О черт, чего бы он ни отдал сейчас за самую малую дозу порошка, чтобы забыться над курительницей в ожидании неописуемого экстаза. Кайф от иглы был куда сильнее, чем от курения или вдыхания, даже сильнее, чем удовольствие, которое испытываешь, трахнув какую-нибудь девчонку, но игла и все, что с ней связано – поиск вены, боль от укола и вид крови, – внушали Билли страх. К тому же он знал, что от иглы можно подцепить любую гадость – гепатит, стрептококковую инфекцию, даже заражение крови и СПИД. Находясь в компании, он обычно вдыхал наркотик – для него это было способом показать, что он «свой» парень, но когда Билли оставался один, он, как правило, курил чистый кокаин.
Билли метался по кровати, ничего так не желая, как вырваться отсюда во что бы то ни стало. Черт, тут ничем не лучше, чем в кутузке! Он очнулся в этом месте три дня назад, почти не помня, как он сюда попал. При первой же возможности бросился к двери, и понадобились усилия двух охранников и инъекция, чтобы заставить его угомониться. Когда Билли снова пришел в себя, он обнаружил, что находится в этой палате со стальной сеткой на окнах и прочным замком в двери, который защелкивался всякий раз, когда кто-нибудь приходил или уходил. Каждый день его пичкали какой-нибудь успокоительной дрянью, но толку от этого было не больше, чем если бы кому-то вздумалось мочиться на горящее здание, чтобы потушить пожар.
За последние два дня Билли с помощью своего менеджера постепенно связал воедино цепь событий, которые привели его в Клинику. Он выступал на рок-фестивале под открытым небом в Ирвин-Мидоуз вместе с четырьмя другими группами, и поклонники Рипера успели изрядно поднабраться к тому времени, когда их кумир взял в руки микрофон.
