– Разумеется, Джеффри. – Теперь на лице Ноа появилась улыбка. – Я сказал это просто в шутку. Я выписываю пациентов только тогда, когда им можно выдать свидетельство об окончании курса или же если они отказываются от помощи. Почему бы вам не попробовать копнуть глубже? – добавил Ноа, закрыв «дипломат» и направившись к двери.

Выйдя из «Змеиного логова», Джеффри вдруг ощутил, что весь покрылся липким потом. Он как никогда был близок к провалу. Доктор Брекинридж в один прекрасный день может запросто вышвырнуть его отсюда. А он по-прежнему не имеет ни малейшего понятия, где Лейси хранит свои драгоценности. Ему придется это выяснить, и как можно скорее.

Из солярия доносились голоса, и он направился туда, надеясь увидеть Лейси.

Губернатор Стоддард был вне себя от радости, что Лоуренса нет рядом. Обычно Джеффри ни на шаг не отставал от Лейси. «Вот удобный случай», – подумал Стоддард.

Он поравнялся с актрисой.

– Услышав, как доктор попросил Джеффри остаться, я вспомнил школьные дни. Когда кто-нибудь из нас шалил или плохо справлялся с домашним заданием, преподаватель обычно оставлял нас после уроков.

Лейси перевела на него взгляд своих невероятно больших зеленых глаз.

– Что ж, в некотором роде мы снова стали школьниками.

– Я не совсем вас понимаю.

– Нам нужно больше узнать здесь о самих себе. Или, вернее сказать, заново узнать самих себя.

Они вошли в пустой солярий, и Лейси расположилась в шезлонге под лучами полуденного солнца. Стоддард пододвинул свое кресло поближе к ней.

– Пожалуйста, объясните мне свое последнее замечание.

– Мы должны установить причину, по которой злоупотребляем алкоголем или наркотиками, – ведь так, Джон? По словам доктора Брекинриджа, корень наших проблем таится в нас самих, и после того, как мы заново откроем себя, нам будет легче справиться с любыми трудностями, даже за пределами Клиники. – По ее губам пробежала легкая улыбка. – Нам тоже приходится выполнять домашнее задание, ведя дневник, а наши ежедневные сеансы терапии можно сравнить со школьными занятиями в классе.

– Существует теория, что алкоголизм – явление наследственное, что он может передаваться с генами. – Стоддард вспомнил своего отца, который в течение последних лет жизни выпивал по кварте в день.

– Я уже обсуждала это с доктором Брекинриджем, и хотя он не склонен с ходу отвергать эту теорию, она все же вызывает у него сомнения. По его словам, он знал слишком много алкоголиков и наркоманов, у которых в роду не было никого, кого можно было бы отнести к названным категориям. Мне хорошо известно, что мои родители никогда не были пьяницами и не принимали наркотики.

Стоддард украдкой разглядывал ее.

– У меня сложилось впечатление, что вы очень высокого мнения о докторе Брекинридже. Вы всегда говорите о нем в превосходной степени.

Лейси покраснела:

– Я вовсе не это имела в виду. Да, я восхищаюсь им, но мне кажется, что весь месяц будет потрачен для нас впустую, если мы не будем относиться с полным доверием к людям, которые проводят курс лечения. Разве вы со мной не согласны?

Стоддард рассеянно кивнул:

– Пожалуй, в этом отношении вы правы, но полагаю, что тут, в Клинике, они все же хватили через край. Большинство личных вещей забирают. Никаких телефонов, никаких книг и журналов, кроме тех, которые имеют отношение к вашей проблеме. Даже телевизор и то не позволяют смотреть, разве что по два часа каждый вечер в комнате для отдыха.

– Как объяснил мне доктор Брекинридж, для успеха лечения особенно важно избегать любых отвлекающих факторов. Когда он не позволил мне держать драгоценности у себя в палате, я подумала, что не в состоянии с этим смириться. Но теперь… По сути, я в первый раз за многие дни вспомнила о них.

– Верно. Я читал об этом. Говорят, что вы никуда не выезжаете без вашей коллекции драгоценностей. Они были при вас, когда вы прибыли сюда?

– О да, конечно.

– И что вы с ними сделали? Отправили домой?

– Нет, они находятся в моем «роллсе». У меня есть специальный сейф, встроенный в корпус автомобиля. Теодор, мой шофер, остановился здесь же в Оазисе, в мотеле «Холидей инн», чтобы быть поблизости, пока я здесь…

Джеффри вошел в солярий как раз вовремя, чтобы услышать последние слова Лейси. Он был взбешен. Неужели у нее хватило ума хранить драгоценности, стоившие целое состояние, в автомобиле? И зачем ей понадобилось открывать их местонахождение совершенно постороннему человеку?

Но гнев быстро угас, сменившись приподнятым настроением. Теперь он знал, где Лейси прячет свою коллекцию, и ему даже не пришлось спрашивать ее об этом. Все, что ему надо сделать, – это поскорее до них добраться. Легкой, летящей походкой Джеффри направился к паре, сидевшей у окна.

Было воскресенье – выходной день для пациентов Клиники, и большинство из них пребывали в праздничном настроении. По воскресеньям не назначали никаких лекций или сеансов терапии и было позволено принимать у себя посетителей.

Джеффри не ожидал гостей, равно как и Лейси, Рем и губернатор Стоддард. Они коротали время в солярии за неспешной беседой.

Обычно Брекинридж оставался по воскресеньям дома, но сегодня был особый случай, и он появился в Клинике. Сьюзен попросила разрешения навестить его на рабочем месте.

Ноа встретил девушку у служебного входа, они поцеловались.

– Часть нашей компании собралась сейчас в солярии – те, у кого сегодня нет гостей. Наверняка они жалуются друг другу, как тяжело им тут приходится.

– Мы можем к ним присоединиться?

– Я так и знал, что ты об этом попросишь, – усмехнулся он. – Я согласен, если только они будут не против и ты дашь мне обещание вести себя как следует.

– Разумеется, обещаю.

– И никаких выпадов против Клиники? По крайней мере меня радует, что ты не взяла с собой фотоаппарат.

Сьюзен подхватила его под руку.

– Торжественно клянусь вам, сэр, что на этот раз я буду паинькой.

Когда они вошли в солярий, Рем как раз начал свой рассказ. Ноа и Сьюзен подошли поближе и стали слушать.

– Когда я стал работать в Голливуде в качестве каскадера, мы, мелкая сошка, считали, что нам повезло, если удавалось заработать по десять долларов в день. А еще больше везения требовалось, чтобы вообще получить работу. Черт побери, нам приходилось целыми сутками просиживать в студиях за проволочными ограждениями, ожидая, пока режиссеру потребуются каскадеры или статисты. Наверное, они огораживали нас проволокой потому, что хотели всегда иметь под рукой на случай необходимости. – Рем от души рассмеялся. – Но провалиться мне на этом месте, если даже в таких условиях мы не зарабатывали больше, чем на ранчо. Многие продюсеры платили за падение с лошади куда более крупные деньги, чем те, которые мы получали, стараясь как можно лучше удержаться в седле, погоняя скот. Мы представляли собой своего рода касту, со своей системой рангов. О нас судили по тому, как мы ездили верхом, насколько стойкими были к выпивке и как часто пускали в ход кулаки. По вечерам мы играли в покер в одном местечке под названием «Уотерхоул», пили там текилу и мескаль[9] и так загибали полы наших шляп, что люди сведущие сразу понимали, из каких мы мест.

Рем оглядел своих слушателей, довольный их вниманием, и продолжал:

– В некоторых отношениях работа каскадера оказалась труднее и, бесспорно, куда опаснее той, что нам приходилось выполнять у себя дома. Например, управлять шестеркой лошадей, впряженных в дилижанс, было ничуть не легче, чем месить грязь на дорогах Монтаны или любого другого места на Диком Западе. К тому времени как я пришел в кино, большинство трюков были уже изобретены и только совершенствовались. Производство вестернов тогда находилось в самом расцвете. Пару этих трюков я помню очень хорошо, и они были смертельно опасны как для всадника, так и для лошади. Один из них назывался «вилка на скаку». К передним копытам лошади с обеих сторон была примотана проволока, концы ее прикреплялись к кольцу, которое всадник держал в одной руке. Разумеется, ни одно из этих приспособлений в камеру не попадало. От каскадера требовалось на полном скаку выдернуть ноги из стремян и потянуть за кольцо, отчего лошадь спотыкалась, а каскадер вылетал из седла.