— Мама? Папа?

Марьяна вырвалась из рук Гуслевичей, вбежала в дом и побежала по лестнице. Гуслевичи топали за ней.

— Папочка, мамочка, вы с попугайчиком? — крикнула она, бросаясь к родителям.

Но родителям, как известно, было не до попугайчика. И когда они честно признались ей в этом, Марьяна так безутешно заплакала, что до сих пор крепившиеся гости не выдержали и зарыдали вместе с ней.

За каких-то три дня 5-й «б» прославился на всю школу — только и слышно было: «Славка, Слава, Славян, Ярослав, Слав… Куда? Зачем? Почему?»

Вместе с Кукушкиным стали знаменитыми и его друзья. Они ходили в окружении целой толпы любопытных и вспоминали, и вспоминали разные малоизвестные подробности из жизни Кукушкина, которые только сейчас стали понятными, — вот оно, оказывается, к чему всё шло…

— Славян такой был путешественник, честное слово, — объяснял Пчелинцев, — ему раз плюнуть было удрать в Африку.

— Или на Северный полюс, — добавлял Нырненко.

Эти лучшие друзья Кукушкина ходили-ходили, болтали-болтали, выдумывали-выдумывали, пока к ним на перемене не подошла Перепёлкина. Это был первый случай в её жизни, чтобы она подошла к мальчишкам первая.

И вот она подошла к ним. Покраснела. И долго стояла молча и смотрела куда-то вбок. Они тоже остановились, Андрюшка с Юркой, и стали смотреть вбок: чего там Перепёлкина видит? И все остальные остановились и стали смотреть и молчать: мало ли что Перепёлкина видит — может, мышь, так чтобы не вспугнуть… Молчали они, молчали, а потом поняли, что ничего тут интересного нет, — могла бы уж Перепёлкина что-нибудь тоже вспомнить про Кукушкина: всё ж таки сидела с ним на одной парте почти полжизни… Вот ведь как друзья узнаются — стоит человеку исчезнуть… И остальные разошлись кто куда…

— Ну чего тебе, Перепёлкина? — спросил нетерпеливый Андрюшка. — День рождения уже прошёл.

— И правда, чего тебе? — повторил за ним, как попугай, Нырненко. — День рождения уже прошёл.

— Ребята, я так больше не могу, — сказала красная Перепёлкина. — Всё пропало…

— Что пропало? — удивился Андрюшка.

— Всё. И Славка… Ребята, это серьёзно. Я больше так не могу. Вы, как бараны, бегаете, смеётесь, веселитесь, а его уже, может быть, не существует… нет… нету…

— Нету… — повторили мальчишки. — А мы, как бараны… Подожди, а кто это бараны?!

— Какие бараны? — переспросила Светлана Леонидовна, останавливаясь рядом с троицей. Судьба пропавшего Кукушкина мучила её. Она потеряла сон, покой и аппетит. С её лица исчезла улыбка. От Гуслевича уже второй день не было никаких известий, а милиционер Тагер больше не появлялся ни на улице, ни у неё в доме.

— Мы не бараны, — уверенно сказал Андрюшка.

— Это я вижу. Вы не знаете, Славу не нашли?

Мальчишки пожали плечами:

— А зачем его искать? Может, ему там, где он есть, лучше!

— Не думаю, — сказала учительница и пошла от них прочь.

Перепёлкина побежала за ней следом, догнала Светлану Леонидовну и долго о чём-то говорила с ней.

После уроков Перепёлкина вместе со Светланой Леонидовной отправилась домой к Кукушкиным. Нырненко и Пчелинцев потащились следом в большом отдалении от них и друг от друга.

Впервые друзья шли порознь. Андрюшка сказал, что это всё безобразие из-за Нырненки случилось: он — такой бегемот, ничего не чувствует, надо было ещё позавчера отправиться на поиски, а не ждать неизвестно чего. Нырненко свалил вину на Андрюшку: Андрюшке завидно стало, что Славян убежал, поэтому он от зависти и не подумал его искать, а ещё Славкиным другом себя выставлял… Хорошо ему, Нырненко, в голову пришло спасать Славяна…

Почти у самого дома Кукушкиных приятели догнали учительницу и Перепёлкину. Не успели они подойти к ним, как дорогу им перегородил какой-то барбос (это был Расстегай Иваныч в фуфайке).

— Эй, толстяк, смотри, какой спаниель, — сказал Андрюшка.

— Сам ты спаниель, — сказал Нырненко. — Этот барбос выступал у нас на классном часе в субботу. Не узнаёшь?

— Во, верно.

— Кого я вижу! — сказал Тагер и притянул к себе за поводки Того и Расстегая Иваныча. — Почти весь пятый «б» в сборе. Светлана Леонидовна, вам моё почтение! Оля, а почему ты такая грустная? И вы, соловьи-разбойники, тоже невесёлые. Чтобы стало веселей, подержите-ка собаку.

Мальчишки обмерли, когда Тагер передал им поводок Того.

— Он кусается? — хором спросили они.

— А как же, — ответил Тагер. — Без этого собаке нельзя.

— Но он, наверно, учёный? — спросила Светлана Леонидовна, с некоторой опаской поглядывая на громадного Того, и заслоняя спиной от него своих учеников.

— Учёный.

— А вы Славу не нашли? — спросила до сих пор молчавшая Перепёлкина, она стояла в стороне от всех.

— Пока нет. Иду на поиски как раз сейчас.

— А можно, я с вами? — спросила Перепёлкина и посмотрела на Тагера умоляющими глазами.

— И я! — присоединилась к ней Светлана Леонидовна и тоже посмотрела на Тагера — уж ей-то он отказать не сможет!

— И мы, — робко сказали друзья Кукушкина.

— Ну вот, — сказал Тагер. — То никого из вас не было. А теперь все тут как тут. А поиски, между прочим, могут быть долгими и трудными.

— Ну и пусть, — сказала Перепёлкина.

— Ну и что, — сказала Светлана Леонидовна.

— Тем лучше, — сказали друзья.

— А как же ваши родители, дорогие дети?

— Эти дети — мои ученики. Я за них отвечаю.

— Поскольку вы отправляетесь на поиски Ярослава Кукушкина вместе со мной, то за всё теперь отвечаю я. Может быть, передумаете? Нет? Ну ладно. Вы у меня все как свидетели записаны, поэтому я вас привлекаю в поисковую группу. Семнадцать-двадцать четыре, примите сообщение, — сказал Тагер в маленький микрофончик и вынул блокнот. — Выхожу на поиски пропавшего Кукушкина. Со мной бригада из свидетелей.

И Тагер передал, кто с ним находится, их адреса и фамилии, а потом попросил предупредить родителей.

— Заранее благодарю, — закончил он сеанс.

Нырненко с Андрюшкой рты разинули от восхищения и выпустили из рук поводок. Того почувствовал свободу и рванулся вперёд. Расстегай Иваныч вырвался из фуфайки и помчался за Того. За ними — Тагер. За Тагером — Светлана Леонидовна, Пчелинцев и Перепёлкина. Нырненко бежал последний, потому что был самый толстый.

Фуфайка никуда не побежала, так и осталась валяться на дороге.

Наполовину превращённый, а по-научному трансформированный, доктор Чреф в бессильной ярости затопал копытом. Что же произошло?! Этот похищенный звездолётчиками глупый пришелец легко заставил его, самого доктора Чрефа, потерять половину себя и превратиться в обычного козерога, да ещё усечённого! Вот уж действительно невозможный Кукушкин — так его называли Ешмыш и Тюнь-Тюнь… Но топай копытом не топай, а надо починить прибор и вернуться к прежнему виду, да поскорее, пока кто-нибудь из юкатиан не увидел его, доктора Чрефа, бессильным и второпях не поднял бунт. Они только о том и мечтают, как бы освободиться от его власти: спят и видят себя свободными…

— Гелла, где ты, Гелла? — слабо вскрикнул доктор Чреф.

— Я здесь, папа. Стою рядом. Разве ты не видишь?

Доктор Чреф её не видел: у него теперь была плоская, как тень, мордочка, и на ней тускло светился один чёрно-серебристый глаз и торчал один серый рог, и копыто было одно, потому что осталась одна нога, и была одна рука — половина Минкуба.

— Делишки, — сказала недовольная половина Минкуба. — На одной ноге да на одном роге далеко не уедешь, долго не протянешь.

— Гелла, помоги мне подступиться к прибору. Я всё время теряю равновесие. А ты, Минкуб, помолчи — и без тебя в глазу темно.

Гелла Грозоветка помогла доктору нащупать в пространстве прибор трансформации. Но прибор вдруг совсем вышел из повиновения, завизжал, как поросёнок, заскрипел, как телега, запыхтел, как паровоз, а в довершение всего самовольно грохнулся на скалистую поверхность Юкаты и развалился на множество хитрых элементов, которые вдобавок стали переговариваться между собой.