— Ладно, — сказал он вслух, — ввинчивайтесь себе на здоровье. Нам не жалко. А зачем вы сюда прилетели? Может, вы на нас напасть хотите? Так это у вас не выйдет! У нас столько всякого оружия, просто ужас!

— Мы прилетели по обмену опытом, — вмешался мыслящий цветок. — Но с нами никто не хочет вступать в контакт. То ли боятся нас, то ли в нас не верят.

— А чего вас бояться? — простодушно спросил Кукушкин. — Обмен опытом — это же раз плюнуть. У меня всё время обмениваются опытом Людмилин завод и отцовский институт. Дело понятное.

— У вас обмениваются опытом? — радостно воскликнул цветок Тюнь-Тюнь. — Так, значит, нам повезло, что мы встретили вас?

— Конечно, повезло! — гордо сказал Кукушкин и совсем выполз из трубы. — Кстати, это моя лаборатория. Я тут провожу научные исследования. Где же мой дневник? Я вам сейчас почитаю кой-чего.

Но от дневника его отвлёк Ешмыш.

— Простите, — сказал он, — а не могли бы вы связать нас с человеком, который бы всё знал и согласился бы слетать с нами на Юкату. Поверьте, это займёт не так уж много времени, по вашим понятиям. Вот по нашим понятиям пройдёт бездна времени.

— Конечно, знаю! — вскричал Кукушкин. — Так это ж я и есть. Возьмите меня, я вас очень прошу. Я столько знаю, что голова лопается… У нас столько предметов… Я даже танцевать умею — бальный танец «вару-вару»…

Ешмыш и Тюнь-Тюнь переглянулись. Кукушкину показалось, что они засомневались в его способностях. А ему так хотелось куда-нибудь улететь, что он совсем забыл о совести.

— Я по математике столько знаю, столько знаю… Один раз даже решил косинус!

Что такое косинус, Кукушкин, конечно, понятия не имел. Но если ужасно хочется улететь, разве перед косинусом остановишься?!

— Ещё и по ботанике знаю про цветы. — Это уж он обратился лично к Тюнь-Тюню: вроде бы подкуп. — Пестик, тычинки, венчик…

Тюнь-Тюнь радостно кивнул головой, хотя это было не про него, а про других. Он был синтетический, живого в нём не было ничего, разве что глазки, в которых иногда загоралась искра разума.

— Если вы серьёзно намерены полететь с нами, нам нечего терять время. Прошу вас садиться в космик, — предупредительно сказал Ешмыш и протянул Кукушкину руку — ивовый прутик.

Кукушкин взял эту руку в свою, и они прямо по воздуху стали подниматься наверх к линии высоковольтного напряжения, где всё ещё спала тарелка.

Когда они подплыли к ней совсем близко, бесшумно открылась дверца, и тёплым потоком воздуха Кукушкина втянуло внутрь. При этом он ослепился оранжевым светом, и у него сделалось такое ощущение, что он погрузился в мандариновый сок: удивительный запах стоял вокруг.

Когда он немного освоился, он увидел, что совсем не один здесь. Напротив него на круглых подставках сидели четыре маленьких чистых козерога с удивлёнными мордочками, и во все глаза они разглядывали его.

— Он совсем безрогий… — удивился кто-то во весь голос. — Как же он может так жить? Это же неудобство какое.

— А глаза у него ничем не заполнены. Одна только синяя краска — и всё.

— Этот землянин считает себя умником. А на самом деле Ешмыш сложил его сознание с нулём, и нуль не засеребрился, остался такой же белый. Таких экземпляров мы не встречали нигде. Доктор Чреф будет нами доволен…

И эти милые чистые козероги засмеялись, то есть затрясли своими серебристыми рожками, где у них жило чувство юмора.

Кукушкин обиделся: что ж это такое? Выходит, они его провели, но быть этого не может, у Ешмыша были такие хорошие глаза, он совсем не похож на обманщика. Слава поискал его и нашёл возле доски, на которой вертелись стрелки и подмигивали друг другу непонятные приборы, ого-го какие сложные!

— Послушай, — сказал он Ешмышу, — мне кажется, вы меня просто похитили. И это с вашей стороны даже нечестно. Слышь, что твои приятели говорят, — у меня и ума-то всего ноль. Ты думаешь, мне это приятно?

— Вы меня оббжжьяете. Они же совсем маленькие козероги. Не надо их слушать. Слушайте меня или лучше Тюнь-Тюня.

— Да, — сказал Кукушкин, — тебе-то легко так говорить. А мне страшно, если по-честному. Я даже в Москву ещё не летал, не то что к вам на Юкату. А вдруг я не тем окажусь, кто вам нужен? Думаешь, я совсем бессовестный? Послушай, давай приземлимся. Возьмём с собой Гуслевича, или Светлану Леонидовну, или даже нашего директора школы. Уж они-то, честное слово, знают в сто раз больше меня. Не веришь?

— Верю. Я верю каждому твоему слову, — ответил Ешмыш.

— Правда? А ведь мне никто никогда не верил. А ты веришь?

Ешмыш кивнул.

— Но мы не можем теперь приземлиться. Начинаем ввинчиваться. Посмотри на Землю. Вдруг ты её видишь в последний раз.

— В последний раз?! — воскликнул Кукушкин. — А как же домой?

— Про это не знаю. Нас ведёт доктор Чреф.

— Кто он такой? Малышки козероги про него уже вспоминали.

— Наш властелин.

— Тоже козерог?

— Нет. Он сверхкозерог. Но ты смотри лучше на Землю. Я на неё смотрю и знаешь (только тихо!), мне захотелось превратиться в кого-нибудь из вас. Я никогда не видел такой удивительной планеты. У вас так много воды. Она падает с неба — это так необыкновенно. И лежит под ногами, её можно зачерпывать и ловить рукой. А какие у вас леса! Я никогда не видел деревьев. Они все растут вверх и не падают. Я нарочно смотрел на Землю близко-близко там, возле твоей трубы, то есть научной лаборатории. Ну не мог я понять, как из такой крепкой серой земли вырастают такие большие и тёмно-зелёные, и оранжевые, и красные деревья…

— Зря ты прилетел осенью. Сейчас у нас уже всё опало. Видел бы ты наше лето…

— Лето? А что это такое? — переспросил возникший рядом с ними Тюнь-Тюнь. — Я никогда не слыхал про лето. Оно у вас тоже есть?

— Ну конечно. Я же тебе говорил. У нас всё есть.

— У них всё есть, — грустно сказал Тюнь-Тюнь. — А у нас ничего нет. Но ты нас научишь, ведь правда?

— Чему? — спросил Кукушкин, но в этот момент Ешмыш тронул его за плечо и тихо сказал:

— Смотри-смотри. Мы уже пропадаем.

И Кукушкин прислонился к скользкой прозрачной обшивке космика, раскинул руки, но не устоял, а съехал вниз животом на самое дно поглотителя пространства. Однако и на самом дне ему все-таки удалось увидеть через прозрачную обшивку быстро убегающий тёмно-зелёный с пятнистыми разводами шар. Он стремительно улетал от них и скоро пропал из вида. Глубокая фиолетовая темень разлилась вокруг, и стало — как в чернильнице. Темноту то и дело прокалывали голубыми своими лучами звёзды, колючие и растопыренные, словно ежиные иголки. Стало так грустно…

— Вот и всё, — сказал Ешмыш.

— Вот мы и вернулись на Юкату, — сказал Тюнь-Тюнь.

— Мы дома, мы дома! — запрыгали и запищали маленькие козероги. — Примчали с собой нулевого человека. Ой, как смешно!

Кукушкин с трудом разлепил глаза и увидел, что лежит на маленькой скалистой площадке. Вокруг танцевали, взявшись за ивовые прутики, маленькие козерожики, а Ешмыш и Тюнь-Тюнь сворачивали в трубочку блюдце.

— Скажу тебе по чести, он всё-таки храбрый, — говорил Ешмыш своему помощнику. Тюнь-Тюнь работал на космике главным уборщиком — он выметал из него космическую пыль, она забивалась в такие щели, куда только Тюнь-Тюнь мог добраться своим лепестком. — Ведь никто не решался подняться с нами. Скольких мы уговаривали, помнишь?!

— Он просто оказался чересчур доверчивым. В этом всё дело. Но, по-моему, он совсем не тот человек, которого ждёт доктор Чреф. Боюсь, нам с тобой не поздоровится.

— Пускай бы тогда сам летал. Знает, как трудно находить контакт. Мы скольких останавливали? Тысячи людей! Откликнулся только этот… Не знаешь, зачем он ему всё-таки понадобился? Эти бесконечные разговоры про обмен теперь никого не обманут.

Тут всё пространство Юкаты содрогнулось от резкого перепада света, и на посадочную площадку легла острая пронизывающая тень.