— Ешмыш, самый хороший Ешмыш! Пусть никто не отвечает за меня. Я сам за себя отвечу. У нас на Земле всё-таки хорошо учат. Я сам выучил одного таракана разбираться, где север, где запад, а где восток. Он — простой таракан. А я всё ж таки поумнее таракана. Правда?

Ешмыш кивнул, хотя ничего не понял.

— Ведите меня к своему доктору Чрефу. Я ему отвечу сам, вы только молчите. Откуда вы знали, какой я окажусь?! Вы мне просто поверили. Правда? Но я вас не обманул — мне тогда самому казалось, что я много знаю. Я вас не обманул, а то получится, что вас обманул человек с планеты Земля. И вы сразу подумаете, что у нас все обманщики. Но у нас нет такого… Это я раньше случайно врал, а теперь…

— Какая удивительная планета Земля! — вздохнув, сказал Ешмыш. — Даже один случайный человек и тот оказался…

— Самая удивительная планета одна. Это — Юката, — сказал чей-то острый резкий голос. У Славки от страха вдруг зашевелились волосы. Голос был неожиданный, неприятный.

Оказалось, что их подслушивали.

Заколебался воздух или то, что на Юкате было вместо него, и перед Кукушкиным вырос учёный козерог Минкуб.

— Да, да! — подтвердил он. — Именно Юката. А ты, Ешмыш, что-то напутал. Ступай к остророгам в острог. Уборщик пусть идёт туда же. Сейчас сюда прибудет сам доктор Чреф!

Покорно и понуро Ешмыш вместе с преданным другом-цветком потащились в острог.

Кукушкин остался на станции вместе с Минкубом. Учёный козерог Минкуб был правой ивовой палочкой доктора Чрефа, единственного на Юкате сверхкозерога. Этот сверхкозерог был самым учёным существом не только на Юкате, но и во всём созвездии.

Славка никогда не видел доктора Чрефа, но слышал о нём много страшного. Между прочим, на Земле Слава до невозможности любил слушать страшные истории, но здесь, на Юкате, эта любовь куда-то подевалась, и, закрыв лицо руками, он попросил неизвестно кого, чтобы, если доктор Чреф появится, он был не очень страшный…

И доктор Чреф возник перед ним.

Он стоял величественно и гордо, как подобает сверхкозерогу, и мрачно смотрел на Кукушкина.

— Открой глаза и слушай меня внимательно.

Славка долго не мог открыть глаза, потому что ему показалось, что он от страха умрёт, но доктор Чреф обвинил его в трусости, и тогда Славка поднял лицо к звёздам и открыл глаза.

И он увидел перед собой обычного козерога, только немного выше ростом, только немного потолще, а на голове у него, похожей на маску сварщика, топорщился не один рог, а целых два.

— Ха-ха! — захохотал доктор Чреф и схватил Кукушкина за шиворот и высоко поднял его над скалистой площадкой. — Издалека ты казался покрупнее. На самом же деле ты — очень мелкое и глупое существо.

— Оббижжяетте, — сказал Кукушкин, повторяя любимые слова Ешмыша. — Со мной так нельзя обращаться. Я — человек. Я могу с вами обменяться своим опытом по химии. И ещё я знаю многие опыты Людмилиного завода и отцовского института. Вы дайте мне свой опыт. Я привезу его на Землю, и все удивятся и, может, обрадуются, если у вас хороший опыт.

Доктор Чреф опять захохотал, но уже беззвучно, а потом резко оборвал смех и сказал:

— Согласен. Я отдам тебе собственный опыт и возьму твой земной. И полечу вместо тебя на Землю. Я стану Кукушкиным, а ты станешь доктором Чрефом. Мои звездолётчики прожужжали мне все уши твоей планетой. Я хочу посмотреть на неё сам. Гелла, мы его сейчас трансформируем, то есть преобразуем. Скорей, помоги мне!

— Нет, не надо! — закричал Кукушкин, болтаясь в пространстве, не в силах освободиться из рук злодея. — Только не делайте этого. Я хочу быть собой. Я не хочу в козероги. Мне нравится быть человеком!..

— Тебя никто не спрашивает, мой дорогой, — нежным голосом сказала невесть откуда взявшаяся Гелла Грозоветка. Она по-прежнему была и хрупка и воздушна.

«Она не может быть злой. Она не похожа…» — судорожно думал Кукушкин, размахивая руками и стараясь схватиться за неё. Ему казалось, что если он до неё дотронется, то с ним не произойдёт ничего плохого.

— В гостях воля не своя, не так ли? — долетел до него её голос.

— Мы ничего не придумали. Это ваша земная пословица, — сказал смеющийся доктор. — Мне бы только его как следует схватить, а то он барахтается… и мы с тобой, Гелла, живо его перекроим.

Он крепко-крепко сжал Кукушкина своими ивовыми палочками, а учёный козерог Минкуб ехидно зашептал в надвигающийся вечер Юкаты:

— Он останется довольным. Ведь быть козерогом — это почётно. А быть сверхкозерогом — это почётная бесконечность.

И вдруг Славка почувствовал, как на лбу у него вздуваются две шишки и оттуда начинают лезть рога.

— Мама! — сказал Кукушкин. — Папа! — сказал Кукушкин. — Свет… Леонидна… — сказал Кукушкин. — Директор школы, — сказал Кукушкин. — Гуслевич, — сказал Кукушкин. — Старик с кошкой, — сказал Кукушкин. — И все люди! — Он закричал. — Я больше уже никогда не буду. Верните меня к себе…

И он открыл глаза широко-широко, как только мог, и увидел над собой огромное сверкающее солнце. Оно горело так ярко и так неистово грело, что он протянул к нему руку и ощутил на ней присутствие самого настоящего земного тепла.

— Он сопротивляется… — донёсся до него голос Геллы. — Не давайте ему спать. Спящих трудно трансформировать. Отпусти его чуть-чуть.

И доктор Чреф слегка расслабил ивовые палочки, а Славка, казалось, этого только и ждал. Он прыгнул на скалистую поверхность и, хорошенько оттолкнувшись, помчался по ней, как по льду.

— Держи его! Держите! — закричал ему вдогонку доктор Чреф. — Он разрушил мой прибор для трансформации. Я где-то застрял на половине себя!

И правда, от бывшего сверхкозерога осталась одна половина, и притом не лучшая.

Славка тем временем бежал и бежал не разбирая дороги.

Как только самолёт ИЛ-18 коснулся колёсами ленинградской земли, Людмила и Василий Кукушкины вышли из оцепенения и первыми бросились к выходу, хотя команды «можно выходить» не было.

Стюардесса пыталась посадить их на место, объясняла, что хоть самолёт и прибыл, да не совсем, но родители Кукушкины ничего не понимали. Людмила твердила одно: «У нас ребёнок…» Василий остолбенело молчал, лишь изредка ухал, как филин: «Ух!» да «Ух!»

Стюардесса даже испугалась и поскорее открыла перед ними дверцу — хорошо, что трап уже подали.

Сломя голову они кинулись вниз и бежали по трапу с такой скоростью, как будто за ними гнались собаки. Но за ними не гнался никто, и только милиционер свистнул им вслед, когда они, не дождавшись автобуса, помчались по аэродромному полю под огромными свирепыми носами современных самолётов. Они бежали и бежали по огромному просторному полю, сверху падало на них огромное тяжёлое ленинградское небо, но они всё равно бежали и бежали, пока не прибежали на стоянку такси.

Здесь выстроилась большая нетерпеливая очередь. Если бы её всю размотать да выстроить в один ряд, последний из этой очереди, наверное, оказался бы в Ташкенте. А последними были Кукушкины…

Машин было раз-два и обчёлся.

Людмила не могла стоять так долго, да и Василий тоже.

Людмила кинулась без очереди.

— Граждане, — сказала она печально и грустно, — у нас ребёнок…

И опять она проглотила остальные слова, которые были слишком страшные — не выговорить.

Тут как раз машина подъехала, очередь недовольно подалась назад — пропустить женщину с ребёнком, и Людмила стала садиться в такси, но тут все сразу увидели, что никакого ребёнка у неё на руках нет, значит, эта симпатичная и молодая особа пыталась всех провести за нос!

— Постойте! — закричали из очереди, оттащили Василия от машины и стали пытаться вытащить оттуда Людмилу.

— Я её сейчас поймаю. Я вытащу, — сказал один развесёлый рыбак и размахнулся спиннингом. — Она у меня будет почище щуки висеть.

— Товарищи! — пришёл в себя Василий. — У нас ребёнок пропал. А вы мешаете нам найти его!