Мы встаем на плиты дорожки, и они поднимаются, несут нас над землей мимо потрясающих видов.

— Флэнаган, у тебя остались братья или сестры?

— Нет, все погибли.

— Под игом империи?

— Вроде того. А у тебя?

— Был брат. Работал бухгалтером, жил в Бейзингстоке, умер в шестьдесят шесть лет от сердечного приступа. Еще сестра — мечтала стать балериной, но не сумела. Остаток жизни преподавала танцы шестилетним детям. Прожила почти до девяноста лет. Ах да, вторая сестра умерла, не дожив до пятидесяти.

— И все это было давным-давно, да?

— Воспоминания хранятся в компьютере… эй, гляди, леопард!

— Гепард.

— А я говорю: леопард. Гепарды стройнее и пятнышки у них другие.

И все-таки это гепард.

— Да вы, гады, сговорились.

Вокруг свободно гуляют львы, тигры, слоны и гепарды. Жирафы щиплют кроны пальм, выстроившихся вдоль Молла.

— У зверей в мозгу микрочипы с программой?

— Понятия не имею.

Есть, есть у них микрочипы с программой Ведана. Они не позволяют животным нападать на человека.

— А хотя, думаю, да, есть.

— Как-то я летал на Тарзан. Знаешь такую планету? Там повсюду африканская флора и фауна. Кругом джунгли, люди ходят в набедренных повязках. А фабриками и заводами управляют генетически модернизированные гориллы.

— Жуть какая.

— Я там дрался с крокодилом. Ух и морда у него была — только айсберги крошить.

— Ая втайне всегда мечтала стать дельфом. Плаваешь себе в океане и мыться не надо.

— Дельфы не пользуются шампунем?

Пользуются.

— Пользуются.

— А я всегда мечтал научиться летать.

— Мы же только недавно летали.

— Да, но… я хотел бы стать… ну, чайкой.

— Чайкой?

— Ага, люблю море. Летаешь себе, гадишь людям на головы.

— Хорошая жизненная позиция.

— Так и я о том же. Куда дальше?

— Под Арку, затем — направо.

Пролетев под аркой Адмиралтейства, мы оказываемся на Трафальгарской площади. В гордом одиночестве перед нами возвышается колонна Нельсона, памятник знаменитому адмиралу, о чьих подвигах я уже и не помню.

Адмирал Горацио Нельсон. Сражался против Наполеона в ряде ключевых битв. Кульминацией стало сражение при Ватерлоо…

Да какая разница, что там было! Поразительно — к Национальной галерее пристроили дополнительный этаж, целиком из стекла. Люди и картины словно парят в воздухе.

— Это называется классикой архитектуры?

— Неоклассикой. Классика — это римские и греческие постройки.

Отлично, Лена, так его!

Меня хвалит собственный мозг. Шикарно, нечего сказать.

Идем дальше, к Уайтхоллу — стремительной реке с набережной по обеим сторонам. Мы встаем на каменную плиту, и та спускает нас к реке, а потом несет вдоль пенящихся вод.

— Осторожней — Памятник неизвестному солдату!

— Какой идиот додумался установить его здесь?!

В конце пути — старый парламент, а ныне — штаб-квартира Галактической корпорации. Я восхищенно смотрю на Биг-Бен, башню с атомными часами, которые еще несколько дней назад определяли время во всем Обжитом космосе. Глаз не нарадуется на здание самого парламента, на его сложные формы, над которыми словно бы парят сверкающие башни из тугоплавкого стекла.

Кабинеты Гедира — в прилегающем Вестминстерском аббатстве, над бассейнами и личными барами, в комнатах, уставленных видеоэкранами и симуляционными консолями, откуда он следит за любой точкой империи, а при желании и присутствует в ней. Вернее, следил и присутствовал, пока мы не уничтожили Квантовые бакены.

— Как думаешь, сын не сильно на меня злится?

— Спорю, что сильно и даже очень.

— Не вини меня за то, что я его люблю. Черт, в детстве он был такой милый.

— Я детей боюсь.

— А я боюсь, что не смогу решиться на задуманное.

— Ты должна. Исполни свой долг, свою миссию. Ты же герой, Лена, люди будут слагать о тебе песни.

— Надеюсь, не блюзовые панихиды?

— Панихиды?

Панихиды?

— Ты понимаешь, о чем я.

— Тебе не нравятся мои песни?

— Они, знаешь ли, нагоняют тоску.

— Так ведь на то они и блюзы!

— Тогда пусть их называют иначе. Или предупреждают перед выступлением, мол, впечатлительным не слушать — сбрендить можно от тоски.

О, прошу, отложите ссору хотя бы на время!

— Мой удаленный компьютер просит не ссориться.

— Скажи ему, пусть заглохнет.

Ну все, я обиделся.

Ах ты лапочка моя.

Правда?

Конечно, нет. Смотри в оба, железка, сейчас будет бой.

В конце Уайтхолла — стража, группа РД. Они наблюдают за нами, и наши образы из их голов передаются в Центральный мозговой компьютер Корпорации (по совместительству — мой удаленный компьютер). Мы пролетаем мимо роботов как «неопасные объекты» на Парламент-сквер.

Останавливаемся, оглядываемся.

Там — Уинстон Черчилль.

Знаю.

В середине двадцатого века он был видным политиком, главнокомандующим британскими вооруженными силами, а также писателем, художником…

Заколебал уже! Знаю! Кое-что в голове у меня сохранилось. Я видела фильмы о Черчилле, а мой дед был у него на похоронах.

— Готова? — спрашивает Флэнаган. Над головой у него пляшет светляк. Странно…

— Готова, — моргнув, отвечаю я.

Расстегиваем вещмешки — на венерианском заводе мы затарились по полной программе: гранаты, бластеры и, конечно, мечи. РД из личной гвардии Гедира поглощают лазерное излучение, и прямое попадание из бластера им не страшно. А вот если отрубить голову — тогда есть шанс на успех.

— Бей-убива-ааай!

Взрываем первую гранату. Слон поблизости в ужасе ревет. Мы на бегу стреляем из бластеров, самонаводящихся на оружие РД. Пара секунд — и роботы остаются с голыми руками.

Передо мной вырастает тройка РД. Мечом сношу им головы.

Флэнаган швыряет зажигательную гранату. Бабах! — и площади как не бывало, только ослепительное пламя. Закрываем глаза и, ведомые преданным голосом, бежим к аббатству.

Лена, беги прямо, возьми чуток влево. Флэнагон — за Леной, положи руку ей на плечо. Справа — РД, пустили ракету, пригнитесь… бегите…

Гранатой взрываем двери аббатства. Мечами сносим головы роботам направо и налево. Но вот одна голова отделилась от тела, и из шеи брызнул фонтан крови. Теперь мы убиваем людей — мужчин и женщин из охрены Гедира

Наши тела! крепче и быстрее; природные рефлексы обострены. Мы идем через аббатство, оставляя за собой кровавый след, ковер из трупов на мраморном полу.

Взбегаем по лестнице, гранатой и лазерными лучами сносим двери.

Входим в святая святых, личный кабинет Гедира. Император ждет нас, окруженный свитой — директорами и РД-телохранителями.

— Лена? — безумным голосом произносит Гедир. Похоже, мы застали его врасплох. Мы…

Нет, в глазах Гедира я вижу знакомый блеск. Точно такой я видела, когда он убил соседскую кошку и скормил ее по частям крысам в поле, когда подсунул собачье дерьмо одной девочке в коробку для завтраков, когда изнасиловал ту девушку и притворился невиновным.;. Я вижу в его глазах презрение. И триумф. Он одурачил нас.

Питер знал, что мы идем.

Флэнаган начинает палить по роботам и директорам, не забывая уходить от ответных выстрелов. А я стою как вкопанная — я заметила, что моего сына окружает силовое поле неизвестного типа. Воздух вокруг него мерцает, картинка искажается. Кожа Питера бледная, похожа на пластик… Да ведь это бронехитин доппельгангера.

Гедир неуязвим.

Время будто бы замирает, и я словно погружаюсь в трясину досады. Одно дело убить родного сына, другое — попытаться его убить и не суметь.

И вот Питер целится в маму из бластера. Лицо его перекошено от гнева и ненависти. Я не виню его, только…

Бросаюсь на сына с мечом. Убью его, пока он не убил меня!

Я…

Силовое поле чуть отступает, сгустив воздух перед собой, и я будто проваливаюсь в зыбучий песок.

Питер отключает защиту, и мне в грудь бьет пучок плазмы. Мое тело горит, и мне самой больно, будто пламенем объято мое настоящее тело.