Девочке не ответили, но у женщин появился новый повод для перетолков.

Пока разгребали пепелище и ладили новые стены, пока бушевала уборочная страда, Глебу некогда было заниматься собой. На практике он установил только одно: выносливости и физических сил в обновленном организме не убавилось. Эпизод с выброшенным через забор мотоциклом он в расчет не брал: в экстремальной ситуации и человек способен был на чудеса.

Зарядили дожди и потянулись промозглые осенние дни. У Глеба появилось время для экспериментов. Более всего его беспокоил вопрос иммунитета. Испробовав все доступные способы создания неблагоприятных для организма условий, он пришел к выводу, что свалить его с ног довольно сложно. В мальчишеском порыве он на радостях полчаса проплавал в студеной реке. И добился «положительной реакции»: к вечеру голова налилась горячим свинцом. Стыдясь своей выходки, Глеб уединился на сеновале и принялся разбираться в себе. Во всех предыдущих ситуациях он шел на риск и при этом подсознательно выстраивал защиту, а теперь, как говорится, бесшабашно отпустил тормоза. Получалось, незримый контроль управлял и человеческим телом. Но исходил он не от аналитического модуля, а от целого комплекса скрытых источников, напрямую связанных с землей. «Спутник» в рассудке перестал быть спутником, и превратился в часть собственного «я».

Исправление ошибки заняло несколько часов. Глеб сосредоточился внутри себя и методично расставил по местам каждую частичку организма. Научные знания, сохранные в памяти, не потребовались. Он открылся земле и доверился своим ощущениям.

Следующим шагом стало исследование регенеративных процессов. Оседлав Гнедого, Глеб ускакал по первому снегу через поле в лес, подальше от деревни и Тамары, которая проявляла излишнее беспокойство, хотя и не знала о его рискованных самопроверках. Усевшись на поваленном дереве, он достал нож. Остановить кровь оказалось значительно сложнее, чем справиться с лихорадкой, поскольку сделать это необходимо было в течение одной-двух минут. Решив, что для подобных действий нужна основательная тренировка, Глеб замотал порезанную руку платком.

Рана не осталась без внимания. Когда Димка, вдоволь наигравшись и наслушавшись всяких историй, угомонился, его мать кивнула Глебу из кухни, мол, зайди. Ни слова не говоря, она обработала порез едко пахнущим настоем и проронила напоследок: скоро заживет. Парень отважился продолжить разговор, хотя Кожемятова славилась в деревне непревзойденной молчаливостью: больше трех-четырех фраз за день от нее никто не слышал. Но на этот раз женщина охотно откликнулась. Объяснила, как делается отвар, какие травы и когда следует собирать.

— Но не спрашивай меня, как выглядит цветок папоротника, — закончила она затянувшуюся лекцию по фитологии.

Предполагалось, что это прозвучит шуткой, но Глеб не понял.

— У папоротника нет цветков. Он же размножается спорами! — удивленно воскликнул он.

Женщина от души расхохоталась. Видимо, ее смех был чем-то из ряда вон выходящим, поскольку Кожемятов испуганно сунулся за занавеску, отделявшую кухню от горницы.

С тех пор Глеб частенько беседовал с травницей, познавшей многие тайны природных кладовых. Теперь он не просто слышал голос земли. Он учился принимать из ее рук вещественную помощь. Неписаные премудрости органично влились в память, и парень не однажды порадовался про себя, что не потерял способность усваивать и хранить любые объемы знаний.

Темными декабрьскими ночами лежа на полатях и слушая спокойное дыхание Тамары, Глеб чаще и чаще задумывался над вопросом: зачем? Зачем и ради чего Алексей Андреевич Жулавский, которого не интересовало развитие и будущее индивидов, создавал альтернативную жизнь в глиняной капсуле из мертвых природных элементов? И где то крошечное звено, которое вопреки всем законам природы формировало живую материю из неживой?

Ответы канули в небытие вместе с трагической смертью создателя и гибелью всех его творений. Всех. Это слово заставило Глеба вздрогнуть. Подумав, он грустно усмехнулся: я не творение Жулавского. Раул Рут затерялся в прошлом, показав мне направление к горизонту. А я сын земли.

Точка не желала вставать на указанное место. Требовалось что-то еще, и бесконечность продолжала манить человека своей туманной далью.

Что хочет от меня земля? — мысли качались в полусне. — Идти вместе с людьми, открыть свое «тепло» обществу, как она открылась мне? Найти и показать Диво?

Абстрактный образ развернулся под слипающимися веками в облике гигантского дерева с перламутровой кроной, корни которого утопали в черной непроглядной бездне. Глеб встряхнулся. Корни.

«Помнить свои корни — значит хранить память поколений», — сказал как-то раз Борис Сергеевич, листая перед ним и Тамарой старый семейный фотоальбом.

Глеб бесшумно спрыгнул на пол и подошел к темному окну. Вчера весь день валил снег, и пушистый зимний плед развернулся над палисадником, заботливо укрыв цветочную клумбу и комель юной рябины.

Диво вырастает из земли. Оно — тот дом, который ищет Тамара, и дорога к нему — это дорога к горизонту. Антон именно так интерпретировал высказывание Ольги Жулавской, — Глеб силился объяснить себе, что прячется под мягким огромным словом, но подобия выводов тонули в чувствах и не добирались до ума. — Кем же на самом деле была жена Алексея Андреевича? Не она ли является потерянным звеном в парадоксальном открытии альтернативного начала жизни?

Он не понял, как пришел к этому вопросу, но явственно узрел новую тропу, которая протянулась к забытому коттеджу, где всё началось.

Торжественный перезвон курантов наполнил гостиную.

— С Новым годом, милая, — Игорь поднял бокал.

Хрусталь неуклюже звякнул.

Анна натянуто улыбнулась и пригубила шампанское.

— Холодное…

«Дорогие сограждане! — неслось из динамиков. — Поздравляем вас с Новым…» Она нажала «стоп», и веселый диктор на видеокассете замер с разинутым ртом.

— Кому нужен этот цирк, Игорь? Сегодня уже четвертое января.

— Я хотел, чтобы мы отпраздновали Новый год вместе.

Анна отставила бокал и перебралась на диван.

— Тогда почему ты не приехал, как обещал? Неужели твоя проклятая статья важнее, чем я? Почему у нас, журналистов, все ненормальное?

— Прости, — Игорь подсел к девушке, нежно поцеловал в висок и взял ее руки в свои. — Это для тебя…

Она почувствовала, как ее палец мягко сжало тонкое кольцо.

— Игорь!

В зеленом, в тон ее глазам, камушке играли отражения свечей.

— Изумруд?!

— Да, дорогая. Ты выйдешь за меня?

Она подняла влажный взгляд.

— Игорь… Так… Это так неожиданно.

— Я не тороплю с ответом, Анюта.

Она смотрела в пол и покусывала губы. Эмоции переполняли, хотелось обхватить друга, расцеловать, закричать — да, да, да! Но что-то не пускало. Может быть потому, что этот «новый год» они отмечали спустя четыре дня? Может быть потому, что раньше всерьез не говорили о любви? Или потому, что Игорь сейчас был таким странным: напряженным, грустным, тревожным.

— У тебя что-то случилось? — невнятно спросила она. — Это связано со статьей?

— Случилось? Да бог с тобой! Все прекрасно!

— Игорь, мы вместе уже полтора года. Я знаю все твои увертки! — она изобразила премилую улыбку. — Ну, давай, колись!

Он обнял девушку. Когда они встретились, Анна казалась юным, непосредственным, любопытным созданием с детскими пушистыми ресницами и круглыми румяными щечками. И вот она — журналист. Его ученица, мечтающая стать его соратником и помощником: хитрая, ловкая как уж, нетерпеливая, настойчивая. И он, репортер с двадцатилетним стажем, не может скрыть от нее ровным счетом ничего!

— Так и быть, — вздохнул Игорь. — Скажу. Да, у меня кое-какие неприятности.

— Тебе угрожали?

— Мне велено подумать о новой теме. Ради этого меня сослали в отпуск.

Анна тяжело вздохнула.

— Значит, ты шел по верному пути. Вот мерзавцы!.. И что теперь?