Да, это была она – армия следящих за земным миром – таможня и охрана. Ее воины прятались в самых тихих закоулках людских квартир, на пыльных антресолях и в самых дальних комнатах, где, кроме тиканья часов и воспоминаний, ничто не нарушает многолетнего сонного покоя. Днем эти твари прикидывались старой рухлядью, а по ночам шастали, выслеживая и поедая тех, кто хочет вырваться за пределы земного мира. Что ж, старушки, например, любят держать у себя в квартирах старинную мебель, и просто удивительно, как они умудряются постоянно вытирать с нее пыль. Кто знает, может, эта мебель так резво бегает по ночам, что пыль с нее сама слетает?

Саша вспомнила вдруг чьи-то слова, случайно услышанные ею когда-то: «Никогда не берите в дом старые вещи, вы же не знаете наверняка, КЕМ они были раньше».

Таможня у границ параллельных миров вполне могла напугать до полусмерти даже самого прожженного нарушителя границ; на первый взгляд, это были неуклюжие полуразвалившиеся вещи, а на второй – жуткие твари. Как на картинках-фокусах, где вместо одного изображения прячутся два, стоит только приглядеться внимательней. Сначала думаешь, цветок нарисован, а присмотришься – обезьянья морда с маленькими глазками, и, что самое неприятное – никогда точно не знаешь, что именно из двух вернее.

– А я ее знаю, она человек, а не шкафный вампир. Так что врут они все, – предательски проскрипел шкаф Гарбареты Гардибальдовны.

Саше стало смешно – ее «заложил» знакомый шкаф.

– Обокрали ларек, кстати, – продолжал докладывать шкаф. – Кроме человека, с ними еще двое монстров, я видел.

– Ладно, водку забирайте, а нас всех отпустите! – Молли достала из-за пазухи две бутылки и протянула их комоду Грюгу.

– Вторая-то бутылка без этикетки! Без этикетки! – свирепо пропищала из-за спины комода маленькая злобная этажерка. – Не могли, не могли нормальных бутылок спереть…

Комод недовольно скрипнул петлями, и этажерка тут же захлопнула пасть.

– Плохо знаете законы? – продолжал скандалить Грюг. – Человек не имеет права пересекать границы миров. А те, кто слишком много видел, подлежат уничтожению. Так что сдали награбленное, а теперь мы съедаем человека и тихо расходимся по-хорошему.

С этими словами Грюг сцапал своими крючками бутылки с водкой, а толпа хлама двинулась в сторону Саши, разинув ящики и хлопая дверками и крышками. Саше стало жарко.

– Ы от фрюблиннаблинвоблин!! – раздался знакомый голос, и в круг света шлепнулся котомонстр Фуркис, взъерошенный, шерсть дыбом, от хвоста его еще тянуло паленой кошатиной. Рядом с ним появился и свинохам, пытаясь развести глаза от переносицы.

Грюг аллергично закашлял.

– Водковку тьфу, – сказал котомонстр, сцепив зубы. – А ея не трогайте, оне с нами, ик. А шель тронешь – висе шесть глаз повыпоцарапаю, ик.

– А вот и наши герои! – разошелся противным скрипучим смехом Грюг. – Сначала хвост потуши, деревенщина, и научись считать: семь глаз, пьяная морда!

– Щето я ик мюбель давненько не дрял когутями, – потемнев глазами, угрожающе сказал котомонстр.

– Что-то давно я котами не закусывал, – не остался в долгу Грюг.

Хрюгог многозначительно показал клыки и почти удачно сфокусировал взгляд. Обе стороны замолчали, буравя друг друга глазами. Видимо, между ними давно тянулась многолетняя дружба, местами переходящая в открытые схватки. Шкафы и комоды выдвинули вперед все имеющиеся ящики, обнажив ряды зазубренных деревянных клыков, а злобный чайник металлически затявкал. Молли щелкнула своей зажигалкой, на вытянутой руке держа огонек пламени перед собой. Гин закатал рукава.

Вдруг Грюгу пришла в его деревянную голову идея.

– Так вы утверждаете, она тоже шкафный вампир, эта ваша барышня? Тогда пусть выкурит тапок, вот что. – Он ехидно сверкнул ручками ящиков, явно предвкушая нечто интересное.

Молли с Гином переглянулись, потом посмотрели на Сашу.

– Тапок выкурить? Всего-то делов… – небрежно произнесла Саша, взяв протянутую Молли самокрутку. В общем-то терять ей было уже нечего.

Грюг напряженно застыл.

Саша затянулась противным дымом. В глазах потемнело, но какими-то нечеловеческими усилиями ей удалось не раскашляться и не поперхнуться, учитывая, что на нее пялились готовые разорвать ее в клочки свирепые мебельные таможенники.

Наконец комод крякнул и задвинул ящики. Молли решила не терять зря времени:

– Ну, хватит тормозить, развалина. Какие тебе еще нужны доказательства? Теперь проводи нас до старого перехода. И отошли своих коллег – действуют на нервы.

Комод Грюг немного подумал, задумчиво поскреб себе бок крючком, а потом кивнул: «Ладно. Идите за мной. Здесь недалеко».

Это и правда было недалеко – метров через сто показался покосившийся указатель: «Зюкакаевка».

– Что поделать, всегда найдется вещь из дома, которая пойдет следом и, если нужно, закатит скандал или убьет человека на самом пороге. Я бы сам, наверное, не смог выкурить Молькины сигареты, такая пакость, – тихо сказал Гин Саше, пока Грюг ковылял впереди и не мог слышать их разговор. – Ты как, ничего?

– Великолепно, неужели по мне не видно, – с посеревшим лицом ответила Саша. – И чем дальше, тем лучше.

Они стояли и осматривались по сторонам. С виду обычная заброшенная деревенька, из тех, про которые давно позабыли в больших городах. Казалось, даже кошки сбежали отсюда в поисках лучшей судьбы.

Гин указал рукой вперед:

– Вот, Саш, полюбуйся. Вот так теперь выглядит официально построенный межпространственный переход. А как все хорошо начиналось лет пятьдесят назад! Всего-то и надо было: обеспечивать охрану перехода, чтобы ходить из Фрира туда и обратно, когда это еще было разрешено. Когда наши заселяли Зюкакаевку, скопировали в точности аккуратные деревенские домики, как у людей, сделали заборчики, все как на картинке. Поселились тут зюкакайи, по виду совсем почти люди, только не люди вовсе. Зюкакайи очень впечатлительная нелюдь, поначалу они никто, а потом становятся теми, с кем рядом живут. Шли годы, зюкакайи поначалу примерно вели хозяйство, а потом приспособились на Земле, спились, начали тащить в дома всякую рухлядь, домики обветшали, заборы развалились, да и переход захламили так, что просто позор. Похоже, совсем уже забыли, кто они. Даже начали ворчать на правительство, выписывать газеты и требовать социальной компенсации. Вот до чего докатились.

– А где они все сейчас? – опасливо спросила Саша, оглядываясь по сторонам. Поблизости не было ни души, как будто деревенька вымерла.

– У них сейчас смотр самодеятельности. Вот и афиша висит.

Гин указал на криво намалеванную афишу на заборе: «Смотр самодеятельности „Полет трактористов"».

– Ночью? – спросила Саша.

– А когда же? – искренне удивился Гин.

Они проходили мимо ярко освещенной огромной избы с покосившейся крышей, в которой гудели голоса и слышалась странная музыка. В Саше вдруг разыгралось любопытство. Еще никогда она не видела нелюдей, ставших людьми. Вскарабкавшись на толстое бревно, валявшееся без дела под окнами клуба, она осторожно заглянула в плохо вымытое окошко – за ним был виден типичный по виду сельский клуб, на сцене которого топтались под какой-то запредельный деревенский рэп плохо одетые приземистые мужички. Они, видимо, исполняли народный танец. Саша хотела уж было идти дальше, как вдруг мужички все разом подлетели над сценой, образовали в воздухе дугу, хлопнули в ладоши, зависли на минуту, потом сделали кульбит, развернулись и медленно и синхронно опустились на сцену. Публика зааплодировала с улюлюканьем.

Саша чуть было не скатилась от неожиданности с бревна.

– Вот тебе и деревенская самодеятельность, – сказала она себе под нос, осторожно слезая вниз.

– Сааа-а! Как тебя там? Где тебя носит?

Молли с Гином стояли у дверей какого-то сооружения, размером примерно три на три метра, похожего на полуразвалившийся сарай, где обычно хранят лопаты, вилы и другую сельскую утварь. Комод гремел замком, ругаясь на ржавчину и на нерадивость местного народца.