Уместно заметить, что, несмотря на массовость переименования улиц, переулков и площадей, свойственную эпохе историко-культурного нигилизма, начавшейся после 1917 года, случаи замены отдельных названий другими часто сопряжены с процессами исторического, географического, экономического роста городов и имеют в таком случае объективные мотивы; такие замены не должны связываться в сознании наших граждан с периодом существования в стране коммунистического режима. Переименование производилось – в том числе и в Москве – в разные исторические эпохи. На это совершенно справедливо указывают в своих работах многие мои коллеги-лингвисты. Например, видный специалист по ономастике, доктор филологических наук А. В. Суперанская в книге «Что такое топонимика?» пишет: «Многие современные названия московских улиц, переулков, площадей относятся к XIX в. Переименованиям они подвергались всегда. Многие из более древних названий были утрачены во время перестроек, перепланировок, смены владельцев. Многие названия менялись потому, что были очень похожими на названия других улиц – в другой части города – или даже полностью совпадали с ними. Так, в Москве XIX в. было несколько Церковных и Юшковых переулков, Трифоновских улиц, Банных переулков, Прогонных улиц и переулков (по которым прогонялся скот), Проходных и Смежных улиц, несколько Золотых улиц (по которым ездили ассенизационные обозы), несколько Дегтярных переулков с дегтярными дворами, несколько Ямских и Извозных улиц. Многие из них были переименованы уже в XIX в. В XIX—XX вв. было несколько Проектированных, Новопроектированных и Безымянных улиц и переулков, которые, подобно только что перечисленным, получили затем другие названия. Все это говорит о непрерывности процесса наименования и о легкости переименования объектов, уже имеющих свои названия. После революции, когда изменился не хозяин дома и не облик какой-то улицы, а весь социальный строй сверху донизу, переименования сделались особенно многочисленными. Если в процессе прежних единичных переименований менялись лишь некоторые отдельные звенья системы, то переименования, последовавшие после революции (единичные переименования 1917—1918 гг. и массовые переименования 1922—1925 гг.), видоизменили всю систему. В результате в Москве сейчас имеется немало улиц, переименованных по нескольку раз».

Справедливость этого наблюдения подтверждается и судьбой названий сретенских переулков, в том числе примерами, которые я уже привел выше.

Сретенка, ее название и прилегающие к ней переулки создали своеобразный мир именно этого уголка Москвы, особенность которого порой трудно определить точно. А когда на это своеобразие накладываются еще и личные жизненные впечатления и переживания, то и рождаются строки, в которых по-особому звучит слово Сретенка, подобные песне Вероники Долиной, так и называющейся – «Сретенка».

Как и территория, прилегающая к современному Зубовскому бульвару и Зубовской площади, о которых я уже рассказал, район Сретенки исторически связан со слободами стрельцов. Одна слобода располагалась именно там, где современный Костянский переулок (известный прежде всего тем, что в нем расположена редакция «Литературной газеты») выходит на Сретенский бульвар. Поэтому раньше переулок носил иное название – Стрелецкий. К сожалению, в 1922 году это наименование было заменено на Костинский (Костянский) – мотивом для выбора нового топонима послужило то, что здесь когда-то находилась свалка костей, которые вывозили с мясных боен, расположенных неподалеку – в Мясницкой слободе.

В районе современной Сухаревской площади и одноименной станции метро – там, где кончается улица Сретенка, – располагалась стрелецкая слобода. Ранее это были две площади – Большая и Малая Сухаревские, которым в период с 1936 по 1990 год суждено было носить названия Большая Колхозная и Малая Колхозная. Чтобы найти связь топонима Сухаревская площадь с поселениями московских стрельцов, обратимся не только к истории московской топонимии и стрелецкого войска, но и к трагической истории уникального московского архитектурного памятника, бывшего вместе с Кремлем, храмами Василия Блаженного и Христа Спасителя своеобразным символом столицы, – знаменитой Сухаревой башни.

Поначалу в конце Сретенки стояла деревянная башня, возведенная в 1591—1592 годах как часть укреплений Скородома. Эта московская крепость сгорела в 1611 году. Вместо нее в конце 30-х годов XVII века был насыпан высокий земляной вал. Через два десятка лет – в 1659 году – на валу была выстроена деревянная ограда с проездными башнями. В самом конце XVII века (в 1692—1695 годах) молодой царь Петр I заменил деревянную башню и ворота при выезде со Сретенки на Троицкую дорогу новым каменным зданием – двухэтажными палатами со сквозным проездом и трехъярусной башней над ними. С 1698 по 1701 год здание это достраивалось – был возведен третий этаж, а башня увеличилась на два яруса. Постройка стала самым крупным светским зданием в России – высота этого величественного и неповторимого по очертаниям памятника архитектуры, который отчасти напоминал здание ратуши в западноевропейских городах (не зря башня достраивалась именно после поездки Петра Алексеевича за границу), составляла 60 метров!

Жители Москвы стали называть здание Сухаревой башней, поскольку сторожевую службу в этом районе Москвы нес стрелецкий полк под командованием полковника Лаврентия Панкратьевича Сухарева. Этот стрелецкий командир навсегда вошел в российскую историю, ибо в тяжелом для Петра августе 1689 года, ставшем месяцем противостояния молодого царя и его сводной сестры – тогдашней правительницы Софьи, именно полк Сухарева (единственный из девяти стрелецких полков, расквартированных в Москве) остался верным царю Петру и пришел ему на защиту. Тогда все могло закончиться гибельно для Петра, вынужденного бежать ночью от восставших стрельцов в Троице-Сергиеву лавру.

Традиционно принято считать, что Сухарева башня была возведена Петром в благодарность за верную службу полковнику и его стрельцам. Однако справедливости ради следует сказать, что ныне это мнение разделяется не всеми москвоведами. Первые сомнения появились у П. В. Сытина, первоначально придерживавшегося традиционной версии. Однако затем он изменил свою точку зрения и уже в книге «История планировки и застройки Москвы» подчеркнул, что Сухарева башня не могла быть построена в честь или в память полковника Сухарева, поскольку это не следует из памятной надписи. П. В. Сытин упомянул и о том, что Сухарев был награжден Петром за Троицкий поход гораздо более скромно по сравнению с другими. В наше время известный исследователь истории Москвы и ее памятников С. К. Романюк в своей книге «Москва. Утраты», изданной в 1992 году, также обращает внимание читателей на то, что никаких документальных свидетельств в пользу версии о возведении царем Сухаревой башни в благодарность полковнику Сухареву на самом деле нет. Действительно, на двух памятных досках, помещенных еще в петровские времена на стенах Сухаревой башни, мы не находим прямого свидетельства этому: «Построены во второмъ Стрелецкомъ полку по Земляному городу Сретенскiя ворота, а над теми воротами палаты и шатры с часами, а подле воротъ по обе стороны малыя палаты, да казенный амбаръ, а позади воротъ къ новой Мещанской слободе часовня съ кельями къ Николаевскому монастырю, что на Перерве. А начато то строенiе строить въ лето 7200 (1692), а совершено 7203 (1695), а в то время будущаго у того полка стольника и полковника Лаврентiя Панкратьева Сухарева».