В отличие от стихов, не получивших в эмигрантской среде признания, большим успехом пользовалась проза М. И. Цветаевой, занявшая основное место в творчестве 1930-х гг. Соединили в себе черты художественной мемуаристики, лирической прозы и философской эссеистики очерки «Дом у Старого Пимена» (1934), «Мать и музыка» (1935), «Мой Пушкин» (1937), «Повесть о Сонечке» (1938), воспоминания о М. А. Волошине («Живое о живом» (1933)), А. Белом («Пленный дух» (1934)), М. А. Кузмине («Нездешний ветер» (1936)), письма поэтессы к Б. Л. Пастернаку (1922-1936) и Р. М. Рильке (1926).

Особое место в творчестве поэтессы занимала личность А. С. Пушкина. Поэт – дитя стихии, а стихия – всегда бунт, восстание против всего окаменелого, пережившего себя, считала М. И. Цветаева, поэтому в восприятии А. С. Пушкина выделяла прежде всего духовную свободу творчества и личности. В своих стихах она твердой рукой стирала с поэта «хрестоматийный глянец».

Очерк «Мой Пушкин» (1937) – это автобиографическое эссе, необычная проза поэта и проза о поэзии, рассказ о вторжении в душу ребенка стихии стиха. М. И. Цветаева пытается раскрыть подтексты некоторых произведений великого поэта, опираясь на собственный жизненный опыт и утверждая, что высшей ценностью и достоверностью в искусстве является «опыт личной судьбы», «кровная истина». Такой метод анализа можно назвать интуитивным постижением.

В «Стихах к Пушкину» М. И. Цветаева развивает такие темы, как разговор двух поэтов на равных, исключительность, опасность положения любого поэта во все времена, всегда не понимаемого обывателями и стоящего над ними.

У М. И. Цветаевой русский поэт представлен не как бог, а как живой человек, и, будучи живым человеком, он не может быть критерием меры. А. С. Пушкин видится ей бешеным бунтарем, который «всех живучей и живее».

Уши лопнули от вопля:

«Перед Пушкиным во фрунт!»

А куда девали пекло

Губ, куда девали – бунт?

Стихи к Пушкину[118]

М. И. Цветаева наполняет имя А. С. Пушкина особым смыслом, своими эмоциональными ассоциациями, подчеркивая «внутреннюю свободу» как главенствующую движущую силу, противопоставляющую творца толпе.

М. И. Цветаева, прочитав в 1912 г. стихи А. А. Ахматовой, увлеклась ее поэзией и личностью. Сотворив себе образ «Музы Плача», «Златоустой Анны всея Руси», М. И. Цветаева писала восторженные письма, посвятила А. А. Ахматовой сборник «Версты», изданный в 1922 г.

Два больших поэта, А. А. Ахматова и М. И. Цветаева, живущие в одну эпоху, испытавшие одни невзгоды (неприятие страной их поэзии, расстрел мужей, ссылку детей), все же не смогли понять друг друга в силу резкой полярности мировосприятия и индивидуальности. «Цветаева всегда в движении; в ее ритмах – учащенное дыхание от быстрого бега. Она как будто рассказывает о чем-то второпях, запыхавшись и размахивая руками. Кончит – и умчится дальше. Она – непоседа. Ахматова – говорит медленно, очень тихим голосом; полулежит неподвижно; зябкие руки прячет под «ложноклассическую» (по выражению Мандельштама) шаль. Только в едва заметной интонации проскальзывает сдержанное чувство. Она – аристократична в своих усталых позах. Цветаева – вихрь, Ахматова – тишина… Цветаева вся в действии – Ахматова в созерцании…» – писал литературовед К. В. Мочульский в 1923 г.[119]

Их встреча состоялась в июне 1941 г., но закончилась взаимным непониманием. М. И. Цветаева читала «Поэму Воздуха», А. А. Ахматова – начало своей «Поэмы без героя». Незнакомая с «Реквиемом», существовавшим только в устном варианте, М. И. Цветаева смогла воспринять лишь то, что лежало на поверхности: условность, театральность имен и названий, сказав: «Надо обладать большой смелостью, чтобы в 41 году писать об Арлекинах, Коломбинах и Пьеро». А. А. Ахматова не поняла и не приняла цветаевскую «Поэму Воздуха», обращенную к памяти Р. М. Рильке, отметив, что Цветаевой стало тесно в рамках Поэзии.

Столь непохожие поэты по-разному относились к жизни и выражали это в своих стихах. Когда под гнетом обстоятельств мощный и энергичный цветаевский темперамент стал слабеть, она написала, предчувствуя свой скорый уход из жизни:

А. А. Ахматова, невзирая ни на какие обстоятельства, не могла добровольно уйти из жизни, хотя тоже часто думала о смерти, не боясь ее, принимая как неизбежную данность.

М. И. Цветаева не сравнивала себя с А. А. Ахматовой, не соревновалась, а делила с ней сложную судьбу российского поэта. В 1940 г. А. А. Ахматова выразила свое отношение к творчеству М. И. Цветаевой в стихотворении, которое адресат уже не увидел.

Своеобразие отношений двух поэтов проницательно определила дочь Цветаевой А. С. Эфрон: «Марина Цветаева была безмерна, Анна Ахматова – гармонична… безмерность одной принимала (и любила) гармоничность другой, ну а гармоничность не способна воспринимать безмерность».[122]

Еще при жизни Владислава Фелициановича Ходасевича (1886-1939) современники спорили о его месте на русском Парнасе. Некоторые критики полагали, что Ходасевич – лучший поэт Серебряного века (София Парнок, Максим Горький, Борис Поплавский). Другие отрицали его принадлежность к поэзии вообще (Н. Н. Асеев).

В. Я. Брюсов считал, что стихи В. Ходасевича «ударяют больно по сердцу, как горькое признание». При этом такая зрелая книга, как «Тяжелая лира», получила у Брюсова «самый нелицеприятный отзыв». Он констатировал, что стихи Ходасевича больше всего похожи на пародии стихов Пушкина и Баратынского, и отмечал архаичность его языка.

Между тем особое место в русской поэзии определяют именно такие качества стиля Ходасевича, как ясность стиха, чистота языка, точность в передаче мысли. В его творчестве выделяются и слитые воедино духовность и сдержанность, что для поэзии Серебряного века с ее тягой к непомерному выглядело весьма необычным. Ходасевич в одиночку, не опираясь ни на кого из своих современников, руководствуясь только своим внутренним голосом, проделал свой путь в жизни и в искусстве.

При жизни поэта, с 1908 по 1927 г., вышло пять книг его оригинальных стихов, содержащих всего 191 стихотворение. Это, по русским масштабам, совсем немного. Но если даже вообразить, что большая часть сохранившегося поэтического наследия Ходасевича будет утрачена или отвергнута, он и тогда сохранит свои права на благодарную память потомков: как литературовед, мемуарист, критик, переводчик. В каждом из этих своих качеств он был незауряден. Им написано около 300 литературных статей, сделан ряд открытий в пушкиноведении.

В 1939 г., в год смерти поэта, вышла книга его воспоминаний «Некрополь» – быть может, лучшее из написанного о Серебряном веке. В ней проницательные литературоведческие мысли естественно переплетаются с тонкими замечаниями о жизни героев мемуаров. Кроме того, обнаруживается удивительное знание человеческой природы, особое знание, которое немыслимо без любви к людям.