Столько вопросов, на которые невозможно ответить одно–значно, да и существуют ли на них ответы? Человеческая лю–бовь слаба, и она проходит, и причин этому можно найти или придумать великое множество, но эти ответы так и останутся высосанными из пальца. Белка исчезла из моей жизни, а я… я тогда уже знал Мару.

В Актюбинск, или Актобе, как его называют сами жители го–рода, мы прибыли ночью. Взять билеты на прямой рейс до Шым-кента не удалось, пришлось довольствоваться промежуточным пунктом под названием Кызылорда. Это еще около тысячи ки–лометров железной дороги и сутки пути. Отчалили мы утром, часов в шесть.

Проводница – казашка лет тридцати, невысокая и тихая, не в пример ее коллегам российского железнодорожного секто–ра, в купе к пассажирам не врывалась, а если сталкивалась с кем-то из нас в проходе, дружелюбно улыбалась и скромно опус–кала глаза. Кислый даже разволновался из-за столь уважитель–ного обращения:

– Я что… это… понравился ей?

– Кому?

– Проводнице.

– С чего ты взял?

– Она всегда глаза… это… отводит, как я иду.

– Какой ты наблюдательный стал! Кислый, это другая стра–на, другое мировоззрение. Здесь женщина уважает мужчину, даже если этот мужчина – Кислый.

На станциях мы покупали самсу, колбасу из конины, которая зовется казы, лепешки, помидоры, по форме напоминающие ку–риное яйцо, и айран. Самса и лепешки еще пахли жаром раска–ленной глины тандыра – так казахи называют печь для выпеч–ки всего, чего они там пекут.

– Тандыра только, только из тандыра достала! – привлекали продавщицы покупателей к своей стряпне.

И не врали, все было свежее и вкусное. Айран, холодный, кисловатый и резкий, был непривычен, но отлично утолял жажду. Кислый не пил айран, хлебал теплую воду и упорно потел.

В районе Байконыра нам открылись широкие воды Сыр-дарьи. Противоположный берег терялся за горизонтом. Мы стояли у окна и молча смотрели. Вода имела странный отте–нок, что-то среднее между голубым и салатовым, это боль–ше напоминало прибрежные воды моря или океана в штиль, наступивший сразу же после шторма, когда вода еще не ус–пела вернуть себе прозрачность. Вода Сырдарьи казалась густой, как кисель. Среди сочной береговой растительнос–ти иногда появлялись проплешины рыжего, почти бурого песка и выступы бледно-желтой породы, напоминающей известняк. При солнечном свете эта порода резала глаз бе–лизной. И еще там был верблюд. Один двугорбый верблюд. Он был почти молочно-бел, только темный ежик щетины шел по хребту, огибал горбы и взбирался по холке к ушам. Чер–ные глаза верблюда задумчиво провожали наш поезд… Сырдарья, берущая начало в небе – в Небесных Горах и не–сущая свои жирные воды в пески двух пустынь, внушала ува–жение и даже трепет.

В Кызылорду мы прибыли в пять утра. Билеты до Шымкента пришлось покупать у перекупщиков. Девушка-кассирша с не–винным раскосым взором и скромной улыбкой, не заглядывая в монитор, всем подряд покупателям отвечала неизменно: би–летов нет. Я подумал, что, давая высокую оценку казахстанско–му железнодорожному сервису, погорячился.

– Наверняка билеты до Шымкента можно было взять еще в Актобе у перекупщиков, – поделился я с Марой соображе–нием.

– Точно, – согласился он. – Я об этом не подумал. Ну, теперь ничего не поделаешь.

Заплатив на треть больше, мы приобрели билеты на пос–леобеденный поезд. Почти семь часов до его отправления нужно было как-то провести. Мы оставили вещи в камере хранения и отправились шататься по городу, который еще нежился в дымке утреннего сна. Было тихо и спокойно. В цен–тре города мы обнаружили «сад травы» – как назвал его Мара.

Довольно большое пространство, огражденное по перимет–ру редкими административными зданиями, сплошь занимали клумбы и газоны с травой, расчерченные пешеходными дорож–ками. Массивные здания, расположившиеся вокруг парка, на–вевали мысли о мавзолеях и храмах индейцев майя – что-то в них было угрюмое, подавляющее.

– Японцы делают себе сады камней, а казахи придумали устроить сад травы, – сказал Мара, осматривая окрестности.

И в самом деле, деревьев практически не было. Наверное, казахи, привыкшие к степям и ветру, не выносят замкнутых про–странств.

В центре парка находилась стела в виде узкого длинного цилиндра с шарообразным навершием. Цилиндр был срабо–тан из желтого сияющего металла, должно быть, из бронзы, а навершие было выкрашено синей краской и покрыто бе–лым орнаментом. От цилиндра к земле под углом уходили рас–порки.

– Это Байтерек, – догадался Мара. – Символ свободно–го Казахстана. Я видел фотографии аналогичной стелы, ко–торую казахи построили в Астане, когда перенесли туда сто–лицу. Только там основание белое, а шар желтый – это связано с какой-то легендой о солнце и гнезде… не помню точно.

– Жители Кызылорды считают, что солнце на самом деле си–нее, – заметил я. – По крайней мере это оригинально.

Расположившись на одной из лавочек неподалеку от сте–лы, я спросил Мару, как называется конечная точка нашего путешествия. До этого я не задумывался, как долго нам пред–стоит колесить по Казахстану. Я был уверен, что Мара доско–нально изучил карты и проанализировал все возможные мар–шруты, просто я не предполагал, что это займет столько времени. Мне хотелось наконец остановиться – приехать, вдохнуть полной грудью воздух, сошедший с Небесных Гор, и знать, что мне уже некуда торопиться и можно стоять так це–лую вечность. А лучше упасть в душистую траву, ощутить спи–ной тепло прогретой земли и смотреть в бездну тянь-шаньско-го неба, в котором неспешно нарезает круги орел, или беркут, или кто там у них летает…

– От Шымкента мы направимся в Казыгурт, – ответил Мара. – Там уже предгорье Тянь-Шаня. Где-то в его окрестнос–тях и остановимся. Возможно, отойдем на восток или юго-вос–ток от города. Там есть несколько маленьких поселков, мне ни–чего не удалось о них узнать. А может быть, разобьем лагерь прямо у подножия горы. На месте посмотрим.

– Почему именно Казыгурт? – спросил я.

– Хороший вопрос, – сказал Мара и, немного помолчав, про–должил: – Прежде чем прокладывать маршрут, я ознакомился с казахскими легендами. Так вот, Казыгурт означает Священ–ный курган, или Святая гора. Легенда гласит, что один правед–ный человек по имени Нукхепайгамбар…

Кислый хихикнул.

– Обалдеть. Ты долго учил это имя? – спросил я.

– А имя Ной для тебя более благозвучно?

– Ничего себе! – удивился я.

– Вот именно. Нукхепайгамбар у казахов, Нух у мусульман, он же Ной для христиан и евреев. Так вот, этот праведный чело–век, собрав до наводнения по паре божьих тварей и всяких се–мян со всего света, где-то причалил, когда вода начала спадать. Есть четыре горы, претендующие на звание пристани Ноева ковчега: Аль-Жуди в Аравии, Синай в Палестине, Арарат на Кав–казе и… казахстанский Казыгурт. Местные казахи это место так и называют: Керне Калган – место Ноева ковчега. По их пове–рью, ковчег до сих пор там, только окаменел за тысячелетия, превратился в скалу.

– Круто, – прокомментировал я. – И когда ты собирался мне об этом поведать?

– Как только спросишь, – Мара улыбнулся.

– Я понял. Там, где остановился Ной, оттуда и пошел новый виток жизни. Это значит, что в том месте огромное число видов флоры и фауны. А из этого следует, что на горе Казыгурт мы впол–не можем найти мандрагору, да?

– Точно. Легенде можно верить, а можно не принимать ее всерьез. Но в одном она не врет: на горе и в ее окрест–ностях обилие животного и растительного мира. Но это еще не все.

– Внимательно тебя слушаю.

– На одном из склонов горы обнаружен круг диаметром в сто двадцать метров, выложенный из камней. В центре круга из таких же камней выложен равносторонний крест длиной в тридцать шесть метров. Кто и когда его сделал – неизвестно, но есть предположение, что это дело рук зороастрийцев.