— Эгги сказал тебе, что…

— Да.

— Значит, и об этом знаешь. — Она невесело рассмеялась. — Да, Реджи, ты прав, многое может произойти за два дня… С тех пор, как мы с тобой виделись на вечеринке, я разорвала помолвку и потеряла две работы.

— Мне говорили… — Я помедлил. — Похоже, не все у тебя гладко, да, Энн?

— Да, пожалуй.

— А деньги есть?

— Немного.

— И работы не предвидится?

— Во всяком случае, блестящей.

— И что ты намерена делать?

— Ерунда, как-нибудь справлюсь.

Я ослабил воротничок, чтобы было легче дышать. Меня терзали дурные предчувствия, но я решил сделать попытку.

— Ты не хотела бы выйти за меня замуж?

— Нет.

— Я так и думал.

— Почему?

— Просто так, думал, и все.

— Ну и правильно думал, — кивнула она. — Не люблю благотворительности.

— Какая еще благотворительность?

— То, что ты предлагаешь. «И слово короля он дал, что в жены нищенку возьмет».

— Кто дал?

— Король Кофетуа.

— Не понимаю, о чем ты.

— Отлично понимаешь, Реджи. Ты все такой же, как прежде. Сердце у тебя золотое, я всегда это говорила. Старый добрый Реджи, ты меня просто жалеешь.

— Ничего подобного! — с жаром возразил я.

— Жалеешь, ты сам знаешь, и я это ценю, поверь. Так мило и так похоже на тебя. Но у Баннистеров тоже есть гордость. Нет, Реджи, я не выйду за тебя, но все равно спасибо тебе и да благословит тебя Бог.

Энн повела плечами, словно стряхивая с себя что-то. Так встряхиваются собаки, выходя из пруда. Она будто освобождалась от бредовой идеи брака со мной. «Ну, вот и все», означал этот жест.

— Так ты говоришь, Джо на кухне? — спросила она, переводя разговор на другую тему.

— В последний раз, когда я его видел, он направлялся туда.

— Пойду скажу, что машина задерживается, а то он будет волноваться. Впрочем, никогда не видела, чтобы этот мальчик волновался. Его никак не назовешь нервным ребенком. Я наняла машину, чтобы он мог добраться домой в Огайо, потому что ему срочно надо отсюда выбираться. Ты читал утреннюю газету, где интервью?

— О да, — кивнул я.

— В кинематографе для него все кончено. Бедный малыш.

— Его, похоже, не слишком это беспокоит.

— Я рада.

— Наоборот, он страшно рад. Мечтает вернуться к матери. Она умеет готовить жареных цыплят по южному рецепту.

— Я знаю, он часто рассказывал. Вот и хорошо, пускай возвращается. В гараже обещали найти машину. — Энн вздохнула. — Мне будет не хватать старины Джозефа… Так грустно, когда теряешь друзей, правда?

— А когда снова находишь?

Она как-то странно посмотрела на меня.

— Бывает по-всякому. Иногда тоже грустно. Смешно, что мы встретились с тобой здесь, Реджи…

— Да, забавно, — согласился я.

— Я не совсем то имела в виду… Ладно, пока.

Резко оборвав свою речь, Энн протянула мне руку. Мне представлялась прекрасная возможность сжимать эту руку, смотреть в глаза и глубоко дышать сколько угодно, следуя советам Джо Кули, но я отпустил ее. Возможно, малыш был прав, утверждая, что такая мера должна подействовать, ведь он никак не был похож на дурака. Однако я упустил свой шанс. Мое сознание заволокла мрачная серая пелена тупого отчаяния.

— Пока, — ответил я. Внезапно Энн вскрикнула:

— Реджи!

Она с ужасом смотрела на меня, ее грудь судорожно вздымалась. Пытаясь понять причину, я бросил взгляд на свой жилет, потом на брюки. Все выглядело как обычно, в том числе носки и туфли.

— Реджи! Что у тебя на голове?

Она не могла иметь в виду шляпу, потому что шляпы на мне не было. Я осторожно ощупал макушку.

— Ого! Кровь, надо же…

Энн кивнула на придорожную канаву.

— Что это?

Я бросил взгляд туда, куда она показывала.

— Ах, это? Разбитый мопед.

— Твой?

— Ну… да, я на нем ехал.

— Ты попал в катастрофу?

— Так, совсем чуть-чуть.

Лицо Энн приняло серо-зеленый оттенок, глаза испуганно вытаращились, из груди вырвалось какое-то кудахтанье. Она принялась лихорадочно ощупывать меня, словно слепая.

— Реджи, милый, дорогой, ты же мог погибнуть! Какой ужас, Реджи! Какой ужас!

Закрыв лицо руками, она разразилась рыданиями.

Я окаменел, пораженный, во-первых, ее словами и, во-вторых, странным поведением. Ни то, ни другое совершенно, так сказать, не вязалось с тем, что она говорила раньше.

— Как ты сказала, «дорогой»? — уточнил я.

Энн взглянула на меня. Лицо было по-прежнему мертвенно-бледным, но глаза сияли, как… в общем, они напоминали звезды больше, чем что-либо другое.

— Да, я сказала «дорогой». Я продолжал расследование:

— А ты, случайно, не любишь меня?

— Ну конечно, люблю, идиот!

— Но тогда в Каннах ты сказала…

— Забудь про Канны!

— И только что…

— Забудь про только что!

— Тогда, может быть, — решился я, — ты все-таки… извини, я просто хочу уточнить… может быть, ты все-таки выйдешь за меня замуж?

— Ну конечно, выйду!

— Вот здорово!

— Не думаешь же ты, что я теперь позволю тебе и дальше бродить без присмотра? И мне наплевать, если ты женишься на мне из жалости! Пусть будет благотворительность, черт с ней!

В ответ я кратко и энергично выразил свое мнение относительно жалости и благотворительности, и слова мои, дойдя до нежного женского слуха даже сквозь сумятицу чувств, заставили Энн испуганно вздрогнуть. Потом речь моя полилась потоком.

Возможно, вам приходилось вынимать пробку из бутылки с шампанским и наблюдать, как из горлышка бурно извергается пенящаяся жидкость. Так вот, в описываемый момент я словно бы стал упомянутой бутылкой, из которой извлекли упомянутую пробку. Я открывал рот, а остальное происходило будто бы само собой. Мое красноречие, как правило, лишь с трудом можно уподобить расплавленному золоту, но в тот момент так оно и было. Мне ни разу не пришлось запнуться, я говорил, говорил и говорил, успевая в то же время покрывать поцелуями лицо любимой.

Внезапно, аккурат в самом разгаре моего, если можно так выразиться, экстаза, в тот самый момент, когда я целовал ее в сорок пятый раз, мое сознание посетила леденящая мысль, а именно, что теперь, поставив наши отношения на прочную, так сказать, основу, Энн захочет вернуться в Голливуд вместе со мной, чтобы начать подготовку к предстоящему бракосочетанию. Тот самый Голливуд, где полиция в данный момент расставляет сети и прочесывает улицы в поисках меня.

Как, черт побери, объяснить Энн, что я должен немедленно оставить ее и на всех парах мчаться в Чилликот, штат Огайо?

Какие доводы привести в пользу такого решения? Как сделать мое внезапное страстное желание посетить Чилликот, штат Огайо, понятным и естественным в ее глазах? Так или иначе, придется сделать заявление, а тогда она наверняка решит, что я псих и порвет со мной всякие отношения, опасаясь, что это заразно.

Наконец в моем мозгу забрезжил свет. А если меня просто-напросто удручает мысль, что Джо Кули в таком нежном возрасте будет вынужден проделать столь долгий путь в одиночестве? Не слишком убедительно, конечно, но…

Тут до меня дошло, что Энн что-то говорит.

— Что? — переспросил я.

Она обнаружила легкие признаки раздражения. Старая добрая Энн.

— Ты что, не слушал?

— Прости, пожалуйста, я немного отвлекся.

— Так слушай, прелесть ты моя бестолковая, потому что это важно! Речь идет о юном Джозефе.

— Да?

— Просто мне одна вещь пришла в голову. Он такой маленький, и я боюсь отпускать его в такой долгий путь одного. А что, если…

Мое сердце подпрыгнуло в груди, как лосось в пору нереста.

— Ты хочешь, чтобы я поехал с ним?

— Ты смог бы?

— Конечно!

Мир вокруг наполнился звоном колоколов. Я спасен! Не понадобится ни заявлений, ни тягостных объяснений… Никто не расторгнет помолвку по причине невменяемости одной из сторон…

Я снова принялся целовать Энн.

— Ты настоящий ангел, Реджи, — сказала она. — Немного найдется мужчин, способных на такое самопожертвование.