Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Вероятно, дело в том, что она — американка. Он читал, что они — настоящие друзья. Должно быть, авторы имели в виду именно это. Да, не иначе. Тогда ничего страшного нет. Тогда понятно, почему он не может провести без нее полчаса. Они понимают друг друга, вот и весь секрет.

Успокоившись, он уснул, но наутро совесть одумалась. Честному человеку трудно ощущать, что сердце его сместилось с пути.

Неужели он плохо ведет себя по отношению к Кларе? Неприятная мысль, а никак не отвяжется. Он вынул фотографию и стал на нее смотреть.

Поначалу, как ни странно, она только подтвердила мысль о прелести Элизабет. Фотограф придал Кларе излишнюю суровость. Он попросил ее облизнуть губы и победно улыбнуться, а получился какой-то оскал. Красивая — да, величавая — пожалуй, а вот приветливости нет.

Но гипноз — это гипноз. Если смотреть на фотографию часто, мало-помалу убедишься, что любовь твоя так же горяча, как полгода назад, когда ты сделал предложение и буквально летал по воздуху.

Смотрел он чуть ли не весь день и к ужину успокоился. Клару он любил, с Элизабет — дружил. Это совесть приняла.

К тому же, было воскресенье. В свободный день на чужбине только и думай о любви. Для верности он решил прогуляться при лунном свете.

Гуляя, он то и дело вынимал фотографию. В последний раз он извлек ее, выйдя из-под большого дерева, а вынув, прошептал: «Клара!»

Рядом кто-то вскрикнул. Облокотившись на калитку, неподалеку стояла она сама.

12

В трудных беседах, как в забегах, главное — начать. Клара опомнилась первой и взяла верх. Все-таки она видела Билла в Нью-Йорке и привыкла к тому, что он здесь.

— Как живешь? — спросила она.

Слова эти должны бы его насторожить. Влюбленная девушка скорее ударит топором, чем скажет их при луне, после долгой разлуки. Но Билл слишком удивился, чтобы различать такие тонкости. Любовь его, недавно едва не угасшая, разгорелась во всю силу.

— Клара! — закричал он и двинулся к ней, но она отступила.

— Простите? — сказала она не то чтобы с отвращением, но сухо, во всяком случае — неприветливо. Ощущение было такое, словно его ударили в глаз.

— Что с тобой? — вскрикнул он.

Она посмотрела на него с такой деревянной величавостью, словно он посоветовал ей облизать губы и принять достойную позу. Совесть его была чиста, но что-то он сделал, иначе бы она так не глядела на него.

— Не понимаю! — прибавил он, не найдя ничего лучшего.

— Да-а?

— Что ты имеешь в виду?

— Я была у Рейгельхеймера.

Лорд знал, что ничего плохого там не делал, но все же не хотел, чтобы его тогда видели. Значит, видели. Деревья завертелись, и он туманно слышал: «Леди Уэзерби пригласила меня посмотреть, как она танцует. А посмотрела я тебя».

С трудом остановив кружащийся ландшафт, он проговорил:

— Разреши, я объясню.

Но тут же понял, что взял неверный тон, словно муж из водевиля. И смешно, и стыдно, и подразумевает, что ты провинился.

— Объяснишь? — вступила Клара. — Интересно, как. Я собственными глазами видела, что ты пляшешь с этой семгой. Я не спрошу, кто она. Я не спрошу, в каких вы отношениях. Мне вообще на нее плевать. Но пойти в ресторан с такой особой!.. Да-да, понимаю, все мужчины так делают. Главное — не попасться. Но между нами все кончено. Сбежал в Америку… Разве я могу тебе верить?

Лорд Долиш несколько раз вдохнул деревенский чистый воздух. Если бы зайти в дом, обмотать голову мокрым полотенцем, может, слова бы пришли. А так — нет. Клара тем временем продолжала. Ей припомнились блестящие статьи Луэллы Делии Филпотс, поднимающие жительниц Америки в высший, духовный план. Как раз в воскресенье она одну читала.

— Быть может, я слишком чувствительна, — говорила она, — но у меня высокие идеалы. Без доверия нет любви. Они друг для друга как…

Конец этой фразы она забыла и принялась за новую.

— Оттого, кому ты решила вверить судьбу, ждешь рыцарской чистоты. И что же? Он скачет в ресторане с крашеной блондинкой! Он валит лакеев с ног, он весь в каком-то масле…

«Это несправедливо», — почувствовал лорд Долиш. Да, масло там было, но он почти совсем не вымазался.

— Нет, — продолжала она, — я не сердита, я разочарована. Я поняла, что ты меня не любишь. Когда мы вместе, тебе так кажется, но разлука — лучшее испытание. Все кончено. Наш союз смешон. Я не смогу относиться к тебе, как прежде. Надеюсь, мы останемся друзьями. Но любовь… ушла.

Она повернулась и направилась к дому. Билл смотрел ей вслед, обвиснув на калитке, словно мокрый носок. Слова так и не нашлись. Он медленно побрел по тропинке, как выразилась бы Луэлла — за гробом усопших упований.

Примерно через двадцать минут Дадли Пикеринг, нежно размышлявший о Кларе, что-то певшей за стеною, заметил, что на террасе появился подозрительный мужчина и направился к освещенной комнате.

Он подошел было к нему, чтобы мирно спросить, в чем дело, но остерегся, ибо пришелец был очень крупен. Этим летом вообще было много грабежей. Негра-дворецкого ударили газовой трубой. Словом, надо принять меры. И он крикнул:

— Эй!

Незнакомец подскочил. Ему и в голову не пришло, что, кроме Клары, еще кто-то вышел подышать. Размышляя о том, как похоже все это на соответствующую сцену из «Мод»,[9] он ощутил, что кто-то врезался в него, словно торпеда.

Он обернулся. Торпеда отступила в тень. Неужели «Эй!» крикнул голос совести? А может, ему померещилось? Нет: в темноте светился огонек сигары.

Биллу не хотелось разговаривать. Он не догадывался, что бегство покажется подозрительным. Однако Дадли Пикеринг кинулся в дом, громко крича:

— Там грабитель! Он хочет сбежать!

— Да, тут орудует шайка, — поддержал его Роско Шериф. — Лучше подождать, когда он сюда полезет.

— А может, вызовем полицию?

— Они всё испортят! — возмутился агент. — Теперь так трудно добыть хорошую историю.

Пикеринг еще сильнее возненавидел этого пошляка.

— Нас же всех перебьют! — воскликнул он.

— Как раз для первой полосы, — с удовольствием сказал Роско. — Три колонки, не меньше. Кр-расота!

Всю ночь лорд Долиш не спал, и его могло бы утешить, что соперник тоже лежит без сна.

13

Леди Уэзерби писала письма. Роско Шериф бродил по дому, думая о рекламе. Дадли Пикеринг гулял в саду с Кларой. Подальше, в сарайчике, приспособленном под студию, лорд Уэзерби работал над изображением итальянского мальчишки, которое хотел назвать «Невинность», хотя жена предпочитала «Новый член банды».

Заметим, что счастлива была только хозяйка. Она вообще редко грустила. Хорошей погоды, вкусной еды и отсутствия классических танцев вполне хватало ей для веселья. Радовала ее и помолвка Клары. Про Долиша она не знала, подруге желала брака, осуществляющего грезы любви. Дадли ей нравился, Клару она обожала. Ей было приятно думать, что она их свела.

Дадли счастлив не был, поскольку боялся бандитов; Роско — поскольку боялся, что их нет; Клара — поскольку все старались оставить ее наедине с женихом. Лорд Уэзерби страдал из-за Юстеса, который и выгнал его в чащу леса. Дома писать удобней, но как тут попишешь, когда тебя то и дело дергают за брюки?

А вот леди писала, правда — письма, а не картины. Корреспонденция накопилась, и она далеко не всем ответила, когда вошел дворецкий.

Привезли его из Англии, лорд без него скучал. Здесь ему многое пришлось не по вкусу. Леди Уэзерби подозревала, что он ненавидит танцы. Его предыдущая хозяйка, вдовствующая герцогиня, скорее умерла бы, чем пошла плясать в ресторан. Не нравилась ему и Америка. Звался он Ренчем.

— Прошу прощения, м'леди, — промолвил он. — О-бе-зи-ана.

О Юстесе он говорил со сдержанным отвращением. Герцогиня охотно принимала членов парламента, но не стала бы держать в доме какую-то тварь.

— Она совершает странные поступки.

Мало счастья на свете! Только разнежишься — и вот тебе, острый угол. Дворецкий Ренч явно имел в виду что-то подобное.

вернуться

9

«Мод» — поэма Альфреда Теннисона.

10
{"b":"111386","o":1}